Краткосрочный роман

1

Каждый раз, когда беру в руки свой дембельский альбом, натыкаюсь на коротенькую и уже поблекшую надпись  в верхнем углу внутренней стороны  синей бархатной крышки.  Выведенная шариковой ручкой наискосок явно не совсем твердой рукой, она состоит всего из нескольких слов и одной цифры: «Ст. Шортанды, ул. Пионерская, 15, Валя Бутовская».

Прошло уже… Сейчас подсчитаю… Ага, прошло уже сорок два года, как появилась эта надпись в моем потрепанном альбоме с рассыпающимися страницами.  И я думаю, что уже можно рассказать,  без угрозы причинения  вреда действующим лицам этого рассказа, то бишь мне и этой самой Вале, историю возникновения сей надписи.

Мне жена простит  (дело ведь  было  до нее), ну,  а  муж Валентины – если он у нее есть или еще есть, - вряд ли узнает об этой истории. Потому  что я,  на всякий случай,  все же слегка изменил номер дома и фамилию героини. Ну, мало ли.

Итак, ноябрь 1970 года.  Холодным  темным  и дождливым вечером  я, счастливый, поднимаюсь с перрона  Петровского вокзала в вагон поезда, идущего на Павлодар.  Я честно отслужил, а вернее будет, отпахал, два года в стройбате.

Полгода меня мурыжили в Нижнетагильской учебке, в которой  между нещадной муштрой выучили на сварщика. Потом отправили дослуживать  в костромские леса,  где приютивший меня и еще несколько других младших специалистов из нашей и Калужской учебок  батальон строил ракетную площадку.

После ее сдачи  ракетчикам часть передислоцировали  в саратовскую степь, под небольшой город Петровск,  где мы вели обустройство военного городка для авиаторов (здесь располагался  аэродром для практикующихся курсантов Балашовского летного училища) и сопутствующих ему объектов.

Ну, что там  было и как за минувшие два года – это другая  история.  И я уже немало написал про разные приключения, случавшиеся со мной и моими однополчанами за время службы как в учебке, так и  в доблестном ВСО (военно-строительном отряде), при желании их можно отыскать в интернете.  Сейчас же речь пойдет совсем о другом.

Итак, я, в отглаженной парадке  под аккуратно подрезанной шинелью с черными погонами, начищенных до зеркального блеска (правда, уже немного забрызганных жидкой грязью)  ботинках и с небольшим чемоданом в руке поднялся в вагон. Да не один, а  со своим дружбаном Витькой Тарбазановым. И тот был тоже не один  – он  увозил с собой  молодую и уже беременную жену Татьяну.

Буквально за день перед нашим дембелем в доме  родителей Татьяны была сыграна скромная свадьба, и затем они отпустили ее с Тарбазаном к нему домой.  Одновременно плачущие и смеющиеся, родители топтались с нами тут же на перроне, и мы, дембеля (а нас в этот вечер было человек пять)  время от времени подходили по знаку отца Татьяны к большой сумке, стоящей на лавочке, и он наливал нам понемногу самогонки и давал закусить салом, глотал ее и сам.

Еще одного нашего пацана, Юрика из Мурманска, провожала также заплаканная молодая женщина с подружкой. Я их обеих знал –не раз  видел в плодосовхозе за речкой Медведицей, куда мы иногда самовольно ходили на танцы.

Ту, которая провожала уже пьяного Юрика,  звали Тома. Красивая, между прочим, девка, правда, ее пригожесть несколько  портил один почерневший передний зуб, и потому она старалась как можно реже улыбаться.

Тома время от времени припадала к  солдатской груди и,  орошая и без того уже мокрое от холодного мелкого дождя шинельное сукно,  громким свистящим шепотом говорила:

- Ну, сука Юрик, смотри, если не вызовешь меня через месяц, как обещал,  сама приеду и такое устрою, весь твой сраный Мурманск встанет на уши!

А Юрик усмешливо кривил красные мокрые губы на своем смазливом лице и, подмигивая мне – я стоял неподалеку, - деланно устало отвечал:

 - Ну сколько уже тебе говорить, Томочка? Сказал – вызову, значит вызову.

Я знал:  сколько бы здесь ни плакала на его груди Томка,  Юрик ее  не вызовет.

У Юрика там, в холодном Мурманске, была невеста. И он обещал на ней жениться, если она его дождется. И она его честно дождалась - во всяком случае, многочисленные друзья Юрика, которым он наказал следить за своей девушкой, еще ни разу ему плохого о ней не написали, о чем Юрик с гордостью нам сообщал.  А Томка у него здесь была так, между делом.

2

В Петровске многие наши пацаны обзавелись девчонками. Это было запросто – изгородь вокруг части имела чисто символическое значение. Мы регулярно  шастали через проделанные в ней дыры в самоволки и шлялись по городу и окрестным деревням, пропивая  там  свои получки (раз в месяц нам выдавали денежное довольствие – определенный процент от заработанного на объекте, бывало, что  по десятке и даже больше).

Конечно, далеко не все петровские девушки хотели водить знакомство с вечно поддатыми нахальными солдатами  в непонятном обмундировании (кроме «хэбэшек», нам  выдавали  еще и «вэсэошки» – робы из тонкого плотного сукна, состоящие из курток с отложными воротниками, и   широких шаровар, заправляемых в сапоги).

Эти «вэсэошки»,   служившие  нам  и рабочей, и  повседневной формой, сидели несколько мешковато, если их не ушивать. В них мы и убегали в самоволки, так как переодеваться в «хэбэ» было некогда.  Естественно, дополнительного внимания  к нам со стороны слабого пола такая далеко не гусарская форма не добавляла. Но здесь уже в силу вступали личное обаяние и умение убалтывать девчонок.

Кое-кому это неплохо удавалось. А потом те из них,  кто не хотел уходить от отцовской ответственности, даже женился. Как вот курганец Витька Тарбазанов, вне строя Тарбазан,  как Вовка Порода из Пензы (фамилию его не помню, но дразнили его  так за то, что он всех, на кого злился, обзывал именно этим словом: «Ну ты, порода!»).

На его свадьбу мы ездили всем нашим отделением в ночь на воскресенье, пообещав старшине роты привезти водки и закуски.  По дороге прижимистые родственники невесты Вовки-Породы накачали нас в кунге пахучей крепкой эссенцией, которая используется при производстве лимонада. И на свадьбу мы приехали пьянющими, там еще чуток добавили – и готов, свадьба для солдатиков состоялась!

Правда, перед тем, как отправиться  утром в часть, мы успели подраться между собой в доме невесты, погоняли ночью  по улицам поселка местных, потом они нас… В общем, свадьба запомнилась!  Потом Породу отпустили на дембель раньше нас – у него дите родилось, а мы еще на аккорде пахали месяц. Но зато домой поехали с деньгами!

Стройбат – войска, как известно, хозрасчетные. Солдат там платит за все: за обмундирование, за питание, за помывку в бане. За все это идут вычеты из заработанного, а остаток ложится солдату на книжку.

Я был сварным, временами неплохо зарабатывал, так что  сейчас у меня в грудном кармане парадки приятно топырилась толстенькая пачка кредиток – триста с чем-то рублев.

Было больше, но я, когда забежал  проститься в роту, рублей с полста пораздавал пацанам  - вместе отметить мой дембель  мы не успевали, так пусть хоть без меня за меня выпьют.

Да еще в финансовой части с нас стрясли по червончику – на пропой офицерам. Но никто из дембелей и  слова не сказал против этих поборов, главное – мы ехали домой!  К родным, к друзьям, к девчонкам!

 У меня, правда, девчонки дома не было. Не успел обзавестись.  Закончил восьмилетку и уехал продолжать учебу в девятом классе в райцентр. В семнадцать лет вообще подорвал из дому на Урал, там проработал год на заводе ЖБИ, и ушел в армию.

Вот здесь у меня, на Урале, девчонок было несколько, но ни одной постоянной, все как-то несерьезно было с ними. Так что ни мне из слабого пола никто в армию не писал, ни я никому  из них.

3

В армии общаться с девчонками сначала не было никакой возможности. Первые полгода - потому что держали нас за глухим высоким забором в учебке. Еще восемь месяцев потом   забором вокруг части служила стена дремучего костромского леса, распростершегося во все стороны света на сотни километров.