— Вставай, Бэрронс! — закричала я. — Шевелись, черт бы тебя побрал!

Я боялась к нему прикоснуться. Боялась ощутить, что его тело уже остыло. Почувствовать хрупкость его плоти, смертность Бэрронса. Слова «хрупкость», «смертность» и «Бэрронс» в одной фразе казались мне столь же кощунственными, как толпа нечестивцев, разгуливающих по Ватикану и колотящих перевернутыми крестами по стенам.

Я присела на корточки в десяти шагах от его тела.

И не стала подходить ближе, потому что иначе мне пришлось бы перевернуть его и посмотреть ему в глаза, а что, если они окажутся такими же пустыми, как у Алины?

И я пойму, что его больше нет, как поняла, что моя сестра мертва и я никогда больше не смогу сказать ей: «Прости, Алина, как жаль, что я не звонила чаще, что я не слышала правды за нашими скучными разговорами, что я не приехала в Дублин сражаться вместе с тобой, что злилась на тебя, потому что ты, Алина, тоже действовала со страхом и без надежды, иначе ты бы доверилась мне». И не смогу сказать: «Прости, Бэрронс, что мне слишком мало лет и я не могу перетасовать свои приоритеты, как ты, потому что я не прошла через ад, через который прошел ты, что не прижала тебя к стене и не поцеловала до потери дыхания, а ведь с самой первой нашей встречи в твоем проклятом магазине мне хотелось сделать именно это». Хотелось заводить тебя так, как ты заводил меня, заставить тебя смотреть на меня, желать меня — розовую меня! — взломать твой самоконтроль. Хотелось, чтобы ты упал передо мной на колени, и не важно, сколько раз я говорила, что никогда не полюблю такого мужчину, как ты. Ты просто слишком стар, слишком сексуален, ты скорее зверь, стоящий одной ногой в болоте и не желающий из него вылезать. На самом деле я просто боялась чувств, которые ты во мне вызывал. Не фантазий, которые обычно вызывают у девушек парни: будущее с детишками и белым забором, — а яростной, дикой, полной потери себя, словно без этого мужчины в тебе, рядом с тобой больше ничто не имеет значения. Важно лишь то, что он о тебе думает, а весь мир может отправляться в преисподнюю. Даже тогда я знала, что ты можешь меня изменить! Кто же хочет быть рядом с тем, кто способен его изменить? Слишком много власти пришлось бы отдать. Легче было бороться, чем признать, что во мне есть тайные местечки, которые жаждут чего-то такого, что не принято в знакомом мне мире. А хуже всего то, что, когда ты разбудил меня, вырвал из кукольного мирка и я проснулась, полностью проснулась, ублюдок, ты меня оставил...

Я думала, что буду кричать, пока он не встанет.

Это же он учил меня не верить ни в чью смерть, пока я не сожгу тело, не развею пепел и не подожду день-другой, чтобы убедиться, что он не прорастет.

Конечно же, я не собиралась его сжигать.

Да и не думаю, что существуют такие обстоятельства, при которых я бы это сделала.

Я буду сидеть здесь.

И кричать.

И Бэрронс встанет. Он терпеть не может моих истерик.

Я все ждала, когда он оживет, прислушивалась, пытаясь распознать царапанье по краю утеса. Я почти ждала, что вот-вот Риодан перебросит через край свое изломанное, окровавленное тело. Может, он тоже не умер? Мы же в стране Фейри, ну, как минимум, в их Зеркалах — кто знает, что это за реальность? Может, там, в реке — живая вода? И стоит попытаться подтащить к ней Бэрронса? А может, мы в стране Грез и это только кошмар. Я проснусь и увижу, что лежу на диванчике в «Книгах и сувенирах Бэрронса», владелец которых приподнимет бровь и прожжет меня взглядом... И я скажу что-нибудь едкое, и жизнь будет прекрасна, жизнь будет полна монстров и дождя — именно то, что я люблю.

Я сидела на корточках.

Ничто не царапало по камням и сланцу.

Мужчина с копьем в спине не двигался.

На месте моего сердца разрасталась дыра.

Он отдал за меня жизнь. Бэрронс отдал за меня жизнь. Мой высокомерный, думающий только о себе зловредный засранец, который был прочной скалой под моими ногами, решил умереть, чтобы позволить мне жить.

На кой черт он это сделал?

Как мне с этим жить!

И тут ко мне пришло понимание, настолько жуткое, что на несколько секунд отступило даже горе. Я бы ни за что не убила его, если бы не Риодан. Риодан меня подставил? Он пришел, чтобы убить Бэрронса, который не был неуязвим, его просто сложно было убить? Может, Бэрронса можно было убить, только когда он находился в теле животного, и Риодан знал, что он будет защищать меня. То есть вся эта закрученная интрига могла произойти и не по моей вине? Риодан мог сотрудничать с Большим Г, оба хотели убрать с пути Бэрронса, чтобы со мной было легче работать, а похищение моих родителей было всего лишь отвлекающим маневром? Смотри туда, пока мы убиваем того, кто представляет для нас угрозу. А может, Бэрронс был за что-то проклят и убить его мог лишь тот, кому он доверяет, а доверял он мне. Скрываясь за холодным высокомерием, насмешками, постоянным натиском, он отдал мне самое дорогое — доверие, которого я была недостойна, и лучше, чем ударом в спину, я не могла этого доказать.

И именно это я и сделала. Хватило одного слова Риодана, чтобы я пошла против Бэрронса.

И обвинение в предательстве, которое я видела в глазах зверя, было вовсе не иллюзией. Это Иерихон Бэрронс смотрел на меня из-под доисторических надбровных дуг, скалил клыки, и в его жутких желтых глазах светились укор и ненависть. Словно я нарушила негласный уговор. Он был моим демоном-хранителем, а я убила его.

Он презирал меня за то, что я не увидела человека под личиной монстра?

«Увидьте меня». Сколько раз он повторял мне это? «Попытайтесь меня увидеть, когда смотрите на меня!»

А я ослепла в самый важный момент. Монстр шел за мной, как привязанный, он обращался со мной с той же комбинацией агрессии и животного собственничества, что и Бэрронс, а я так и не узнала его.

Я его подвела.

Он пришел ко мне в варварской, нечеловеческой форме, чтобы спасти любой ценой. Он знал, что превратится в безумного монстра, способного лишь уничтожать все, что попадется ему на пути, за одним-единственным исключением.

Этим исключением была я.

Господи, этот взгляд!

Я спрятала лицо в ладонях, но видение не отступало: монстр и Бэрронс, его темная кожа и необычные черты лица, скрытые за примитивной мордой. Его древние глаза, которые видели слишком много и просили лишь ответного взгляда, горели презрением. «Разве ты не могла хоть раз мне довериться? Хоть раз надеяться на лучшее? Почему ты предпочла мне Риодана? Я сохранял тебе жизнь. У меня был план. Разве я хоть раз подвел тебя?»

— Я не знала, что это ты! — Я впилась ногтями в ладони. На секунду показалась кровь, и ранки тут же зажили.

Но монстр/Бэрронс в моем мозгу еще не закончил пытку. «Ты должна была знать. Я забрал твой свитер. Я нюхал тебя и прокладывал для тебя путь. Я добывал тебе свежее нежное мясо. Я метил круги вокруг тебя. В этой форме, как и в любой другой, я показывал тебе, что ты моя, а я забочусь о том, что мне принадлежит».

Слезы ослепили меня. Я согнулась пополам. Боль была такой сильной, что я не могла двигаться, не могла дышать. Свернувшись в клубочек, я спряталась от мира и снова начала раскачиваться.

За гранью боли, если вообще существовало такое место, я многое знала.

Например: по словам Риодана (при условии, что он не предатель, потому что, если он предал и каким-то образом выжил, я убью его так же, как и Бэрронса), Гроссмейстер оставил метку на моем затылке. И, возможно, в заложниках у Гроссмейстера все еще мои родители, а поскольку Бэрронс здесь, очевидно, что он так и не добрался до Ашфорда.

Разве что... время в Зеркалах течет по-разному, и он мог успеть добраться до Ашфорда раньше, чем я нажала «IYD» и вызвала его в это измерение, седьмое по счету после скользкого розового коридора в Дублине.

Я понятия не имела, как долго пробыла в Холле Всех Дней и сколько времени прошло в реальном мире, пока я загорала с Кристианом у озера.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: