— Я — Зеро, я — Зеро, как слышите, прием, — скороговоркой пробормотал Ксильфер, пользуясь кратким затишьем. Он сунул рацию в карман.

— Я открою дверцу с подветренной стороны, — крикнул телохранитель, с трудом перекрывая грохот и визг. — Внизу снег, до него метров десять, не больше. Здесь оставаться опасно, надо прыгать.

Пули не переставая сыпались на ходуном ходивший вагончик. Из стены рядом с разбитым окном фонтаном брызнули щепки. Сморщившись, Ксильфер наклонил голову.

— Когда я открою дверь, — снова крикнул он ей, — бросайте ребенка и прыгайте сами. Ясно?

Она лишь кивнула в ответ, понимая, что в горле пересохло вовсе не от дыма. От страха.

Ксильфер перекатился по деревянному настилу поближе к двери. Оглушительный грохот не прекращался. Выстрелы беспорядочно сотрясали повисший в воздухе вагончик. Отбросив что-то в сторону, Ксильфер схватился за рычаг и рванул дверцу на себя. Та распахнулась, ударившись о стену, и женщина увидела прикрепленные снаружи лыжи в чехлах. Выше уровня подоконника лыжи были аккуратно срезаны пулями.

Ксильфер выглянул наружу. Его голова тотчас же словно взорвалась изнутри. Невидимое пушечное ядро отшвырнуло его назад и с силой ударило о противоположную стену. Внезапно ослепнув, она не видела всего этого. Из горла вырвался хрип, когда она осознала, что густая теплая жидкость, залепившая глаза, — это кровь телохранителя. От второго залпа вагончик закачался и задергался. Выстрел снес несколько сидений: они покатились по полу. Женщина с девочкой, прижавшись друг к другу, громко кричали. Женщина приподняла голову и поползла к двери. Вагончик вздрогнул вновь — удар оказался на удивление бесшумным и вместе с тем невероятно мощным. На нее обрушились паровой молот, несущийся поезд и метеорит одновременно. Секунду женщине показалось, что ее разорвало пополам, и она умерла.

Ребенок кричал, придавленный телом матери. Дверь совсем близко. Она понимала, что дочь кричит от ужаса при виде ее залитого кровью лица, и хотела успокоить дочь, но язык не подчинялся ей. Вокруг сгущалась темнота. Дверь так близко. А тело не слушается.

Девочка выползла из-под неподвижно лежащей матери. Та с трудом оперлась на локоть. Ребенок встал, не переставая кричать. Распухшее лицо заливали слезы. Дверь совсем рядом, но это уже не имеет значения. Все кончено. И ребенка уже не воспитать. Тупые, жестокие люди. Как дети. Несчастные дети. Прости их. Никому не ведомо, что ждет впереди. Но ты прости их, Господи. Все мы — несчастные, испуганные дети. Нет участи хуже, чем…

В распахнутую дверь влетела граната и со стуком покатилась по полу. Ребенок не видел ее. Женщина хотела крикнуть дочери, чтобы та подняла гранату и выбросила ее… но не смогла пошевельнуться. Девочка рыдала, склонившись над матерью.

Собравшись с последними силами, женщина подползла к дочери и вытолкнула ее, истошно орущую, в открытую дверь. Взрыв прогремел мгновение спустя.

Шер с воем упала в снег.

Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла;

Что ты видишь впереди, стоя на стеклянном берегу?

М-м-м…

Как же там дальше?.. Скрестив руки на груди, она стояла на оплавленном песке пляжа и глядела на горизонт. Еще раз полушепотом напела эту единственную вспомнившуюся строчку. Наступило время между приливом и отливом, когда стихают дующие с моря дневные ветра, а ночной бриз еще дремлет, укутанный повисшими над архипелагом теплыми облаками. У самой кромки темных туч в море спускалось солнце. На пляж обрушивались красные волны. Прибой пенился в безнадежных попытках взобраться по вылизанному склону к далекой полоске тускло мерцающих дюн. Воздух был пропитан запахами соли и йода. Глубоко вздохнув, она зашагала по берегу.

Молодая женщина, чуть выше среднего роста. Видневшиеся из-под просторной ветровки ноги в облегающих брюках кажутся совсем тонкими. Пушистые черные волосы рассыпались по спине. Она слегка повернула голову, и половина лица вспыхнула в закатных лучах. Тяжелые сапоги со шнуровкой до колена поскрипывали при ходьбе. Женщина чуть прихрамывала, будто от усталости.

«На стеклянном берегу…» — мычала она себе под нос, меряя шагами стеклянный берег Иссира и гадая, зачем ее сюда позвали и почему она согласилась прийти.

Вытащив из кармана старинные часы, она взглянула на циферблат, что-то недовольно буркнула и запихнула часы обратно в карман. Она терпеть не могла ждать.

Женщина продолжила свой путь, шагая вдоль остроконечной песчаной отмели к своему гидроплану. Старое, видавшее виды суденышко покачивалось на волнах, пришвартованное (не очень-то предусмотрительно, подумалось ей) к какому-то непонятному куску металлолома в сотне шагов дальше по берегу. Узконосый гидроплан маячил темным пятном. Хромированная обшивка тускло поблескивала в свете гаснущего дня.

Женщина остановилась. Она посмотрела под ноги, на пеструю красно-коричневую поверхность странного берега, прикидывая, какой толщины слой оплавленного кремния. Она постучала по нему носком сапога. Пальцы заныли от удара, а стеклу — хоть бы хны. Пожав плечами, она развернулась и направилась в другую сторону.

Сторонний наблюдатель увидел бы на ее лице лишь безмятежность, но нужно было основательно изучить ее характер, чтобы разглядеть под маской спокойствия признаки надвигающейся бури. Кожа женщины казалась бледной даже в красном свете заката. Под широким лбом с полукругом зачесанных назад волос чернели ровные дуги бровей. Большие темные глаза; нос — длинный и прямой, словно колонна, подпирающая брови. Широкие скулы уравновешивали выпяченную нижнюю челюсть.

Она снова вздохнула и уже в который раз напела строчку из давно забытой песни. Тонкая линия сжатого рта превратилась в пухлые маленькие губы.

Невдалеке она заметила старый пляжный автомат-уборщик и направилась туда, с подозрением рассматривая древнюю машину. Та молча возвышалась на своих резиновых гусеницах. По-видимому, автомат был отключен за ненадобностью и теперь покорно ожидал следующего прилива. Помятую ветхую обшивку покрывали причудливые узоры птичьего помета, ярко розовевшего в лучах заходящего солнца. Она увидела, как на плоскую крышу уборщика стремительно опустилась белоснежная морская птица, а мгновение спустя вновь поднялась в воздух и улетела вглубь побережья.

Женщина опять глянула на часы и издала звук, напоминающий тихое рычание. Волны бились о берег, шипели, как помехи в радиоэфире. Она решила дойти до уборщика, затем вернуться, сесть в гидроплан и уехать. Кто бы там ни назначил ей встречу, он, по всей вероятности, уже не появится. А вдруг это ловушка? Она окинула взглядом линию дюн. Старые страхи давали о себе знать. Или просто кому-то захотелось пошутить?

Через несколько шагов она, не доходя да старой машины, развернулась и поплелась прочь своей прихрамывающей походкой, напевая все тот же однообразный мотив — один из уцелевших реликтов пост-атомного века.

На вершину большой дюны справа от нее выскочил всадник. Женщина остановилась, не сводя с него глаз.

Бурое животное с мускулистой и широкой грудью достигало в холке человеческого роста. На узкой спине блестело седло, а массивный круп покрывала серебристая попона. Бренча уздечкой, зверь запрокинул громадную голову, засопел и затопал передними лапами. Наездник, едва различимый на фоне темных туч, похлопал гиганта по крупу, и зверь, опустив морду, снова засопел, изучая кромку остекленевшего песка, потряс головой и осторожно шагнул в ложбину. Наездник пришпорил зверя, тот дернулся, ощутив электрический разряд, по мощному телу пробежала дрожь, поставил на стекло одну лапу, потом вторую. Наездник подбадривал его возгласами. Громко пыхтя, зверь сделал еще несколько шагов, басовито захныкал, пошатнулся и тяжело уселся на толстый зад.

Человек быстро соскочил на землю и чуть не упал — его длинный плащ зацепился за луку седла. Отцепив плащ, он направился к женщине, которая смотрела на него, заслоняясь рукой от солнца, и качала головой.