Саймон стоял. Когда я повернулась, чтобы уйти, он попытался двинуться вперед, но Даниэль вскочила с кровати быстрым извивом, который поднес ее очень близко к нему.

— Саймон, — когти вонзились в его рукав, — моя комната в самом дальнем конце, а душ сломался или засорился. Из чертовой штуки капает, и я не могу заснуть. Починишь?

— Не уверен, что я на это способен. В любом случае, я сейчас провожаю Камиллу домой, а потом…

Я сказала придушенно:

— Ни малейшей необходимости меня провожать, я прекрасно найду дорогу.

— А потом я должен вернуться и подобрать машину, мы оставили ее под горой.

Нигель открыл дверь, я обернулась на Саймона, на его руке висела Даниэль.

— Не стоит беспокоиться, за машину отвечаю я, как совершенно справедливо заметила Даниэль, — он встретился со мной веселыми глазами, я прикусила губу.

— Вы очень добры.

— Вовсе нет. В конце концов, машина нанята от моего имени, вроде как я за нее тоже отвечаю, не правда ли, Даниэль?

Она посмотрела на меня с ненавистью из-под ресниц и подняла к нему глаза. Не голос, мед.

— Не совсем. Но если ты так думаешь… Придешь починить душ позже, правда? Он меня совсем замучил.

— Не сегодня. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Нигель, и большое спасибо. Увидимся позже.

Мы шли к отелю минут двенадцать по обрывам и ухабам, сосредоточились на том, чтобы не сломать ноги и молчали. Вдруг Саймон сказал:

— Камилла!

— Что?

— Прекрати!

— Хорошо, — засмеялась я.

— Не беспокойся о проклятой машине. Не хотел этого говорить перед… ну, в общем, наверху, но очень рад, что она у меня есть, и не надо больше об этом думать.

— Не позволю платить за мои ошибки, — сказала я очень твердо.

— Не будем спорить сейчас. Пора в кровать. Ты потратила массу сил, а завтра устанешь еще больше.

— Наверное, придется уезжать. Мест же в отеле не будет.

— Господи, забыл. Послушайте, а почему бы вам не перебраться в студию? вы же видели, там просто, но чисто и очень удобно. А теперь похоже, — он прищурился, — что у вас будет компаньонка.

— Подумаю, — сказала я без энтузиазма.

— Надеюсь, что вы согласитесь, пожалуйста, не уезжайте завтра. Я думал, вы поедете со мной. Так получилось…

— На Парнас со Стефаносом? Но это — абсурд. Это ваше глубоко личное дело. Просто потому, что я вломилась в ваши дела, вы не обязаны таскать меня с собой…

— Не обязан… Поехали?

— Конечно.

— Это будет долгое путешествие, на целый день. Если вас выселят из отеля, можно я позвоню в Афины и получу разрешение поселить вас в студии? Это — собственность университета, а вы же художник не больше, чем я.

— А Даниэль?

— Может, археологи считаются. Если она под моим именем нанимает машину, может, она селится в студию под именем своего шефа. Я позвоню в восемь тридцать. Спокойной ночи, Камилла. Спасибо.

— Спокойной ночи.

Когда он повернулся спиной, я не удержалась и сказала:

— Не забудьте починить душ.

— От сантехники меня тошнит, — сказал он мягко, — спокойной ночи.

На следующее утро я проснулась рано, так рано, что можно бы и лечь опять, но решила пойти и посмотреть на руины в одиночку, прежде чем начнутся приключения. Тут я и вспомнила, что не отправила письмо Элизабет, вытащила его и приделала постскриптум: «Кто сказал, что со мной никогда ничего не случается? Все началось вчера. Если выживу, напишу, и ты узнаешь, что потеряла. С любовью. Камилла».

Не было семи, но солнце уже разгорелось во всю. Я опустила письмо и полезла в гору по широким ступенькам среди белых стен. С каждой стены и крыши свисали виноград, герань и ноготки, приходилось уступать дорогу курам, осликам и женщинам в черном, которые улыбались и говорили: «Доброе утро».

Я вышла из деревни, поднялась по строящейся дороге между рабочими до места на горе чуть повыше студии и пошла по тропинке, но скоро села отдохнуть в тени скалы. Мое внимание привлекло движение. Я услышала быстрые шаги по площадке, потом появилась стройная светловолосая фигура с рюкзаком. Он не смотрел в мою сторону, а быстро шел к группе сосен над долиной. В семидесяти ярдах от меня у забора кладбища он зашел на тропинку и остановился, оглядываясь. Я только собралась окликнуть его, когда увидела, что он очень сосредоточен. Зашел в тень сосны, так что его стало очень плохо видно, наклонил голову, будто глядя под ноги, и стало ясно, что он к чему-то прислушивается. Ни звука. Было ясно, что куда бы Нигель ни шел, он не хотел, чтобы его преследовали, и, вспомнив о Даниэль, я подумала, что я его понимаю.

Неожиданно он повернулся, сошел с тропинки и отправился через сосны к древнему стадиону, от которого вела дорога к вершинам Парнаса[1]. Я дала ему минуту или две, а потом тоже тронулась в путь. Скоро я была у сосен. Не знаю, что меня заставило, но я зашла на кладбище. Почему-то у меня было ощущение, что это и мое личное дело. Открыла скрипучие ворота и пошла между камней. Когда нашла могилу, долго читала надпись, чтобы увериться, что это — та.

MIXAEL LESTER

Чужой крест, чужая эпитафия…

Голос Саймона: «Мой брат Михаэль…»

Тени чужих голосов: «Женщина моего дома, Ангелос… Человек — не остров…»

Я стояла под жарким утренним солнцем и думала о Саймоне. Почему я с ним иду? Я сказала, что это абсурдно, так оно и есть… Но у меня было странное ощущение, что не только я нужна Саймону, но и мне самой что-то нужно. Я тоже хочу кое-что найти. Маленькая яркая птичка пролетела в тишине, как оторванный лист. Я пошла к воротам. Теперь я думала о себе. Не о той индивидуальности, которую нашла, вернув Филу кольцо, а о той, которую так легко приняла вчера и, похоже, не хотела сбрасывать, отпихивать… Не Камилла Хэвен, а просто девушка Саймона. Скоро я оказалась под развалинами великого храма. Я медленно шла под солнцем вниз по горе. Вот маленькое гранатовое дерево прижалось к скале, его листья поникли, темно-зеленые и тихие, колдовски пламенеют плоды. Вот театр, где мы с Саймоном разговаривали прошлой ночью. Я посмотрела на монумент, на шесть великих колонн, стоящих как живой огонь над глубинами долины, посидела у одной из них, послушала пение птиц и далекий звон овечьих колокольчиков.

В восемь я пошла по священному пути мимо сосен к музею. Его двери были еще закрыты, человек в одежде гида сидел под деревьями напротив. Я подошла к нему, он очень хорошо говорил по-английски. Оказалось, что музей открывается полдесятого. Этот гид там каждый день, только на час уходит провести группу туристов по руинам. Хотя в Дельфах много достопримечательностей, все идут в музей и смотрят на «Возничего». Гид был знаком с Нигелем, видел его рисунки и очень одобрял. Он часто приходит в музей, но вчера его, вроде, не было. А новую дорогу строят к стадиону, который очень красив, но туристы туда не ходят — дорога слишком крутая. А потом туда будут ездить автобусы и машины, жалость какая…

Я спросила:

— А вы были тут во время войны?

— Да нет, в Дельфах тогда не были нужны гиды. Никого не интересовали ни храм, ни сокровищница, ни Возничий. Когда я вожу туристов по окрестностям, всегда говорю, что, если бы люди приходили сюда к Оракулу, как в те времена, когда Дельфы были центром вселенной, все бы их раздоры прекратились. Имею бешеный успех. Дельфийская Лига Наций.

— Представляю. А вы при этом говорите о битвах между Дельфами и их соседями, о развалинах Криссы, о монументах победам Афин над спартанцами и спартанцев над Афинами…

— Иногда. — Он засмеялся. — Придется говорить осторожней, когда поведу вас на экскурсию.

— А вот Возничий… Я видела его фотографию. Глаза выложены ониксом и белой эмалью, длинные металлические ресницы, узкий лоб и тяжелый подбородок… Ведь это, в общем, некрасивое лицо? А все говорят, он так прекрасен…

— Вы скажете то же самое. На картинках все не так. Как с великим Гермесом в Олимпии. На фотографиях мрамор слишком гладкий и сияет, как мыло. А от статуи перехватывает дух.