«Товарищ генерал, — сказал он. — Рядом со мной майор Батищев, разрешите мне повторять ваши слова вслух, а он запишет?»

Подполковник медленно говорил, а я записывал: «Используя присланные вами отпечатки пальцев «часовщика», в архиве Хабаровского краевого управления МВД нашли анкету с идентичной дактилоскопией. Согласно анкете, на которой есть и фотокарточка, Хомяков — он же Моргун — является еще и Сиплым Викентием Львовичем, 1916 года рождения, уроженцем и жителем города Ачинска Красноярского края, осужденным в 1937 году за грабеж квартиры и убийство на 12 лет исправительно-трудовых лагерей. Есть сведения, что Сиплый утонул в Амуре 7 мая 1939 года. Анкету высылаем вам нарочным, следственное дело на Сиплого будет направлено вам в Иркутск из Красноярска».

Мы намеревались теперь допрос «часовщика» вести решительнее — по материалам обыска.

Но тот казался неунывающим и даже излишне самоуверенным. Когда охрана ввела его в следственную комнату, он даже чуть слышно насвистывал какую-то мелодию. На предложение следователя рассказать правду о себе, он ответил, что дал искренние объяснения еще вчера.

Тогда мы взялись за неотразимое оружие — за улики.

«При обыске у вас был изъят чемодан со средствами подделки документов. Когда вы начали свою преступную деятельность?» — спросил следователь подполковник Мазалович. «Это не мой чемодан, его хозяин, видно, Прошин». — «О том, что чемодан принадлежит вам, утверждают Прошин и понятые, показания которых вам будут оглашены. Что вы на это скажете?» — «Прошин и понятые меня оговаривают. Изъятый при обыске чемодан не принадлежит мне». — «На чемодане и находившихся в нем предметах обнаружены отпечатки ваших пальцев. Перед вами акт экспертизы. Ознакомьтесь и дайте объяснения по существу».

«Часовщик» лишь мельком взглянул на акт экспертизы: «Да, я вспомнил: действительно, видел в квартире Прошина похожий на изъятый при обыске чемодан. Очевидно, перепутал — открыл его однажды. Меня удивило содержимое чемодана: из любопытства мог потрогать лежавшие в нем предметы руками». — «В четырех поддельных аттестатах, на которых обнаружены отпечатки ваших пальцев, указаны фамилии заказчиков, которые установлены и допрошены, их показания оглашаются. Эти свидетели показали, что вы подделали для них аттестаты за деньги. Теперь вы намерены говорить правду?»

«Часовщик» молчал, наклонив голову и положив ладони на свою пышную черную шевелюру.

«Отвечайте на вопрос». — «Гражданин следователь, — вдруг просяще заговорил «часовщик», — а сколько дадут за подделку документов в виде промысла? До двух лет, кажется?» — «Отвечайте на вопрос», — снова потребовал подполковник Мазалович.

Обвиняемый, с трудом выдавливая из себя слова, рассказал, что он несколько лет подделывал документы, штампы, печати по просьбе знакомых.

«С какой целью это делали?» — «Обслуживал население: люди теряли, портили, нечаянно уничтожали документы, которые нужно было восстанавливать, вот я им и помогал…» — «Вы брали деньги за подделку документов?» — «Брал за… услуги… когда давали… Иногда изготавливал документы бесплатно». — «Все свидетели, показания которых оглашены, утверждают, что они платили вам деньги за подделку документов. Назовите тех, кому подделывали документы бесплатно?» — «Такие были, но их фамилий не помню».

«Часовщик» изворачивался, уходил от правдивых показаний. Поэтому надо было «вводить в допрос» все новые и новые материалы-улики. И они один за другим оказывались в наших руках. Вскоре мы получили анкету на Сиплого из Хабаровска, уголовное дело на него же из Красноярска, показания сестер обвиняемого, достаточно полные и правдивые, Лидии и Зинаиды. Под давлением всех этих неопровержимых улик ему все труднее было разыгрывать из себя невинность. Материалы, уличающие подследственного, мы расходовали экономно. Придерживались такого принципа: используя лишь небольшую часть бесспорных улик, добиться того, чтобы арестованный сам рассказал о совершенных им преступлениях, а с помощью припасенных материалов как бы сверять правдивость его показаний. Тем самым мы хотели подвести обвиняемого к даче исключительно правдивых объяснений по бикинскому периоду его преступных действий, который пока нас больше всего интересовал и о котором материалов было собрано маловато.

И вот начали допросы в духе выработанной нами тактики.

«Следствие настаивает, чтобы вы назвали свою настоящую фамилию и объяснили, почему ее скрываете?» — спросил на очередном допросе подполковник Мазалович. «Я — Моргун Егор Фролович, другой фамилии у меня не было». — «Вот справка Барнаульского загса о том, что Моргун Егор Фролович умер 18 мая 1942 года. Почему вы присваиваете его имя?»

«Часовщик» слегка побледнел и, как мне показалось, чуть вздрогнул, увидя справку загса, однако, преодолев в себе волнение, невозмутимо отвечал: «Моргуном являюсь я, а в Барнауле, видно, напутали, похоронив кого-то другого вместо меня. Я ведь живой…»

На эту реплику преступника подполковник Мазалович огласил показания матери и сестры Моргуна о том, что их сын и брат Моргун Егор Фролович умер в мае 1942 года и похоронен на городском кладбище в их присутствии.

«Что вы скажете по этому поводу?» — «Я правдиво объяснил, что являюсь Моргуном, и мне нечего добавить». — «Вам предъявляется анкета Хабаровского краевого архива МВД с фотокарточкой и оттисками пальцевых узоров и акт экспертизы, из которых видно, что вы являетесь Сиплым Викентием Львовичем, судимым в 1937 году. Вы признаете это?»

Ознакомившись с анкетой и актом экспертизы, «часовщик» втянул голову в плечи, но еще не сдавался.

«Это какое-то недоразумение, кому-то интересно путать». — «Если для вас и этого мало, предъявляем вам справку Курганского загса о том, что вы являетесь Хомяковым Мироном Романовичем, что ваши родители умерли и похоронены в городе Кургане, а сестры Лидия и Зинаида проживают: первая — в Херсоне, а вторая — в Новосибирске. Теперь вы намерены давать правдивые показания о себе?»

И тогда выдержка изменила «часовщику». Он затрясся в истерике, толстая шея его побагровела, со злобой прокричал: «Ваша взяла!.. Докопались!.. Это же надо!.. Столько ходили по моим следам! Ладно… теперь мне все равно…»

Теперь Хомяков-Моргун-Сиплый в основном правдиво рассказывал о совершенных им преступлениях. Порой пытался отклоняться от истины, но, используя улики, мы незамедлительно заставляли его возвращаться к правде. О личности «часовщика» и его делах мы уже немало знали, но кое-что к этому добавилось как результат его признания.

…В 14 лет, оставшись без родителей, Хомяков Мирон бросил своих младших сестер и ушел бродяжничать. Порой устраивался где-нибудь на работу, но главным образом занимался мелкими кражами. В 1937 году в городе Ачинске он и его напарник Лабин при ограблении квартиры одинокой женщины умертвили ее, вложив в рот кляп таким образом, что она задохнулась. Через несколько дней грабителей поймали. При обыске у Мирона Хомякова изъяли ранее похищенный им из кармана неизвестного вместе с деньгами билет члена Осоавиахима (без фотокарточки) на имя Сиплого Викентия Львовича, Этим именем он тогда на суде и назвался, заявив, что места рождения и родителей не помнит. Как Сиплого его осудили за грабеж и убийство на 12 лет. Отбывая наказание в лагерном отделении, во время сплава леса бежал из-под стражи, введя охрану в заблуждение — будто бы он утонул в Амуре. Разыскивать его не стали. Добравшись в мае 1939 года до Хабаровска, он выкрал у спавшего на железнодорожном вокзале Моргуна Егора Фроловича справку об освобождении из исправительно-трудового лагеря, наклеил на нее свою фотокарточку и с этим документом направился поездом в сторону Владивостока.

Преступник сказал на допросе: «Я решил, что Моргун Егор возвратится домой на Алтай. Потому и поехал в обратную сторону, чтоб с ним случайно не встретиться…»

На железнодорожном вокзале Хабаровска, знакомясь с расписанием поездов, наткнулся в нем на станцию Бикин. И тут вспомнил солагерника Торопова, жителя этого города. В лагере он пооткровенничал с Мироном Хомяковым: зря, мол, откачнулся от помощи Горбыля Леона, который тоже проживал в Бикине, — осторожного и опытного контрабандиста. Хомяков Мирон и надумал познакомиться с Горбылем. Прибыв в Бикин, работал здесь грузчиком на лесокомбинате, жил в общежитии речного порта. Недели через две получил в лесокомбинате положительную характеристику — не без помощи начальника речного порта, которому «угодил» при разборке плотов с лесом, сплавляемым с верховьев этой реки. На основании той характеристики и липовой справки об освобождении местная милиция выдала ему одногодичный паспорт. В свободное от работы время он бродил по городу — подрабатывал на ремонте часов, к чему уже давно испытывал пристрастие. Однажды, зайдя вечером к Горбылю, починил ему двое старых ходиков. Денег за работу не взял, но попросил Горбыля помочь подыскивать среди местных жителей «часовую клиентуру». Одинокому Горбылю, видно, приглянулась обходительность нового знакомого, и он с охотой выполнял его просьбу: стал зазывать эту «клиентуру» в свой дом для «часовщика». Здесь тот по вечерам и ремонтировал часы.