— Послушайте, я не понимаю!..

— Вот! — С усмешкой он выудил ключ от автомобиля из кармана и покачал им над столом. — Вот это. Это — дело жизни и смерти, я понимаю это — да, совершенно. Поэтому иду как могу быстро…

Я начала слегка задыхаться.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

Усмешка сменилась выражением живой озабоченности.

— Опоздал. Знаю. Виноват. Мадмуазель простит меня? Она успеет. Машина выглядит не слишком, но она хорошая, да, очень хорошая вещь. Если мадмуазель…

— Послушайте, — сказала я терпеливо, — я не хочу машину. Извините, если ввела вас в заблуждение, но не могу ее нанять. Видите ли…

— Но мадмуазель сказала, что желает машину!

— Знаю. Извините. Но дело в том, что…

— И мадмуазель сказала, что это — дело жизни и смерти!

— Мадмуа… я не говорила. Вы это сказали. Боюсь, что не хочу вашей машины, мсье. Простите, но не надо мне ее.

— Но мадмуазель…

Я сказала прямо:

— У меня нет денег.

Его лицо немедленно осветила очень белозубая и откровенно привлекательная улыбка.

— Деньги! — произнес он пренебрежительно. — Мы не говорим о деньгах! Кроме того, — добавил он с редкой простотой, — все уже оплачено.

— Оплачено?

— Но да. Мадмуазель заплатила раньше.

Я вздохнула на три четверти с облегчением. Это все же не колдовство или вмешательство греческих ироничных богов. Он просто ошибся.

— Очень жаль. Недоразумение. Это не мой автомобиль. Я его вовсе не нанимала.

Ключ на секунду перестал раскачиваться, но затем завертелся с нерастраченной силой.

— Это не та машина, которую мадмуазель видела, нет, та была плохая, дрянная. Она имела — как это сказать? — трещину, через которую выходила вода.

— Течь. Но…

— Течь. Вот почему я опоздал, но мы нашли эту машину. Да, такую хорошую. Поскольку мадмуазель сказала, что это такое срочное дело, чтобы мсье Саймон в Дельфах получил транспорт быстро. Едете сейчас, приезжаете в Дельфы через три, четыре, — он оценил меня взглядом. — Может быть, пять часов? И тогда, возможно, все будет хорошо с мсье Саймоном и этим делом жизни и…

— Смерти, — закончила я. — Да, понимаю. Но факт остается фактом — не имею ни малейшего понятия, о чем вы рассказываете! Произошла какая-то ошибка, извините, это не я просила автомобиль. Я так поняла, что эта девушка Саймона должна в этом кафе получить машину… Я, правда, не вижу сейчас никого подходящего…

Он заговорил быстро, очень быстро. Я потом поняла, что до него дошла, дай бог, половина моего быстрого французского, и он зацепился за единственную фразу, имевшую для него какой-то смысл. Ключ будто жег ему палец, вертелся и пытался соскочить.

— Это кафе. Молодая леди одна. Десять тридцать. Но я опоздал. Вы девушка Саймона, да?

Светло-коричневый бестолковый взгляд сделал его настолько похожим на обезьянку, что я перестала задыхаться, улыбнулась и сказала, мотая головой, одно из шести известных мне греческих слов.

— Нэ, — произнесла я как можно убедительнее, — нэ, нэ.

Я засмеялась и протянула ему пачку сигарет.

— Извините за путаницу. Закурите.

Курение оказалось волшебным лекарством от всех проблем. Лицо разгладилось, вспыхнула живая улыбка, ключ со звоном шлепнулся передо мной, а рука, державшая штаны, потянулась за сигаретой.

— Спасибо, мадмуазель. Это хорошая машина, мадмуазель. Приятного путешествия.

Я в это время искала спички, поэтому поняла его пламенную речь, только подняв голову. Но было уже слишком поздно. Он ушел, промелькнув в толпе у двери, как выпущенная на свободу гончая, и исчез с тремя моими сигаретами. Но ключ лежал на столе, а черный автомобиль ярко освещало солнце. Только тогда, идиотически разглядывая ключ, машину и солнечный блик на скатерти, где только что была тень, я поняла, что выпендреж дорого мне обошелся. По-гречески «нэ» значит «да».

Конечно, я за ним побежала. Толпа волновалась и ходила ходуном, нигде не виднелось ни малейшего следа вестника богов. Официант испуганно бросился за мной, готовый схватить, когда я попытаюсь смыться, не заплатив. Я его проигнорировала и честно металась в равные стороны. Когда он озверел достаточно, чтобы тащить меня к столику и счету силой, я сдалась. Пошла в свой угол, взяла ключ, взволнованно улыбнулась напряженному официанту, который не говорил по-английски, и направилась к владельцу кафе.

Я распихивала мужчин плечами и локтями, нервно приговаривая «паракало», что, кажется, значит «пожалуйста». В любом случае меня пропускали.

— Паракало, кирие…

Хозяин посмотрел тревожным влажным взглядом из-за кучи жареной картошки и безошибочно меня оценил.

— Мисс?

— Кирие, у меня трудности. Случилась странная вещь. Мужчина привел машину, видите, за голубыми столиками, чтобы передать ее кому-то в кафе. По ошибке он решил, что это я ее наняла. Он думает, что я повезу ее кому-то в Дельфы. Но я ничего про это не знаю, кирие, ужасная ошибка, и не понимаю, что делать!

Он щедро ляпнул соусом на помидоры, подтолкнул их к крупному мужчине, сидевшему на маленьком стуле у стойки, и провел рукой по бровям.

— Вы хотите, чтобы я объяснил? Где он?

— В этом и беда, кирие! Он ушел. Оставил ключ и убежал. Я пыталась его поймать, но он исчез. Может вы знаете, кто здесь должен был ждать машину?

— Нет, ничего не знаю. — Он взял большой половник, что-то помешал под прилавком и еще раз посмотрел на улицу. — Ничего. Для кого машина?

— Месье, я же говорю, что неизвестно…

— Вы сказали, ее нужно отвести куда-то, в Дельфы, кажется, кому?

— О да, мистеру Саймону.

Он зачерпнул ложкой немного смеси, влил в тарелку, вручил ее распаренному официанту и пожал плечами:

— В Дельфах? Не слышал о таком. Может, кто-нибудь знает здесь его или машину. Минуточку, я спрошу.

Он сказал что-то по-гречески мужчинам у стойки и стал на четыре-пять минут центром оживленной страстной дискуссии, охватившей всех посетителей мужского рода и породившей следующую беспредельно доброжелательную информацию. Никто не видел маленького человека с ключом, не знает машины, никогда не слышал о мсье Саймоне в Дельфах (хотя один человек был жителем Криссы в нескольких километрах от Дельф), не допускал, что кому-нибудь в Дельфах может взбрести в голову нанимать машину в Афинах, и (в конце концов) ни один нормальный человек ее туда не поведет.

— Хотя, — промолвил обитатель Криссы с набитым креветками ртом, — если Саймон — английский турист, это все объясняет.

Он не расшифровал почему, просто улыбнулся с огромной добротой и очарованием, но я поняла, что он имел в виду.

Я сказала виновато:

— Понимаю, что это звучит безумно, кирие, но мне кажется, что я обязана что-то сделать. Человек с ключом сказал, что это — дело жизни и смерти.

Грек поднял брови, потом пожал плечами, ясно и однозначно показав, что дела жизни и смерти происходят в Афинах ежеминутно, улыбнулся:

— Замечательное приключение, мадмуазель», — и отвернулся. Я задумчиво его разглядывала минуту-другую.

— Да, — сказала я медленно. — Да…

Хозяин с трудом выковыривал оливки из очень красивого кувшинчика. Напряженная торговля и жара явно начали преодолевать его афинские хорошие манеры и терпение, поэтому я мило улыбнулась.

— Спасибо за доброту, кирие. Стыдно вас беспокоить. Мне кажется, что если дело действительно срочное, человек, которому нужна машина, обязательно придет за ней.

— Хотите оставить ключ? Я возьму его, и вам не придется больше беспокоиться. Нет, это удовольствие, уверяю.

— Пока не буду вас утруждать, спасибо. Должна признаться, — я рассмеялась, — что любопытна. Подожду здесь немножко и, если эта девушка придет, отдам ключ сама.

И к его облегчению я выбралась из этой давки и вернулась к столику. Села, заказала еще кофе, зажгла новую сигарету и собралась терпеливо заканчивать письмо, но в действительности следила за дверью и обшарпанным лимузином, который запросто мог бы катиться сейчас в Дельфы по этому делу жизни и смерти… Прошел час.