«Воскресением восстанавливается справедливость, обидчику дается возможность раскаяться, жертве — простить. Этим страдание из подневольного, принижающего превращается в свободное, возвышающее. Таким образом, идея бессмертия тесно переплетается с моральной проблемой»[68].

***

Совершенно особый раздел творческого наследия К.К. Гершельмана составляет его философская эссеистика, отражающая систему его философских воззрений, еще совершенно неизученных, что крайне затрудняет анализ этой эссеистики. К тому же, как уже отмечалось выше, основной философский труд Гершельмана «Философия 1/4 часа» до сих пор не опубликован.

К. К. Гершельман всегда очень интересовался философией и весьма рано стал пробовать свои силы в жанре философских афоризмов. В его архиве есть подборка афоризмов, помеченная 1930 годом. В июне 1938 г. Гершельман писал В. С. Булич:

«Сейчас у меня господствует тенденция возвратиться к наиболее близкой мне области, всегда затрагивавшей меня больше всего — к философии. Но философия в узком смысле слова — философия как наука — тоже не удовлетворяет вполне — кажется скучной, недостаточно волнующей; ее можно использовать только как сырой матерьял. Хочется найти для нее какое-то художественное выражение… Какая-то область между философией, художественной > литературой и поэзией, м<ожет> б<ыть> ближе всего ее могло бы определить имя Ницше»[69].

Последние десять лет жизни К. К. Гершельман в основном и посвятил именно философской эссеистике, которая по объему превосходи! остальную часть его творческого наследия, вместе взятую.

В бумагах К. К. Гершельмана в разделе, названном «Интимы», сохранилась такая, в высшей степени характерная запись:

«Чайковский писал, что он всё время слышит музыку — всё время, непрерывно, сочиняет — при всех разговорах, при еде, при ходьбе и т. д. — всё время часть его сознания занята музыкой. Почти так же обстоит у меня с философствованием; при разговоре я, правда, думать не могу, но при ходьбе и еде думаю всё время — это почти непрерывный монолог. Если бы записывать всё, что кажется достойным записи, — не хватит никакого времени, думается во много раз быстрее, чем можно записать. Но, м<ожет> б<ыть>, это и к лучшему, что не всё записывается: многое исправляется таким образом, сжимается, концентрируется».

В архиве К. К. Гершельмана хранится также огромное количество — несколько ящиков! — выписок из прочитанных в последние годы жизни книг. Они свидетельствуют об исключительно широком круге чтения писателя. Этот круг чтения, прежде всего, включал труды по философии, в особенности по новой и новейшей западной философии (Вильгельм Оствальд, Артур Шопенгауэр, Эрнст Мах, Уильям Джеймс, Сёрен Кьеркегор, Анри Бергсон. Карл Ясперс и др.), но также труды по психологии (Зигмунд Фрейд), физиологии высшей нервной деятельности (В. М. Бехтерев), истории и философии религии, по этике, политической экономии, по истории искусств и даже по теоретической (в том числе, атомной) физике, астрономии, космологии. Обращает на себя внимание тот факт, что как раз трудов русских философов мало — это только Н. А. Бердяев и С.Л. Франк, правда, зато много выписок из Ф. М. Достоевского и Л.Н. Толстого (преимущественно из его философско-публицистических трудов). Эти выписки и конспекты Гершельмана, написанные мелким бисерным почерком, сами по себе представляют любопытный памятник той эпохи, когда они создавались, — периода войны и послевоенной разрухи. Это маленькие самодельные миниатюрные тетрадки или даже отдельные листочки плохой, пожелтевшей бумаги. Видно, как Карл Карлович старался экономить бумагу…

В 1940-е годы была окончательно выработана та жанровая разновидность эссе, та ее структура и та манера изложения материала, которые характеризуют почти всю философскую эссеистику К. К. Гершельмана. Это цепочка афоризмов[70]; иногда писатель прибегает и к большим по размеру отрывкам текста, но все равно их афористическое начало, афористическая основа остается в силе. Однако, как отмечал сам Гершельман в письме к В. С. Булич от 6 октября 1951 г.,

«некоторая внутренняя связь между ними (афоризмами. — С. И.) всё время сохраняется, т<ак> ч<то> читать их все-таки следует в том порядке, в каком они переписаны, каждый из них поддерживает и дополняет соседний», т. е. эссе из афоризмов все же составляет некое единое художественное целое. Все эти работы «надо, конечно, брать в каком-то “художественном” плане… Я нарочно стараюсь удержаться в них на грани намека, художественного сравнения, не договаривая и не конкретизируя мысли до конца, т<ак> к<ак> в этих вопросах конкретизация привела бы к огрублению и уплощению мысли. Как метод — это должна быть художественная загадка, отнюдь не “рассуждение”»[71].

Любопытно, что в ответном письме В. С. Булич отмечала: эссеистика Гершельмана содержательна, глубока, закончена по форме,

«но требует сосредоточенного внимания и способности угадывать то, что таится за многоточием… Не всякому читателю или слушателю это по плечу… Ваша книга — для немногих, как, впрочем, им многое из того, что подлинно и ценно»[72].

Прежде чем коротко охарактеризовать некоторые образцы философской эссеистики К. К. Гершельмана, все же надо сказать хотя бы несколько слов о философских воззрениях их автора вообще. В сверхкраткой конспективной форме Гершельман изложил их в письме от 8 июля 1950 г. к православному священнику, родом из России, А. К. Древингу (письмо хранится в архиве писателя).

К. К. Гершельман стремился совместить, синтезировать пантеистическую и теистическую точки зрения.

«Я сам котел бы иметь право назвать свое мировоззрение христианским, а в христианстве этот синтез, как мне кажется, достигнут сполна».

В системе этого синтеза важное место занимает проблема отношения личного «я» к Богу.

«Я не знаю, насколько догмат о богочеловечности Христа распространим с точки зрения православной церкви на отношение между Богом и каждым человеком. Возможно, что я высказываю чудовищную ересь, говоря, что отношение между Христом и Богом кажется мне конечным заданием для каждого из нас. Христос — “первородный между многими братьями”, мы — “сонаследники Христа”».

Отсюда признание «богосыновства каждого человека».

«Бог-сын есть человек вообще, каждый человек в той мере, в какой он “член тела Христова”, “член Церкви”, член идеального, а не греховного миропорядка».

Вместе с тем, отношение Бога и человека по своей сути антиномично, одновременно следует говорить и о нераздельности Бога и человека, о их неслиянности.

Точно также в философской системе Гершельмана идентифицируются понятия «жизнь» и «Бог». Жизнь «берется мною как живое личное существо, в памяти которого, например, и осуществляется мое бессмертие… Без бессмертия человека не может быть бессмертен и Бог».

Важен и другой момент в учении Гершельмана: «попытка передать чувство реальности жизни как таковой».

«Я сам, — пишет К. К. Гершельман. — в такой попытке вижу свою главную задачу; чувство удивления перед наличием жизни, наличием бытия (тема “философии 1/4 часа”) составляет главный пафос моего философствования… В глубине моего миросозерцания лежит положительное чувство (удивление чуду, восхищение, даже восторг), а не отрицательное (ужас, сомнение, уныние); мое миросозерцание по существу жизнеутверждающее и уже по этому одному не упадочно».

Эти положения легли в основу посмертно опубликованных эссе К, К. Гершельмана «О “Царстве Божием”», «Бог, мир и я», «О бессмертии», «Об игре», «“Тон” мира», «Мифы о происхождении бытия» и др.