***
Небольшая комната, очень узкая. Высоко, высоко потолок; матовое стекло. Освещенье — оттуда, лиловато-синее. Комната пуста.
Гамак под спиной. Откуда гамак? Усталость в членах, даже приятная. Чуть кружится голова.
— Есть здесь кто-нибудь?
Из угла — фигура. Высокая, в белом. Лицо. Улыбается. — Э-э! Э-э! — ободряющий звук; тихий, немного в нос.
— Где я?
— Э-э. Хорошо, хорошо. Ситчас перевотчик.
Рука — успокоительно на плечо, поглаживает. Из глубины комнаты — кажется, там дверь — еще фигура, такая же белая, длинная. Еще длиннее, чем первая.
— А, в себе? Здрасте!
— Кто вы такие? Куда я попал?
— Не волновайтесь. Мы — друзья. Все хорошо.
— Где я?
— Мы — друзья. Вы — в госпиталь. В больнитце. Все хорошо.
— Больница? Какая больница?
Лица наклоняются друг к другу. Перешептывания. Кто-то щупает пульс, кто-то заглядывает в глаза. Чья-то рука — на лоб, другая — ко рту со стаканом остро-пахнущей жидкости. Разговор на чужом языке. — Ай-я? — Ай-я.
— Ай-я? — Ай-я.
— Да, вы здоров. Мы скажем. Да, мы скажем сразу. Только спокойно, не волновайтесь.
— Я не умер?
— Да, вы умер. Но теперь вы опять живой. Вы умирал, были мертвый, долго. А теперь… Спокойно, мы скажем. Теперь — вот: вы — воскрешенный.
— Я?
— Спокойно. Мы — людьи. Вы — тоже. Опять живой. Все — как раньше. Вы — воскрешенный.
Два лица. Одно — узкое, некрасивое, лошадиная челюсть, сплошь лысое. Из ноздрей — редкие черные волосы. Другое — подальше. Мальчик. Серьги в ушах.
— Вот, мы скажем. Вы очень долго был мертвый. Очень долго. Теперь — ну, по ваш счет — теперь год три тысяча — сто — седемь. Теперь вы находитесь…
А, обморок? Зачем волновайтесь, я ж говорил… Пройдет, ничего.
***
Странно: рука. Лежит вдоль тела, отчетливо ощущается тяжесть. Если захотеть, можно ее приподнять: своя. Вот так, положить на грудь. Можно шевельнуть пальцами. Сперва один — указательный, потом другие. По очереди. Не хочется по очереди — можно иначе, как попало.
И — глаза. Видят ясно. Потолок — стеклянный, поперек — переплеты. Всего два на весь потолок, против света кажутся черными. Узенькие, двойные. До потолка сколько будет? Сажени четыре, немного меньше. Скажем, три с половиной…
А в теле, в теле — сердце. Переваливается: тук-к, тук-к. Воздух бежит: нос — носоглотка — легкие. Слабый запах в воздухе, немного пряный. Корицей — не корицей…
— Воскрешенный? Что за глупости? Какой воскрешенный? Как? Где? Почему?
***
— Скажите же толком, как я сюда попал?
— Очень просто. Я говорю: был мертвый, теперь, — раз-два, — делали анализ, делали тело, потом воскрешали.
— Кто воскрешал? Вы?
— Нет, не я. Я — переводчик только, переводчик, специалист по древне-европейски язык. Восточный Европа — русски, польски, германски язык. Мой имя — Аида.
— А кто ж воскрешал?
— Воскрешал Южный Воскресительный Компани. Пульс сто и две. Сегодня вам вредно, надо спокойно. Завтра подробно рассказываю, завтра сообщаю программа. Теперь вам надо засыпать, много засыпать. Завтра лучше. Если для вас что-нибудь надо — тут звонок. Кто-нибудь будет сейчас приходить. Вот здесь стакан с питательный жидкость, если голод. Здесь простой вода.
— У вас папиросы нет?
— Папирос? Что такое папирос? Нет, нет папирос. Спокойный ночи. Хорошо засыпайте.
***
Свет притушен. Никого в комнате нет. Где-то журчанье. Вентилятор? Неудобно лежать. Гамак не гамак, что-то плетеное из светло-серых пружинок. Ни подушки, ни матраца. Мягко, ткань по форме тела, как резина, а неудобно. С непривычки, должно быть.
Тело и ноги под скользкой, блестящей материей. Шелк? Ну-ка, долой ее. Тело. То самое, прежнее?
Колени немного врозь. Бугорок-косточка на левом подъеме. Грудь, ямка под ложечкой. Как будто все прежнее, только моложе, упруже, как в двадцать лет было. Волос на груди нет. Сбрили? Вероятно, теперь не в моде, — уничтожают. Голова и лицо тоже бритые. Интересно, есть шрам от нарыва за ухом? Нет, шрама нет. Во рту тоже что-то неладно. Словно едой переполнен. Ах, вот что: зубов многих не хватало, теперь все на месте. Даже как будто без пломб…
Но, все-таки, тело — то самое; безусловно, вне всяких сомнений. Чувствуется, ощущается, полнейшая внутренняя убежденность. Вот, даже голос прежний: а-а-а… Тише, не разбудить бы…
И — память. Вчера, ведь, вчера умирал. Не кто-нибудь другой, это самое существо, с этими коленями и ногами. Комната, обои зеленые… Жена плакала… Тысячу лет назад плакала? А где же она? Воскрешена? А другие? Всех воскрешают? Зачем? Что же теперь?
***
— Теперь программа на ваша дальнейшая жизнь. Что? Подробно, кто воскресил? Я ж говорю: там воскресили — в лабораторий. У нас — общество: «Южный Воскресительный Компани». Уже тридцать годов работает, уже пять тысяч, шесть тысяч воскресили. Всех? Нет, не всех. Сперва только самый нужный: умный, талантливый, гений. Инженьёр, научный работник, философ. Только самый полезный. Всех — может быть после. Сейчас зачем всех? Что будут делать? — Старый, глупый. Места нет. Мы живем, наши дети живет. Сначала воскрешаем только самый нужный: талант, гении всех времен. Гении всегда нужный, можно использовайть. Сколько жил человек ваше время? Шестьдесят годов, седемьдесят годов. Вы умер — пятьдесят годов. Это мало, не использовал все возможности. Нужно — триста годов. Мы живем — триста, четыреста годов. Гигиена, медикамент, — особый медикамент, — омоложенье иногда. Искусственное продление жизнь. Вот — биология: чем выше организм, чем более сложный, — тем больше долгая жизнь. Шестьдесят годов — жизнь для дикарь. Культура — искусственно сложный, надо искусственное продление жизнь. Ваше время сколько жил зверь? Ну, собака? — Пятнадцать лет. А сколько был маленький, сколько обучался? Один год. Вот — шесть процентов. Человек жил шестьдесят годов, обучался двадцать годов. Один треть жизни обучался, а когда работайть? Мало время работайть, не использовано. Только вырос, только начинал — уже конец. Ничего не успеть. Много сложный культурный человек, надо много жить. А гений? Гений еще больше…
— Как вы узнали обо мне? Почему воскрешен именно я?
— О, вы очень знаменит. Ваш философия очень большое влияние. Начало двадцать первый столетье. Вы умирал — сперва нет успех. Потом — двадцать первый столетие — есть успех. Очень большое влияние.
— Мои последние работы были изданы?
— Да.
— Жена издала? — Да, жена.
— Арсик?.. Вы не знаете, что было с женой после моей смерти?
— Мало знаю. Знаю — жил, умер в тысяча — девятьсот — пятьдесят.
— Она не воскрешена? Ее не будут воскрешать?
— Нет.
— Почему?
— Она — не нужный.
— А зачем же я?
— Вы — талант. Вы — будете работайть. Теперь вы две неделя в этой комнат, поправляйтесь. Выздоровляете, потом в колледж. Культура много вперед, вы много назад. Надо учить. Двенадцать лет колледж. Потом можете работайть.
— Где работать?
— Для наш компани.
— Вашей компани? А если мне не захочется?
— Почему не захочется? Вы будете работайть философия, философия ваш интерес. И потом: мы воскрешали, мы можем использовать. Вы должен нас слушать. Будете работайть.
***
Обувь такая: что-то вроде чулка, натягивается плотно, до щиколотки. Из чего сделана, не понять. Блестящая, словно налакированная. Вместо белья — дамское комбинаисон2, только совершенно простое и гладкое. Поверх этого, на плечи — халат, или скорее — рубаха. Широкая, до-полу, запахивается спереди, без пуговиц. Закрепляется вязаным поясом.
Одежду принес мальчик. Тот самый, с серьгами, что позвал переводчика. Между прочим, это не мальчик, а женщина. Голова бритая и рост высокий, поэтому похожа на мальчика. Должно быть, сиделка.