Получив от Сент-Джона свой пакет, Хелен взглянула ему в глаза и спросила:

— Помните двух женщин?

Он пристально посмотрел на нее и ответил:

— Помню.

— Так те две женщины — это вы! — воскликнул Хьюит, переводя взгляд с Хелен на Рэчел.

— Нас соблазнили освещенные окна, — сказала Хелен. — Мы смотрели, как вы играете в карты, но не подозревали, что за нами тоже наблюдают.

— Это было что-то вроде игры, — добавила Рэчел.

Казалось странным, что кто-то мог увидеть Хелен и не заметить в ней ничего характерного.

Хьюлинг Эллиот надел очки и взял инициативу на себя.

— По-моему, нет ничего ужаснее, — сказал он, отрывая куриную ножку, — чем когда на тебя смотрят, а ты об этом не знаешь. Человек потом всегда бывает уверен, что его застали за каким-нибудь смешным действием: например, за разглядыванием своего языка в зеркале одноколки.

— И все-таки эти маленькие зеркальца в одноколках так и тянут к себе, — сказала миссис Торнбери. — Черты лица выглядят совсем иначе, когда рассматриваешь его по частям.

— Скоро одноколок почти не останется, — заметила миссис Эллиот. — А четырехколесные экипажи… Уверяю вас, теперь даже в Оксфорде почти невозможно нанять четырехколесный экипаж.

— Интересно, куда деваются лошади? — сказала Сьюзен.

— Пирог с телятиной, — вставил Артур.

— Лошадям пора исчезнуть с лица земли, — сказал Хёрст. — Они омерзительно уродливы и к тому же злобны.

Однако Сьюзен, которая с детства усвоила, что лошадь — благороднейшее из Божьих созданий, не могла с ним согласиться, а Веннинг про себя назвал Хёрста отъявленным болваном, но из вежливости продолжил разговор.

— Наверное, они чувствуют, что отмщены, видя, как падают наши аэропланы, — заметил он.

— Вы летаете? — спросил престарелый мистер Торнбери, надевая очки, чтобы рассмотреть Артура.

— Надеюсь, буду со временем.

Перешли на тему авиации, и миссис Торнбери высказала мнение, а точнее, прочитала небольшую речь о том, что во время войны аэропланы будут весьма необходимы, тогда как Англия в этом смысле страшно отстает.

— Будь я молодым человеком, — заключила она, — я обязательно выучилась бы на пилота.

Странно было видеть маленькую пожилую даму в сером костюме, с бутербродом в руке и глазами, горящими от того, что она представила себя юношей-авиатором. Однако потом беседа почему-то застопорилась, и дальше речь шла только о напитках, соли и красивом виде. Внезапно мисс Аллан, которая сидела, прислонившись спиной к руинам, положила свой бутерброд, сняла что-то с шеи и заявила:

— По мне ползают какие-то мелкие твари.

Это была правда, и сделанное мисс Аллан открытие оказалось очень кстати. Промежутки между камнями руин были заполнены рыхлой землей — оттуда и ползли крупные бурые муравьи с блестящими тельцами. Мисс Аллан сняла одного с тыльной стороны своей кисти и показала Хелен.

— А вдруг они кусаются? — сказала Хелен.

— Они не кусаются, но они могут заползти в еду, — ответила мисс Аллан. Были приняты меры, чтобы отклонить курс движения муравьев. По предложению Хьюита, была использована современная военная тактика, используемая против армии захватчиков. Осажденную страну представляла скатерть; вокруг нее были возведены укрепления из корзин, бастионы из винных бутылок, крепостные стены из хлеба и вырыты рвы, которые заполнили солью. По муравью, прорвавшемуся через все заслоны, открыли стрельбу хлебными шариками, но Сьюзен заявила, что это жестоко, воздав, впрочем, должное храбрости защитников. Играя, люди избавились от скованности и даже на удивление осмелели: робкий мистер Перротт, сказав: «Позвольте», — снял муравья с шеи Эвелин.

— Было бы не до смеха, — шепнула миссис Эллиот миссис Торнбери, — если бы муравей заполз под нижнюю сорочку.

Вдруг гам усилился: было обнаружено, что длинная вереница муравьев нашла обходной путь на скатерть. Если бы успех измерялся шумом, то Хьюит имел бы все основания считать своих солдат полными победителями. Однако, без всякой причины, он впал в крайнее уныние.

«Они никуда не годятся, они ничтожны», — думал он, собирая посуду на некотором отдалении и оглядывая оттуда своих спутников, которые, сосредоточенно склонившись над скатертью, суетились и жестикулировали. Они были скромны и любезны, во многих смыслах достойны уважения, даже милы в своем самодовольстве и стремлении быть добродетельными, но при этом — столь заурядны, столь способны на бесчувственную жестокость по отношению друг к другу! Вот миссис Торнбери, приветливая, но банальная в своем материнском эгоизме; миссис Эллиот, с бесконечными жалобами на судьбу; ее муж, будто отлитый по шаблону; и Сьюзен — она вообще лишена индивидуальности, и хорошей, и плохой; Веннинг простодушен и груб, как школяр; бедный старый Торнбери безропотно бредет по своему кругу, как лошадь на мельнице; а о характере Эвелин — предположил Хьюит — чем меньше знаешь, тем лучше. Однако это были люди при деньгах, и они больше, чем кто бы то ни было, управляли этим миром. Попади в их среду кто-то более одухотворенный, небезразличный к жизни и красоте — какие муки они причинят ему, какие раны нанесут, если он попытается не злословить, а поделиться с ними своими чувствами!

«Есть, конечно, Хёрст, — заключил он, переведя взгляд на фигуру своего друга. Тот, по обыкновению сосредоточенно нахмурив лоб, чистил банан. — А он страшен, как смертный грех».

Как-то у него получалось, что в уродстве Сент-Джона Хёрста и тех издержках, которые оно влечет, виноваты все остальные. По их вине ему приходится жить одному. Затем Хьюит посмотрел на Хелен, привлеченный ее смехом. Она смеялась над мисс Аллан.

— Вы носите комбинацию в такую жару? — спросила она, понизив голос, чтобы никто не услышал. Она очень нравилась Хьюиту — ему нравилась не столько ее красота, сколько то, как просто она себя ведет, какая она большая, — этим она отличалась от других, напоминая огромную каменную женщину. Настроение у Хьюита поднялось, и тут ему на глаза попалась Рэчел. Она лежала в стороне, опершись на локоть. Возможно, ее посещали те же самые мысли, что и Хьюита. Она смотрела на ряд людей перед собой — печально, но без напряжения. Хьюит подполз к ней на коленях, держа в руке кусок хлеба.

— На что вы смотрите? — спросил он.

Она слегка вздрогнула от неожиданности, но ответила прямо:

— На людей.

Один за другим они вставали, потягиваясь, и вскоре разделились на две более или менее очерченные компании. В одной верховодили Хьюлинг Эллиот и миссис Торнбери: они читали одни и те же книги, их волновали одни и те же вопросы, и сейчас они с жаром называли места, лежавшие внизу, сопровождая это подробными сведениями о военном флоте, армии, политических партиях, коренном населении и полезных ископаемых, — и все это вместе, по их утверждению, доказывало, что Южная Америка — край с большим будущим.

Эвелин М. слушала, уставившись на прорицателей широко открытыми голубыми глазами.

— Из-за всего этого так хочется быть мужчиной! — воскликнула она.

Мистер Перротт ответил, окидывая взглядом равнину, что край с большим будущим — это хорошо.

— На вашем месте, — сказала Эвелин, поворачиваясь к нему и яростно растягивая перчатку, — я собрала бы войско и завоевала бы какие-нибудь обширные земли, чтобы устроить там все по-хорошему. Вам для этого понадобились бы и женщины. Я с радостью начала бы жизнь с самого начала, чтобы в ней все было, как надо — никаких мерзостей, — только просторные залы, сады и прекрасные люди. Но вам — вам нравятся только суды!

— А вас действительно устроила бы жизнь без модных платьев, сладостей и всего остального, что вы, молодые дамы, так любите? — спросил мистер Перротт, скрывая за иронией некоторую душевную боль.

— Я не молодая дама! — Эвелин покраснела и закусила нижнюю губу. — Просто я люблю все прекрасное, а вы надо мной за это смеетесь. Почему теперь нет таких мужчин, как Гарибальди?!