— Может вы хотите, чтобы я пошла к нему в кабинет? — рассердилась Коноплева. — Вы удивительно нерасторопны, Зейман! В конце концов кто из нас — баба?

— Простите, Лидия Васильевна, но ваш лексикон, как бы точнее сказать, не соответствует вашей внешности…

— Ах, оставьте! Вижу — на вас надеяться нечего. Придется браться за дело самой…

— Как угодно, — Зейман облегченно вздохнул. Одобряя на словах эсеровскую тактику, он старался держаться от террористов подальше.

Коноплева продолжала упорно искать дом Урицкого. Неизвестно чем бы закончились поиски, но помогла вездесущая "пепельница" — Елена Иванова. Услышав в телефонной трубке ее хриповатый голос, полусонная Коноплева с трудом оторвала голову от подушки — легла поздно, долго не могла уснуть, думала, читала.

— Лидушенька, душенька, это я, Лена! Ты не можешь представить, какой у меня для тебя сюрприз! Всем сюрпризам сюрприз, — тараторила Иванова, попыхивая папироской. Она причмокивала, сосала размякший мундштук, с наслаждением затягивалась. В прокуренном горле что-то похрустывало, поскрипывало. Коноплева явственно ощутила едкий махорчатый дымок и рассмеялась. Представила себе встрепанную Иванову: в засыпанном пеплом и перхотью несвежем халате, развалившуюся на диване, когтящую бурыми, от постоянного курева, пальцами телефонную трубку.

— Возьми карандашик, Лидуша, и листок бумаги. Взяла? Пиши, деточка…

— Послание? — шутливо осведомилась Коноплева. — Кому же?

— Адресок, душенька. Искомый. Долгожданный.

— Чей! — у Коноплевой перехватило дыхание, ее волнение передалось Ивановой. Стало вдвойне радостно, дельце сделано, никому не удалось, а ей удалось. Вот так!

— Его, Лидушенька, его. Твоего долгожданного, богоданного. Нет, старая каторжанка — "пепельница" не воображала, что телефон "на крючке". В те далекие годы о таком не слыхивали. Все было значительно проще. Иванова звонила от соседки — молоденькой вдовушки и притворялась, что содействует подружке. Помогает свадьбой завершить любовный роман. Вдовушка — сдобная толстушка, круглила птичьи глаза, завистливо вздыхала. Вот счатье-то привалило девице: нашла своего суженого.

Коноплева не шла — летела. Вот и 8-я Линия Васильевского острова. проверив по бумажке номер дома и квартиры, она вошла в подъезд. Поднялась по лестнице. Остановилась на площадке передохнуть. Когда откроют дверь — что-нибудь придется наговорить. Такое хорошо удается экспромтом. Конечно, не самое лучшее что она пришла без предварительной разведки. Чем черт не шутит, когда бог спит? Вдруг сам Урицкий дверь откроет? Но она подготовилась: оделась провинциальной барышней.

Ищет старую тетушку. Лучшего не придумала.

На двери табличка: имя, отчество, фамилия зубного врача. Может, не сюда? Нет, номер тот. Коноплева решительно нажала кнопку звонка. Прошла минута. Щелкнул замок. Звякнула цепочка. Приоткрылась дверь. Средних лет дама любезно улыбнулась.

— Вы на прием? Проходите пожалуйста…

Коноплева, снимая шляпу в прихожей, приметила: в квартире еще несколько больших комнат. Хозяйка стала протирать спиртом инструменты, развлекая пациентку беседой.

— Прекрасная погода. Давно не было дождей. Так жарко, что даже герань приходится поливать дважды в день, а она все же сохнет…

— А у меня георгины — бездумно вторила Коноплева, оглядывая зубной кабинет хозяйки.

— О, у вас есть сад! Наверное, ужасно трудно его содержать. Садовника теперь не наймешь. А георгины — это чудесно!

— Сада, к сожалению, у меня нет, — отвечала Коноплева и чувствовала, что перехлестывала. Но отступать было поздно. Вспомнился вдруг свой "садовник" — Федоров-Козлов. Она улыбнулась.

— Георгины я выращиваю в горшочках… Мой сад?… Был да сплыл.

Коноплева осмелела: вовремя подвернулась эта гусыня, увешанная кольцами.

— Да, да — тараторила врачиха… Ужасное время. Так вас понимаю, милая. У меня тоже… Тсс! — хозяйка приложила палец к губам. Повела бровью в сторону прихожей. Дала понять, что она не одна живет в квартире. И что вести доверительный разговор крайне опасно.

— Ну-с, какой зуб у вас болит?! — Давайте-ка посмотрим…Так, так. Хм, хм… Великолепные зубы! У меня просто опустились руки. Зубы у вас в полном порядке.

"Вот так номер! Нужно уходить, а я еще ничего не выяснила", — соображала Коноплева. — Как же быть?"

— Извините, Мария Лазаревна, — имя врачихи Коноплева прочитала на табличке.

— Неудобно обращаться к вам с подобной просьбой, но…

— Ради бога, ради бога! — всплеснула Мария Лазаревна толстенькими руками. И снова — пальчик к губам…

— Вы как женщина поймете меня…

Ужас заплескался в выпуклых глазах Марии Лазаревны. Она пугливо оглянулась на дверь и трагически прошептала:

— Это не по моей части…

И снова метнула затравленный взгляд на одну из закрытых дверей…

— Нет, нет, — рассмеялась Коноплева. — Вы меня неправильно поняли. Видите этот зуб? Его надо… — Коноплева на мгновение задумалась и решительно закончила — вырвать!

Помертвевшая было Мария Лазаревна ожила.

— Этот? Передний. Но зачем же?!

— Видите ли, — с жаром импровизировала Коноплева. — Выдам вам тайну. У меня есть жених, мы помолвлены, но… он… ему не нравится мой зуб! И он ставит условие… Словом, он готов выполнить свои обязательства лишь в том случае, если я расстанусь с этим зубом. -

Коноплева с трудом сдерживала смех, буквально задыхалась — более идиотской причины выдумать не смогла. Но Мария Лазаревна возмущенно сверкая глазами, ни на — у не усомнилась в услышанном:

— Какой негодяй! Какой мерзавец! Минуту смотреть возлюбленной в зубы — он, случайно, не цыган?

— Насколько мне известно, чисто русский человек. Дедушка его из Турции…

— Вот, вот, вот… Мой бог, чего не сделаешь во имя любви! — Мария Лазаревна была покорена. Пока она, возбужденная, кипятила инструменты, Коноплева, в детстве удалявшая зуб, поняла, что нужно торопиться: потом не поговоришь…

— Вам, вероятно, трудно в такой тесноте, Мария Лазаревна. Врачу необходимы условия…

— Ах как вы правы. Но что поделаешь, такой страшный век. Совсем недавно квартира принадлежала мне, а теперь приходится ютиться в этом закутке. Раньше здесь жила прислуга… Ее пришлось рассчитать — ушла управлять государством. Вы ж понимаете!

— Ой! — Коноплева жеманно подчеркнула плечиком, сморщила точеный носик. -3начит, вас уплотнили? И, конечно, какие-нибудь… пролетарии?

— Если бы — врачиха вновь перешла на трагический шетпот. — Среди них попадаются вполне приличные люди. Мне чинит бормашину Николенька, токарь, слесарь, я знаю кто он там? И поверите — не пьет…

Выхватив пинцетом из никелированной ванночки дымящиеся щипцы, Мария Лазаревна размахивала ими, остужая. Коноплева пошла ва-банк.

— Так кто же у вас поселился?

— Если бы вы знали! Чекист! Чекист! — Мария Лазаревна повращала негритянскими белками. — Самый главный!

Коноплева едва не подскочила в кресле, удачно изобразив удивление и тотчас превратилась в провинциалку:

— А, слышала, как же. Рыжебородый такой, Барташкевич…

— Барташкевич?! Урицкий его фамилия. Урицкий, чтоб мне так жить!

Коноплева в изнеможении откинулась в кресле. Мария Лазаревна склонилась над ней:

— Теперь вы понимаете, какое я имею соседство?!

Коноплева слабо кивнула, шприцы замаячили перед глазами и ей стало страшно…

Итак, адрес Урицкого известен. Но это еще частица того, что нужно узнать, прежде чем заряжать пистолеты. И Коноплева кропотливо собирала сведения, крупицу за крупицей. Для этого ей пришлось снова превратиться в скромную барышню и подыскать жилье по-соседству с председателем Петроградской ЧК. Удалось снять комнату в малонаселенной квартире в доме напротив. Комната выходила окнами на подъезд. Коноплева завесила окно, укрывшись за портьерой, часами наблюдала за подъездом, отмечая шифром в блокноте, когда приезжает и уезжает машина. Не смыкала глаз, пока не услышит знакомый рокот мотора, не блеснут за темным окном автомобильные фары. Через три недели полетела в Москву зашифрованная телеграмма. Получила ее кассирша Ярославского вокзала Калашникова, подружка Елены Ивановой: у "пепельницы" всюду находились приятели, знакомые знакомых. В тот же день телеграмма очутилась у Семенова.