— Тут есть дорожка напрямую… Кругом спокойно, я проверил.

— Как хлопцы? — спросил Семен. — Юрия Маслова видел?

— В засаде. Здорово замаскировались. Я и то с трудом нашел их. Они за берегом наблюдают, в случае чего — на помощь придут. Просили вам счастливого пути пожелать.

— Спасибо. Передай им мою благодарность.

Сашко не хуже цыганки знал безопасный путь. По скрытой в кустарнике лесенке поднялись на крутой берег, проникли в развалины склада. Перебежали двор бывшей средней школы.

Не терпелось высказать все, что его волновало:

— Я сейчас у Максима Максимовича в подмастерьях… Научился паять. Уже сам примусы чиню.

В санаторном саду их встретили Костя Трубников, Ружа и немецкий офицер. Они появились со стороны Приморского бульвара. Немец, приложив руку к козырьку фуражки, представился на ломаном русском языке:

— Майор Отто Нугель. В моем портфеле есть очень хорошие документы. Определены сроки оккупации Ростова, Грозного, Баку…

Метелин молча, с большой теплотой пожал ему руку, даже коснулся портфеля, который Отто держал под мышкой, собирался сказать что-то душевное, но Ружа его опередила:

— Торопитесь. Держите курс на Старый маяк. Нам только что сообщили: навстречу вам вышло три бронированных катера. Разыщут. В копне сена иголку разыщут. Главное — держитесь на Старый маяк. Командование Красной Армии получит больше, чем ждет, спасибо тебе, Отто, я жду тебя после победы.

Костя Трубников и Метелин были довольны проведенной операцией. Туман скрыл их от чужих глаз, а наши моряки оказались просто молодцами. Да, Ружа права, такие, как они, иголку разыщут в копне сена.

— Бери левее, — тихо сказал Костя. — Берег показался.

Вскоре лодка, освободившись от людей, беспомощно закачалась. Костя и Семен поплыли к берегу. Метрах в пятидесяти от него они нырнули. Через какое-то время выплыли под самой кручей. Оглянулись, вылезли на колючий шлак.

Здесь был железнодорожный тупик. Машинисты, кочегары десятилетиями здесь чистили паровозные топки. Коричневые, спекшиеся глыбы сбрасывали в море. Образовался целый террикон из отбросов. На четвереньках Семен и Костя стали карабкаться на эту сорокаметровую кручу.

У самой вершины голоса заставили их притаиться. Подкрались поближе. Показался дышащий огнем паровоз. Трубников шепнул на ухо Семену:

— Кажется, Лунин. Может, Николай сказал ему о нас…

Подойдя к паровозу, Костя окликнул:

— Петр Петрович, здравствуйте!

Машинист, поручив помощнику чистить топку, повернулся к Трубникову и спросил:

— Что с тобой, Костя? Почему здесь и в таком виде?

— Рыбалили. Петрович, вы куда путь держите?

— За порожняком, на разъезд Лиман. А что? — спросил Лунин.

— Во-во, как раз по пути. Подвезите моего друга, высадите на перегоне напротив Пятихаток. Улов пойдет продавать.

Лунин пристально посмотрел на Метелина и улыбнулся:

— Выдумывай что-нибудь поумнее, Костя. Я вашей рыбы что-то не вижу. — И к Метелину: — Полезай на паровоз, сейчас отчаливаем. А ты, Костя, в таком виде сейчас не смей показываться, пойдут с ночной смены, в толпе затеряешься. У немцев ночью что-то случилось. Станцию оцепили полицаи. Кругом патрули. Меня пять раз проверяли, пока до депо дошел. Понятно?

Паровоз умчался вместе с Метелиным. Костя залег меж кучами шлака и стал дожидаться утра.

В это утро Руже не сиделось. Накормив Сергея Владимировича, она выбралась наружу. Прошлась по центральной улице, побыла с полчаса на базаре. Заглянула на берег.

Ружа присела, задумалась. Ей всегда казалось, что море знает то, что людям неведомо. Попроси хорошенько — и оно откроет смысл человеческого существования. С табором ночуя у моря, она нередко до самого рассвета терпеливо поджидала на берегу пророческого слова, сдерживая дыхание, чтобы не пропустить ни единого звука. Море молчало. Ей до слез было обидно, что оно без языка, поэтому заветное это слово останется навсегда невысказанным. Она долго бродила по берегу, потом по каменной лестнице стала подниматься в город. Здесь ее догнал Сашко: волосы взлохмачены, лицо бледное. Заикаясь, он сказал:

— Брата Костю схватили.

— Где? — встревожилась Ружа.

— У железнодорожной станции. Знакомые видели.

— А Метелин?

— Ничего о нем не слышно.

— Но вину Кости еще надо доказать, — успокоила она мальчика. — А вот для Метелина такой арест очень опасен…

— Ну, а что делать сейчас? Ирина себе места не находит. Все время плачет.

— Попытаемся выяснить, что им известно, в чем подозревают Костю. А потом что-нибудь придумаем…

Недели через три Василий приехал в Пятихатки вместе с Костей. Семен очень обрадовался этому:

— Ну, расскажи поподробнее, как же тебя выпустили?

— Привели меня на допрос, смотрю — там Клавка. Переводчицей. Сделал вид, что не узнал ее. Не скрывая, сказал, кто такой, где работаю. «Зачем у вокзала очутился?» — интересуются. «Сестру, говорю, провожал, врачом здесь работает». Меня и так и этак. Стою на своем. Вдруг Клавка заявила: «Это мой соученик по школе. Всю семью знаю, люди надежные, интеллигентные. А этот парень туповат, простой работяга, балласт безмозглый». Я в немецком не силен, но вот это из ее слов уразумел. Ну, и отпустили.

— Вот видишь, и Клавдия пригодилась, — улыбнулся Семен.

— Хватали кого попало, тщательно обыскивали, личность выясняли. Клавка в коридоре успела шепнуть: «Фашисты документы ищут. У них какой-то офицер пропал». Тут я понял, что и кого они ищут. Еще мне Клавка в лихорадке сказала: «Костя, милый, в память о нашей дружбе окажи услугу. Я люблю Сему, прямо извелась вся. Скажи, где он? Сама к нему пойду». — Он помолчал, потом добавил: — Вот что значит любовь…

— Это не любовь, а уязвленное самолюбие, — медленно проговорил Метелин. — Надо сказать Николаю, чтобы он был к ней повнимательнее, подобрее, что ли. Может, она еще и не потерянный для нас человек.

— Да, чуть не забыл… Маслов передал, что в порт на ремонт подводные лодки пригнали. Надо что-то предпринять.

— Подумаем, обсудим… Теперь об оружии: все, что в Конокрадской балке, — передайте партизанам. Как Ивлев?

— Себе на уме. После того как Ирина пожаловалась начальнику депо, он разыграл спектакль, встретил ее укорами: «Думаешь, наши не вернутся? Придут. Мы тогда поговорим с такими, как ты». В общем, другую тактику избрал.

В дом вошел Василий:

— Ну что, все решаете мировые проблемы? Не надоело ли вам?

— Что с тобой, Василий? О чем ты говоришь? — удивился Метелин.

— Я говорю о жизни. А ее-то и нет. Сколько можно сидеть и ждать, пока тебя схватят и раздавят, как козявку. Смотрите, какая у них силища. И откуда что берется? Бьют их, бьют, а им ни конца ни края. Сколько танков прет, сколько самолетов гудит! Ночью иногда хочется руки на себя наложить.

— И что ты предлагаешь?

— Или драться с оружием в руках, или бросить все — и к Насте под бок, выжидать! А ваши листовочки, что они дают? Только риск для вас же.

— Договорился! — воскликнул Костя. — Поздравляю. А я-то думал, ты взялся за ум. Или опять наклюкался?

— Не пил я. Но не слепой. Знаю, как изменилась обстановка.

— Ах, обстановка! — возмутился Костя. — Выходит, идейность твоя находится в прямой зависимости от успехов немцев на фронте?.. Таких, как ты, видел я в кино: пришли белые — мужик царским флагом их приветствует, ворвались наши — красный показывает. Его я понимаю — темный.

— Болтушка! — угрюмо сказал Василий. — Я против бессмысленных жертв. В крови и так по колено ходим… Вспомни Парижскую коммуну, разве не пример?.. Сгорела! Один пепел остался. А были баррикады и пылающие сердца. Ну и что? Бетонная стенка лишь осталась…

— Ты трус, Василий! — воскликнул Костя.

— Я — трус? А кто вчера мины к Шамаиному ерику перевез? Слышишь — мины! На улицах гестаповцы, на переезде полицаи, а я с минами. Каково?

— За мины тебе, Василий, большое спасибо, — вмешался Метелин. — Они скоро понадобятся. А ты, Костя, не ершись, Василия понять можно. Он просто устал, перенервничал, вот и сдали нервы. Не всякое слово в строку… Ему надо немного отдохнуть. И все придет в норму. Мы еще повоюем. И в подполье, и в открытом бою. Главное сейчас — не поддаваться растерянности, панике. Ведь если наш брат сомневается, что же тогда другие скажут? Вот и надо самим не падать духом и поддерживать других. Тут-то и нужны листовочки, Василий. Это ты видишь, как все делается, и тебе кажется она ерундовой бумажкой. А когда в городе появляются эти бумажки — у людей не угасает надежда, поднимается дух. И мы в любой момент можем опереться на них, и этот момент — не за горами. Он скоро придет. Будем же мужественно ждать его, готовить его, биться за то, чтобы он пришел как можно скорее.