Ангелика закусила губу. Взгляд уткнулся в спасительное днище. Как бы она хотела оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. Или хотя бы поскорее появились спасатели и разрядили ситуацию. Но тем было явно не до них. Ангелика была не одна, кого вот уже который день не покидало такое впечатление, словно об их лодке попросту забыли, вычиркнули из жизни или даже... похоронили. Никто не хотел так думать, но реальность говорила об обратном. А еще реальность говорила о расстерянности, возникшей в лодке, едва голос Винченцо затих. Взгляды носились по лодке, перебегали от одного лица к другому в поисках поддержки, в поисках выхода из сложившейся ситуации.

Ангелика боялась посмотреть в лицо Алессандро, так как не хотела увидеть осуждение на его лице. Но Алессандро в эти секунды если о чем-то и думал, то точно не об Ангелике. От переводил взгляд с одного лица на другое, ожидая, кто первый бросится к нему. Винченцо? Кирк? Женщины вряд ли осмелятся, а вот мужчины. Алессандро не боялся умереть. Разве может бояться смерти тот, у кого больше не осталось причины жить? И все же желание жить у него еще оставалось. Даже смерть собственного ребенка не способна убить инстинкт самосохранения, убить жажду жизни, свойственную всем без исключения живым существам. Приглушить на время - способна, но убить - никогда.

- Давайте не будем спешить с необдуманными поступками, - подала голос синьора Полетте. - Мы же все люди, в конце концов. Ситуация не настолько критическая, чтобы лишать кого-либо жизни.

- Синьора Полетте права, - вдруг сказала Ангелика и посмотрела на Винченцо. - Мы - люди, а не животные.

- Ты на что намекаешь? - Винченцо вернул взгляд. - Я, по-твоему, животное? Ага! Значит я - животное, а наш всеми уважаемый доктор, значит - человек. Притащил в лодку труп и стал человеком. Надо же! Как по-человечески!

- Но он же не кого-нибудь чужого притащил, а своего ребенка! - Ангелика вспомнила о Луизе, в груди кольнуло, но в глазах вспыхнул огонек злости, который не мог не заметить Винченцо и который удивил его не меньше, чем саму Ангелику. На миг Винченцо расстерялся. Но только на миг. Уже спустя несколько секунд на лице появилось сердитое выражение, а глаза неприятно сузились.

- Почему ты его защищаешь?! - вскинулся Винченцо на Ангелику. - Неужели воспылала любовью к нашему доктору? А как же Леопольдо? Как же колечко на пальчике? - ехидная улыбка тронула губы Винченцо. - Как быстро ты нашла замену своему суженому.

Ангелика вспыхнула и потупила глаза. Хотела что-то сказать, но слов не было. Взгляд раненной птицей метнулся к кольцу на пальце. Разве она давала Винченцо хотя бы малейший повод так говорить? Память услужливо подбросила воспоминание, от которого Ангелика запылала как новогодняя елка. К счастью для ее уязвленной гордости этой вспышки никто не видел, так как девушка продолжала рассматривать дно лодки. Но воспоминание не желало покидать ее память. Воспоминание о поцелуе, том злосчастном поцелуе, поцелуе жизни среди смерти и боли.

Ангелика разозлилась. На Винченцо с его словами, так удачно задевшими ее самолюбие, на Алессандро и его глупый поцелуй, на себя за то, что попыталась защитить Алессандро, но больше всего за то, что не дала тому пощечину, когда его губы потянулись к ее губам. И даже на Леопольдо! За то, что отпустил ее в этот ужасный полет. Ах, лучше бы держал ее за руку, да как можно крепче. Почему он не закрыл ее в квартире, а ключ не выбросил?

Ангелика почувствовала, что еще немного и слезы снова побегут по ее щекам. Вот и новый повод для злости. Девушка закусила губу, легла на бок и отвернулась к океану, положила голову на резиновый борт лодки и устремила взгляд в никуда. Слезинки одна за другой скатились по щекам. Пусть они хоть поубивают друг друга. Она больше ни слова не скажет.

Солнечный луч выскользнул из-за тучи и затанцевал на воде. В другой раз Ангелика бы обрадовалась ему, но сейчас она его даже не заметила. Все блуждала и блуждала взглядом по бескрайним океанским просторам. На сердце моросил дождик. Отчаяние и грусть проникли в сознание.

- Милый, почему ты меня отпустил? - шепнула Ангелика. - Почему?

Подул ветер. По воде побежала рябь, вскоре сменившаяся небольшими горками волн. Солнечный луч, будто испугался, спрятался за тучу. Резко похолодало. В воздухе запахло сыростью, вмиг прогнавшей запашок зловония уже успевший поселиться в лодке. Но Ангелика ничего этого не замечала, ничего кроме собственного шторма, разразившегося в ее душе.

Глава 5

Резкий, прерывчастый, отдаленно похожий на трель старого стационарного телефона, звук наполнил комнату. Тишина вздрогнула от неожиданности и съежилась от испуга, осознав, что пришло ее время покидать этот, бывший таким чудесным мгновение назад, мир. Но выбирать не приходилось. Как верная дочь собственной матери она смиренно опустила голову, плечи ее поникли, а спина ссутулилась. Безрадостной и смиренной она последовала за матерью-ночью в прошлое, чтобы спустя какое-то время вернуться и наполнить мир безмятежностью и спокойствием.

Еще одна ночь уходила в прошлое, уступая место новому, нарождающемуся далеко на востоке, дню. Первые солнечные лучи уже стучали в окна и воробьями прыгали по подоконнику, требуя внимание к собственной персоне. Но за первыми последовали другие, посмелее. Маленькими шкодливыми ребятишками они проникли в комнату сквозь холодное, все еще помнившее присутствие ночи, стекло, сползли по шторам на пол и замерли, испугавшись странных механических непрекращающихся воплей, носившихся по комнате, словно черти в ожидании прихода недовольного сатаны.

Наконец Леопольдо вытянул руку, взял в руку мобильник и отключил будильник. Затем бросил телефон рядом на кровать и снова принялся ползать взглядом по потолку. Он не спал. Как минимум последние два часа. За последние дни это уже вошло у него в привычку. Не спать. Лежать с открытыми глазами и что-то искать на потолке, темном поначалу, но с каждой минутой обретавшим все большую и большую четкость по мере того, как за окном просыпался мир.

Убедившись, что ужасный звук ушел и больше не вернется, маленькие солнечные сорванцы скользнули со штор на пол и разлились там маленькими озерцами теплого света, будто прятались там от кого. Может от горячего и скорого на расправу родителя, спешившего как можно быстрее оторваться от горизонта и вознестись как можно выше на небо?

Леопольдо поднял руку, согнул в локте и прижал пальцы ко лбу, надавил, будто хотел проломить черепную коробку, вздохнул и уронил руку на кровать. Голова болела. Не так сильно, как вчера, тем не менее, давление внутри черепа ощущалось. Леопольдо чувствовал себя футбольным мячем, в который закачали слишком много воздуха. Если бы знал, какую потайную дверцу в черепушке стоит открыть, чтобы лишний воздух покинул ее, открыл бы не задумываясь. Уж очень некомфортно было ему внутри собственной головы.

Голова разболелась еще вчера под вечер, когда он не увидел в списке выживших в авикатастрофе рейса АА 00200 имени Ангелики. А было обнаружено уже пять спасательных плотов. Пятый, последний из плотов, обнаружил французский корвет. К несчастью он обнаружил спасательный плот слишком поздно, чтобы спасти всех его пассажиров. Из двадцати шести человек (на плоту оказалось на шесть человек больше допустимого предела, что, по мнению некоторых экспертов, могло способствовать ее последующему перевороту) на плоту обнаружили только восемь. Остальные восемнадцать человек, точнее трупы некоторых из них, были выловлены из воды на значительном отдалении друг от друга. Виной тому, что люди оказались в воде стал шторм, из-за которого плот и перевернулся. Многих успело отнести на значительное расстояние от плота, где они и умерли в воде от переохлаждения. Тела некоторых из них вскоре смогли обнаружить благодаря надетым на них спасательным жилетам. Тела остальных так и не нашли.

Для Леопольдо это был удар. Его сознание дрогнуло под напором мыслей наподобии "А если Ангелика была среди этих несчастных? Тех, которых так и не удалось найти? Что если его любимая стала жертвой нападения акулы?". В это легко верилось. Его даже не нужно было в этом убеждать. Его выстраданный разум готов был поверить во что угодно, лишь бы обрести хотя бы видимость спокойствия. К сожалению, мысли, которые приходили в голову были далеки от идилии, заставляли только сильнее изнывать от душевной боли.