— Разумеется, не всякий, — сказала Хелен. — Вы не помните, ваша жена пьет с сахаром?

Она взяла поднос и отправилась с ним к миссис Дэллоуэй.

Ричард дважды обернул шею шарфом и с усилием понес себя наверх, на палубу. Его тело, ставшее белым и нежным в темном помещении, все затрепетало на свежем воздухе. Ричард снова почувствовал себя мужчиной в расцвете сил. Он стоял, твердо снося порывы ветра, и в глазах его блестела гордость. Затем он наклонил голову, обогнул угол и пошел прямо против ветра. Тут случилось столкновение. Секунду он не мог понять, на кого налетел. «Простите!» — «Простите!» Извинявшейся оказалась Рэчел. Они оба засмеялись, потому что говорить не давал ветер. Она открыла дверь своей каюты и вступила в ее спокойный мирок. Чтобы обратиться к Рэчел, Ричард был вынужден последовать за ней. Вокруг них завертелся вихрь, бумаги полетели по кругу, дверь громко хлопнула. Смеясь, они упали в кресла. Ричард сел на Баха.

— Боже мой! Ну и буря! — воскликнул он.

— Здорово, правда? — сказала Рэчел. Борьба со стихией определенно добавила ее облику решимости, которой ему недоставало: румянец заиграл на щеках, волосы растрепались.

— Надо же, как смешно! — закричал Ричард. — На чем это я сижу? Это ваша каюта? Чудесно!

— Сюда, сядьте сюда, — скомандовала Рэчел. Каупер опять упал.

— Как приятно снова встретиться, — сказал Ричард. — Кажется, сто лет прошло. «Письма» Каупера… Бах… «Грозовой перевал»… Значит, здесь вы размышляете о мире, чтобы потом выйти и задавать политикам вопросы? Когда морская болезнь слегка отпускала, я много думал о нашей беседе, поверьте — вы натолкнули меня на некоторые мысли.

— Я?! Каким образом?

— Я подумал, что мы — одинокие айсберги, мисс Винрэс! Как поверхностно наше общение! Я хотел бы так много рассказать вам, а потом узнать ваше мнение. Например, вы читали Бёрка?[24]

— Бёрка? — переспросила она. — Кто такой Бёрк?

— Не читали? Что ж, тогда я вам обязательно вышлю одну из его книг. «Речь о Французской революции», «Американский мятеж»? Что же лучше? — Он что-то пометил в своей записной книжке. — А потом вы должны написать мне, что вы думаете. Скрытность, разобщенность — вот что отличает современную жизнь! Ну, расскажите мне о себе. Какие у вас интересы, занятия? Я предполагаю, что вы человек с очень глубокими интересами. Ну, разумеется! Боже правый! Только подумать, в какой век мы живем, сколько он дает возможностей, сколько дорог открывает! Сколько можно сделать, сколько радостей испытать! И почему нам дается не десять жизней, а лишь одна? Но — давайте о вас.

— Видите ли, я женщина, — сказала Рэчел.

— Я понимаю, понимаю. — Ричард откинул голову и потер пальцами глаза. — Как, наверное, странно быть женщиной! Молодой и красивой женщиной, — многозначительно продолжил он. — Весь мир — у ваших ног. Это правда, мисс Винрэс. Вы обладаете неизмеримой силой, годной и для добра, и для зла. Что вы не можете, так это… — Он осекся.

— Что? — спросила Рэчел.

Корабль накренился, отчего Рэчел немного подалась вперед. Ричард обнял ее и поцеловал. Объятия его были крепкими, поцелуй — страстным, Рэчел почувствовала, какое плотное у него тело и как шероховата щека, прижатая к ее щеке. Она откинулась назад, сердце забилось сильно и тяжело, и от каждого удара по глазам проходила черная волна. Ричард сжал руками свой лоб.

— Вы меня искушаете, — сказал он. Его голос звучал пугающе. Он задыхался, как после схватки. Обоих била дрожь. Рэчел встала и вышла. Ее сознание будто оцепенело, колени тряслись, а волнение причиняло ей такую физическую боль, что она могла идти только в перерывах между приступами сердцебиения. Облокотясь на палубное ограждение, она, по мере того как холод пронизывал ее тело и душу, постепенно приходила в себя. Вдалеке на волнах качались небольшие черно-белые птицы. Изящно и плавно поднимаясь и опускаясь во впадины между волнами, они казались особенно отстраненными и безучастными.

— Вам-то спокойно, — сказала Рэчел. Ее тоже объял покой, смешанный с непривычным воодушевлением. Ей казалось, что жизнь полна неисчислимых возможностей, о которых она раньше не подозревала. Она перегнулась через леер и стала смотреть на неспокойные серые воды, на волны, исчерченные прерывистыми солнечными бликами, пока не замерзла и совершенно не успокоилась. И все-таки в ее жизни произошло что-то чудесное.

Однако за ужином она чувствовала не возбуждение, а лишь неловкость, как будто они с Ричардом увидели нечто скрываемое в обыденной жизни, и поэтому теперь им было неловко смотреть друг на друга. Один раз Ричард скользнул по ней смущенным взглядом и больше не смотрел на нее. Формальные банальности произносились с трудом, зато Уиллоуби был полон энтузиазма.

— Говядина для мистера Дэллоуэя! — крикнул он. — Прошу вас — после прогулки вы перешли в стадию мяса, Дэллоуэй!

Последовали чудные мужские рассказы о Брайте[25] и Дизраэли, о коалиционных правительствах — чудные рассказы, от которых присутствовавшие за столом люди предстали безликими и ничтожными. После ужина, сидя под большой висячей лампой рядом с Рэчел, Хелен была поражена ее бледностью. Опять она подумала, что в поведении девушки есть нечто странное.

— У тебя утомленный вид. Ты устала? — спросила Хелен.

— Нет, не устала, — сказала Рэчел. — А, да, наверное, устала.

Хелен посоветовала ей лечь в постель, и Рэчел ушла, так больше и не увидев Ричарда. Вероятно, она действительно была сильно утомлена, потому что заснула сразу, час или два проспала без сновидений, но потом все-таки увидела сон. Ей снилось, что она идет по длинному туннелю, который постепенно становится таким узким, что она может дотронуться до кирпичных стен по обе стороны. А потом туннель превратился в подземный зал, и Рэчел не могла найти из него выхода — куда бы она ни повернулась, везде натыкалась на кирпичную стену, к тому же наедине с ней в зале был уродливый коротышка с длинными ногтями, который сидел на корточках и бессвязно бормотал. Его рябое лицо было похоже на звериную морду. Стена за ним источала влагу, которая собиралась в капли и стекала вниз. Рэчел лежала, неподвижная и объятая мертвенным холодом, боясь пошевельнуться, пока наконец она не прервала эту муку, бросив свое тело поперек кровати, и не проснулась с криком.

Свет показал ей знакомые вещи: одежду, упавшую со стула, и блестящий белый кувшин с водой. Однако ужас оставил ее не сразу. Рэчел все еще казалось, что ее кто-то преследует, поэтому она встала и заперла дверь. Стонущий голос звал ее, глаза желали ее. Ночью рослые берберы заполонили судно; они шаркали по проходам, останавливались у ее двери и сопели. Ей опять не спалось.

— В этом трагедия жизни — я всегда говорю! — сказала миссис Дэллоуэй. — Все, что начинаешь, приходится заканчивать. И все же этому я не позволю закончиться, если вы не против.

Было утро, море было спокойно, и судно опять стояло на якоре невдалеке от берега, хотя уже другого. Кларисса была одета в длинное меховое манто, ее лицо скрывала вуаль, и вновь рядом одна на другой стояли роскошные коробки — все выглядело так же, как несколько дней назад.

— Вы думаете, мы когда-нибудь встретимся в Лондоне? — с иронией спросил Ридли. — Вы забудете о моем существовании, как только окажетесь вон там.

И он указал на берег небольшой бухты, где были видны редкие деревья с качающимися ветками.

— Вы кошмарный человек! — засмеялась Кларисса. — В любом случае Рэчел меня навестит — сразу, как вы вернетесь, — сказала она, сжимая руку Рэчел. — И никаких отговорок!

Серебряным карандашом она написала свое имя и адрес на форзаце «Доводов рассудка» и подарила книгу Рэчел. Матросы подняли багаж на плечо, и люди стали собираться. На палубе еще стояли капитан Кобболд, мистер Грайс, Уиллоуби, Хелен и незаметный учтивый человек в синем шерстяном костюме.