Какая стена закрывает вход? Как трудно дышать!

Но ты здесь, так близко, и если я сумею забыть себя, ты позволишь мне подняться вместе с тобой на один миг на крыльях твоей невинности.

В твоих глазах отражается игра света. С каждым днём ты все сознательнее смотришь вокруг, словно с непреодолимой силой стремишься проникнуть в окружающий тебя мир.

Ты просыпаешься с каждым днём и тянешься доверчиво навстречу большому миру, как цветок навстречу солнцу.

Тебе предстоит завоевать этот мир, маленький Александр!

Даже думая о тебе, невозможно не называть тебя по имени. В нём закрепляется неповторимая индивидуальность человеческого существа.

Ты весь так гармоничен: твои пальчики, волосы и глазки, все твои движения, вся удивительная игра твоего лица, совсем неосознанная, но унаследованная от бесчисленных поколений твоих предков — ничто не случайно в тебе — все это ты. И поэтому нет в тебе ничего не названного, ничего не связанного с сущностью твоего бытия.

Ты почти космичен ещё, потому что ты младенец, потому что вся нежность, растворённая в мире, окружает начало жизни, Дитя–звёздочка, маленький весенний цветок.

Но любовь узнает тебя сквозь туман космической жизни, и, глядя на тебя, невольно шепчешь слова: «Это ты, Алик, мы знали тебя давно…»

Однажды я рассказала батюшке о том, что не могу терпимо относиться к тому, что люди неправильно относятся к ребёнку. Так, даже человек, который пришёл не вовремя и помешал детям ложиться спать, представляется мне как бы личным врагом. Батюшка сказал: «Ваше отношение к детям — дар Божий, и нельзя того же требовать от других».

Некоторых из наших родственников беспокоил вопрос о том, почему я не выхожу замуж. Особенно огорчалась этим тётя, мать Л. Она давно мечтала выдать меня за одного своего знакомого. Он, по её словам, был скромным, образованным, знал много языков и обладал другими достоинствами. Я всё время уклонялась под разными предлогами от этого знакомства. Тогда тётя решила захватить меня врасплох. Во время какого‑то семейного торжества у Леночки на даче, когда собрались все родные, она пригласила и этого своего знакомого. Гости были на террасе, а я, как всегда, с детьми в одной из комнат. Тётя настойчиво просила меня выйти к гостям и хоть немного побеседовать с её знакомым. «Ты ведь решительно ничего не потеряешь, а может быть, он тебе и понравится». Она так ласково меня упрашивала, что отказать ей значило обидеть её и всех остальных. Я сказала, что сейчас выйду. Но не успела она отойти, как, сама не зная почему, я мгновенно переменила своё решение, вышла через другое крыльцо и, ни с кем не простившись, поехала в Загорск. Уже в поезде, я все не могла успокоиться: за что я обидела всех, почему не могла уступить, ведь насильно меня никто замуж не выдаст, и все это не имеет никакого значения! И какое право я имею приехать к батюшке не вовремя, ни с того ни с сего, без всякой серьёзной причины!

Батюшка, выслушав меня, отнёсся к этому совсем не так, как я думала. «Вы совершенно правильно поступили, — сказал он. — Раз не надо замуж выходить, то и знакомиться не надо. А вдруг понравится?…»

Батюшка очень интересовался моей работой и часто меня о ней расспрашивал. «А чем бы вы занимались, если бы не было большевиков?» — как‑то спросил меня батюшка. «Вероятно, примерно тем же, что и сейчас, — ответила я. — Только мне ещё всегда хотелось заниматься литературным трудом».

Батюшка рассказал мне кое‑что из своей жизни. Отец его был суровым человеком и был далёк от своих детей. Мать, напротив, была добрая и чуткая женщина. Понимая устроение своего сына, она, ещё когда он был ребёнком, говорила дочерям (его сёстрам): «Уйдёт от нас Сергий в монахи!»

В молодости батюшка работал в библиотеке Румянцевского музея и сотрудничал в журналах. По–видимому, он не оставлял литературной работы и в позднейшие годы. Как‑то он сказал мне, что пишет о проблеме брака. Другой раз просил меня найти различные определения понятия «наука». Я привезла ему сделанные мною выписки из энциклопедии Брокгауза и Эфрона и Большой Советской Энциклопедии. Он был очень благодарен. По–видимому, это тоже было нужно ему для какой-то работы. К сожалению, мне так и не удалось познакомиться ни с одним из его литературных трудов.

Однажды я приехала сказать батюшке, что мне предлагают писать диссертацию. Батюшка задумался. «Вы будете писать диссертацию, — медленно сказал он, — а душа ваша будет страдать, и я буду о ней плакать»… Я спросила, всегда ли мне вредно писать диссертацию или только в данный момент. Вопрос был явно нелепым, но мне хотелось получить точный ответ. Батюшка объяснил, что польза или вред от каждого дела зависит от состояния души человека.

Другой раз батюшка сказал: «Вам было бы вредно сейчас зарабатывать много денег, даже в том случае, если бы вы их отдавали мне, или папе, или кому‑нибудь другому, всё равно это сейчас для вас неполезно».

Батюшка рассказал мне о том, что у каждого человека есть свой путь, сообразный с его духовным устроением. Поэтому и в монасгыре разным людям даются разные послушания. Есть, например, люди, которых посылают специально искать тех, кто нуждается в помощи и делать разные добрые дела. «Вы не относитесь к таким людям, — говорил он. — Вы не должны искать добрых дел, вы должны исполнять только то, что вам непосредственно даётся, встречается в жизни. А в будущем вам предстоит осушать слезы. Вы поняли меня? И страданий не надо искать, — продолжал батюшка, — довольно с вас тех, которые вы несёте, и тех, которые вас окружают». Я призналась батюшке, что прежде готова была повторять вслед за Алёшей Карамазовым: «Я тоже хочу мучиться». А теперь у меня нет такого стремления и даже напротив, появился страх перед ожидающими меня испытаниями.

— У Алёши это было от молодости, — заметил батюшка, — а у вас… от гордости.

Мне хотелось знать, можно ли в тех случаях, когда не успеваешь полностью прочесть утренние молитвы, заканчивать их, занимаясь другими делами. Батюшка сказал, что делать это можно только в крайнем случае. Во время других занятий лучше читать краткие молитвы. «Эти молитвы читайте всегда и везде, — сказал батюшка, — держитесь за ризу Христову»…

22 июня 1941 года был воскресный день и праздник всех русских святых. Погода стояла прекрасная, и я в самом хорошем расположении духа собиралась в Загорск. Перед самым уходом Алик попросил меня: «Узнай, пожалуйста, у дедушки, будет ли война, когда я вырасту».

У о. Серафима также всё было спокойно. Когда я приехала в Загорск, начался дождь. «Пройдёт дождик, и мы пойдём с батюшкой, куда он наметил», — подумала я. Часам к 12 к батюшке стали съезжаться люди. Кто‑то сказал слово «война». Оно показалось чужим, лишённым смысла, но каждый из приходивших, а их было всё больше, приносил те же вести, за которыми вырастала невероятная, чудовищная реальность внезапного вражеского вторжения.

Хотелось проверить ещё и ещё раз. Молотов говорил по радио, были названы города, занятые неприятелем, города, на которые были уже совершены налёты вражеской авиации. Война! Москва на военном положении! Москва вдруг показалась далёкою от Загорска. Какая милость Божия, что я оказалась в этот день у батюшки! Духовные дети батюшки приезжали из Москвы, из окрестных мест, чтобы получить указания, как быть, что предпринять, куда девать семью, детей, имущество; оставаться ли на месте или уезжать в эвакуацию и т. п.

Батюшка должен был взять на себя всю тяжесть их решений, он должен был взвесить и определить место и судьбу каждого, успокоить всех, внушить веру и уверенность и правильное отношение к грядущим испытаниям по мере сил каждого. Наконец, очередь дошла и до меня. Когда я вошла, батюшка сказал: «Ну вот и дождик прошёл, а мы с вами гулять уже не пойдём». Я была очень возбуждена и говорила о том, что охотно бы бросила все и пошла бы сестрой милосердия на фронт. Батюшка остановил меня: «В вас говорит увлечение, ваше место не там. Вы должны оберегать детей. Завтра же перевезите Леночку с детьми в Загорск, найдёте где‑нибудь комнату в окрестностях. В Москве дети могут погибнуть, а здесь их преподобный Сергий сохранит».