Что же касается настроений Японии, мы являемся, так сказать, морально коммунистической страной, говорил Мацуока, страной пролетариев, которая борется с капиталистическими странами. Это в значительной степени идеологическая борьба...
Мацуока намекнул: русские ведь тоже против капитализма, – значит, у них с японцами есть общие интересы. Он напомнил о давних переговорах в Москве, когда к Сталину приезжал доверенный человек японского правительства господин Кухура Фусонасукэ. Это было очень давно, тогда премьер-министром был еще генерал Танака. Японская сторона предложила создать неукрепленное буферное государство в составе Восточной Сибири, Маньчжурии и Кореи. В новом государстве осуществлялась бы политика открытых дверей... Жаль, что не удалось тогда договориться. Это устранило бы трения между Японией и Россией...
Действительно, в двадцатых годах, вскоре после ликвидации военной интервенции на Дальнем Востоке, японцы пытались вести такие переговоры. В Москву приезжал Кухура Фусонасукэ, но приезжал он в сопровождении Сайго Хироси, японского посла в Соединенных Штатах, – американцы тоже были заинтересованы в создании буферного государства... Потом выяснилось, что в состав нового дальневосточного государства, по японским соображениям, должны войти только Восточная Сибирь, Приморье и Забайкалье. Переговоры так ничем и не кончились, русские возражали с самого начала. Вскоре был убит Чжан Цзо-лин, – японцы отказались от своей дипломатической затеи, стали искать новые пути вторжения на континент.
Теперь Мацуока вспомнил о несостоявшихся переговорах, но Сталин отвел этот разговор.
– Не будем говорить о старом, – раскуривая трубку, сказал он. – Как вы смотрите на наше предложение заключить пакт о ненападении?
Мацуока сказал, что должен проинформировать свое правительство о состоявшейся беседе, и выразил надежду, что на обратном пути из Берлина сможет дать конкретный ответ.
В Берлине Мацуока только в общих словах рассказал о разговоре со Сталиным. Он был себе на уме...
Пока шли его переговоры в Берлине с Гитлером и Риббентропом, Мацуока получил новые инструкции из Токио – правительство уполномочивало министра иностранных дел подписать с Советской Россией договор о ненападении.
Эйген Отт был в отъезде несколько недель и вернулся в Токио лишь в середине апреля. Рихарду он привез великолепный подарок – пальто на меху, из настоящей кожи, мягкой, упругой. Такую в Германии сейчас трудно найти. Отт специально ездил в Оффенбах к своему старому приятелю Людвигу Круму, хозяину фирмы, достал у него из последних запасов. Отт был очень доволен, что может сделать своему другу такой подарок. Но Зорге ждал другого подарка и, когда они остались одни, спросил:
– Ну, как выглядит наша Германия?..
Разговор затянулся до позднего вечера...
Старый привратник уж сколько раз нетерпеливо поглядывал на освещенные окна господина посла. Конечно, он не выражает недовольства, упаси бог, но порядок есть порядок. Папаша Ридел думал, что давно бы пора запереть ворота и идти отдыхать. Но доктор Зорге все еще сидел у посла.
Свет, приглушенный шторами, падал на землю, где неясно повторялись переплеты оконных рам. Временами на светлых шторах возникала расплывчатая тень и вновь исчезала, – вероятно, господин Зорге, по своей привычке, расхаживал по кабинету. Он всегда ходит, когда разговаривает. Папаша Ридел давно это заметил.
И машина доктора стоит во дворе. Собственно говоря, из-за этой машины и приходится папаше Риделу торчать у ворот, чтоб проводить запоздалого гостя. А уж машина-то доброго слова не стоит, просто срам! Ну кто ездит теперь на таких машинах! Обшарпанная, грязная. Папаша Ридел уверен, что ее ни разу не мыли с тех пор, как господин Зорге купил ее по случаю несколько лет назад. Она уже тогда была сильно подержанной. Вот уж чего старый служитель никак не мог понять. Такой уважаемый человек – и такая машина! Хозяин самого что ни на есть захудалого трактира ездит на рыбный базар в лучшем автомобиле. Правда, машина сильная – зверь, а не машина, и скорость... Что правда, то правда... Но вид!.. Про господина Зорге ничего не скажешь – обходительный, веселый, всегда здоровается, не то что этот верзила и грубиян Майзингер. Не успел приехать и уже задается, ходит важный, будто индюк. Вот с кем надо поосторожнее. В посольстве его все боятся, боится и он, папаша Ридел. А как же? Майзингер все может – арестовать, отправить в Германию. Заставит доносить на другого – и станешь доносить. Что поделаешь – иначе нельзя. Папаша Ридел каждый день докладывает ему, кто где был, когда уехал, на какой машине. Оберштурмбаннфюрер всех заставляет так делать.
Папаша Ридел не хуже и не лучше других. Он исправно выполняет задания эсэсовца – так же добросовестно, как дежурит в воротах, как встречает и провожает гостей посольства. Завтра, конечно, он сообщит Майзингеру, что доктор Зорге до глубокой ночи сидел у господина Отта. Так уж заведено в посольстве, и папаша Ридел не может ничего изменить. Но против самого доктора Зорге папаша Ридел ничего не имеет, даже наоборот...
Привратник еще раз поглядел на окна, подумал и, махнув рукой, пошел запирать ворота. Порядок есть порядок. Доктор Зорге постучит, разбудит, если он задремлет. Папаша Ридел выпустит его из посольства, проводит как надо. А ворота надо закрыть... не полагается...
Эйген Отт в продолжение нескольких часов рассказывал Зорге о том, что узнал в Берлине.
Посол Отт присутствовал на всех встречах Мацуока с Гитлером и Риббентропом и все то, что он слышал своими ушами, передал Рихарду. Все это было необычайно важно.
Сначала была встреча у Гитлера. Разговаривали в имперской канцелярии в кабинете фюрера, который сказал, что для Японии сейчас самый выгодный момент захватить Сингапур. Россия, Англия, Америка помешать не смогут. Такой случай может представиться раз в тысячу лет.
Мацуока согласился и ответил, что нерешительные всегда колеблются, таков их удел. Но кто хочет иметь тигрят, должен войти в пещеру к тигру. Проблему Южных морей Японии не разрешит без того, чтобы не захватить Сингапура. Ведь Сингапур в переводе – «город льва». Мацуока рассмеялся, довольный собственным каламбуром...
Посол Отт записывал после бесед все наиболее важное. Теперь он перелистывал свою записную книжку, восстанавливая в памяти то, что говорилось в имперской канцелярии на Вильгельмштрассе – в германском министерстве иностранных дел. И Рихард Зорге, руководитель разведывательной группы «Рамзай», был самым подробным образом проинформирован о секретнейшем совещании представителей двух наиболее вероятных противников Советской страны.
В итоге своей поездки Эйген Отт сделал вывод, что фюрер заинтересован, чтобы Япония вступила в войну. Но против кого? Говоря о Сингапуре, о Южных морях, фюрер непрестанно возвращался к России. Гитлер всячески уверял Мацуока, что им нечего опасаться за свой тыл, – Россия не посмеет вмешаться. Если нужно, он, Гитлер, готов дать любые гарантии. В случае чего Германия немедленно нападет на Россию, если та что-то предпримет против Японии. Поэтому фюрер считал, что тыл у Японии обеспечен. И снова Гитлер говорил, что надо немедленно напасть на Сингапур. Англия не в состоянии вести борьбу и в Азии и в Европе. Фюрер готов оказать японской армии также и техническую помощь – может дать торпеды, «штукасы» – пикирующие бомбардировщики вместе с немецкими пилотами.
Фон Риббентроп высказывался еще откровеннее: «Япония может спокойно продвигаться на юг, захватывать Сингапур, не опасаясь России. Германия способна выставить 240 дивизий; в том числе двадцать танковых. Основные вооруженные силы расположены на восточных границах. Они готовы к наступлению в любой момент. Если Россия займет позиции, враждебные Германии, фюрер разобьет ее в несколько месяцев».
Этот отрывок Отт дословно прочитал из своей записной книжки. Рихард запоминал. У него была отличнейшая память, и хотя на этот раз нагрузка оказалась громадной, Зорге с ней справился.
В многодневных беседах, происходивших в Берлине, важны были также, казалось бы, незначительные детали. Отт обратил внимание: Геринг и Риббентроп, каждый в отдельности, советовали Мацуока не рассчитывать на Сибирскую железную дорогу. Геринг сказал так: «Транспортные связи Германии и Японии нельзя ставить в зависимость от Сибирской железной дороги». Риббентроп повторил это почти в тех же выражениях.