2

— В любом лабиринте есть выход, — утверждал Егорыч, и добавлял, — даже если этот лабиринт кишечник сожравшего тебя хищника. Другое дело, что в этом случае будешь выглядеть на выходе несколько…э-э, неприглядно. Хотя, многие и при жизни являются… тем самым.

Шеф имел в виду, разумеется, не своего помощника. В это Севе хотелось верить. Уважал Егорыча, хотя и недолюбливал. За редкостное занудство. За желчный, неуживчивый характер: настоящей язвой был Егорыч. Упаси бог попасть ему на язык. Потому, верно, и жил бобылем — ни семьи, ни родных. Коллеги тоже его сторонились, даже побаивались: все-таки маг первой категории. Таких, на весь Институт было трое: Директор, Инхандек да Егорыч.

Юрин, когда его зачислили в лабораторию Солнцева, волновался страшно: а ну как не потянет он, или не сработается с шефом. Эль-Файед, напутствуя Севу, дал такую характеристику Солнцеву: «Сложный человек Михаил Егорович. Нетривиальный. И непредсказуемый — вещь в себе».

Удивительно, они сработались. Егорыч вечно брюзжал, ехидничал, зачастую весьма нелестно отзывался об умственных способностях нового помощника, но оказался, в сущности, не таким монстром, каким выставляла молва. У него было железное правило: сор из избы не выносить. Все, что происходит в его Лаборатории, касается только их, для институтского начальства они — единая команда. Никому Егорыч не даст в обиду своих.

Служебные дрязги, попортившие немало крови, перед лицом настоящей опасности казались мелким недоразумением. Егорыч и Сева были вдвоем на весь Институт, — рабочий день закончился, — когда явились парни Меченого.

«Наверняка он отправит их вслед за тобой. Как только будешь на месте, сразу уходи… Держи строго на запад. Постарайся выйти к…», — сбивчиво объяснял Егорыч, пока еще выстаивала дверь, сотрясаемая ударами. «Кто «он»?», — перебил его Сева. «Главный… Прощай Всеволод… Я начинаю вить заклинание, отбивайся…».

3

Держи на запад… Эх, Егорыч, Егорыч… Где этот чертов запад!? А ведь что-то такое проходили в школе, по географии… Всеволод напрягся. Припомнил: мох наиболее густо растет с северной стороны дерева. Ну, да, верно! Если встать лицом к северу, запад будет… слева. Туда!

Сева шел, не разбирая дороги, лишь бы убраться подальше. Продирался сквозь кусты, преодолевал буреломы. Шел, подсознательно стараясь приметить следы присутствия человека: тропинку какую-нибудь, просеку-вырубку, затесы на стволах… Ничего. Дикой, неприветливой выглядела чащоба, в которую забросила судьба.

Лес полнился звуками. Отовсюду неслись: стрекот, жужжание, перестук, чириканье, писк, хруст. То и дело, буквально из-под ног, выпархивали птицы. Да, сколько их тут? Бурые белки, а может и куницы, или даже соболи, прошмыгивали, сотрясая густую хвою прямо у Севы над головой. Непуганое зверье. Да, похоже, не часто забредают сюда люди. Стоп! Что там еще!? Хруст стал отчетливее и сменился громким треском — должно быть, крупная топталась животина, да не одна. Сева, на всякий случай, пригнулся и осторожно раздвинул кусты. Взору открылась широкая поляна, беззаботно освещенная солнцем. Несколько мгновений глаза привыкали к свету.

Ого! С противоположной стороны, ломая заросли, выскочил бык. Коричневой масти, со светлой полосой вдоль хребта, с хищно изогнутыми рогами.

Юрин, сугубо городской житель, побаивался любую скотину, если та была крупнее кошки, но сейчас появление животного обрадовало — значит где-то рядом люди! Выходить из укрытия он, все же поостерегся — бес его знает, что на уме у этого красавца-рогоносца. Инстинкт, как стало ясно сразу же, спас Севу от огромных проблем. Бык повел себя очень странно: выскочив на поляну, развернулся, задрал голову и издал утробный рев, исполненный такой дичайшей ярости, что враз умолкла лесная пернатая мелочь. Ответом ему был звук, которому позавидует и паровоз; на поляне появился еще один бугай — практически близнец первого. Свирепые самцы принялись бить копытами землю, вырывать рогами и кидать за спину куски дерна. Убедившись, что ни рёвом, ни угрозами противника не испугать, быки закружили, намереваясь устроить нешуточный бой. Раздался стук, словно щелкнули огромные кастаньеты — это сошлись в пробе крепости рога. Будто мушкетёры проверяли прочность шпаги визави. Сева запутался, который из быков выбрался на поляну вначале, и не мог бы сказать: какой первым рванулся в атаку. Тяжелый топот, фырканье, хрипы сопровождали яростную схватку. Дрожала земля. Быки расходились, мотали пенными окровавленными мордами, ревели и опять шли «на таран».

Сева остолбенел. Напуганный и потрясенный стоял он, боясь шелохнуться. Неистовая злобность бешеных тварей противоречила всем его представлениям о домашних животных. Самый свирепый андалузский бык, гроза матадоров рядом с этими монстрами живой природы смотрелся бы как немецкая овчарка вблизи сцепившихся в смертельной схватке бультерьеров.

«Они ж дикие!», — дошло до невольного свидетеля поединка.

Один из «бойцов», истекая кровью, завалился на бок.

Сева, стараясь не наступить на какую-нибудь хрупкую веточку, поспешил прочь от опасной поляны, благо она лежала в стороне от «магистрального направления». «Нужноделатьноги, нужноделатьноги, нужно…», — крутилось в голове заевшей пластинкой.

Лес кончился внезапно, как обрезало. Впереди — чистое поле. Именно чистое: ни построек, каких, ни пашни. Вольные луга. И ни малейшего намека на человеческую деятельность.

Вечерело. Сева пребывал в абсолютном отчаянии. Куда теперь!? Ноги подкашиваются, желудок подвело, все тело зудит от комариных укусов, чешется, а лицо опухло, точно с двухнедельного запоя. Так и брел он полем, куда глаза глядят, решив, что нужно идти, покуда хватит сил, на запад, а там… видно будет.

Рано или поздно кончаются силы и у самых выносливых. Всеволод понимал, что дошел до предела своих возможностей. Приспела ночь; темень — хоть глаз коли.

«Всё, приехали. Конечная станция. Пассажиров просим покинуть вагон».

Сейчас он упадет и… В этот момент Сева ткнулся в изгородь. Сначала он ничего не понял и несколько мгновений с упорством достойным барана налегал грудью на препятствие. Наконец дошло: «Забор! Ограда, плетень, тын… О, боже, здесь люди! Человеческое жилье». Изгородь была почти два метра высотой и сделана на совесть — без прорех.

— Эй, люди! Хозяева!!! — прокричал Сева.

Голос утонул в ночи, как в пруду камень. Ни звука в ответ. Хотя бы собака залаяла… Где-то должна быть калитка. Или ворота. Сева пошел вдоль изгороди. Она тянулась и тянулась сплошной лентой, плавно загибаясь, без каких бы то ни было промежутков…

Сева остановился — требовалось собраться с мыслями и найти выход. Вернее вход. Ограда, похоже, шла по кругу. Может, в темноте, он уже обошел ее всю. А может и не один раз? Сева схватился за голову. Что за чертовщина происходит!

«Так, спокойно. Не будем поддаваться панике. Раз огорожено, зачем-то это нужно… Гениальная мысль!»

Сева громко расхохотался, давая разрядку натянутым нервам, и испугался — смех жутко прозвучал в ночной тишине. Так нельзя. Успокоиться. Взять себя в руки.

«Дьявол их знает, для чего они поставили изгородь. Потом разберусь. Надо перелезть ограду и идти к центру круга. Почему к центру? Ну, так… Если там что-то имеется, то, скорее всего — посередке. А если ничего нет? Можно будет хотя бы заночевать в огороженном месте, а не посреди дикого поля».

Боялся зря. Шагах в сорока от забора Всеволод едва не впечатался в бревенчатую стену. Изба.

Сева остановился в нерешительности — уж очень неприветливо выглядел этот дом. Темные, наглухо закрытые ставнями, окна. Полное безмолвие. Склеп просто. Но чувство опасности у еле волочащего ноги путника притупилось настолько, что он отмахнулся от мрачных мыслей и поднялся на крыльцо. Постучал.