— Сам-то ты уверен, что Сычев виноват?

— Нет. Не уверен. Всякий самосуд — круговая порука. Это — во-первых. Фактически, Земляков вновь вызывает подозрения в умышленном убийстве. Это — во-вторых. Понимаете?

— Ничего не понимаю! — воскликнул Андрей.

— Тогда к вам еще один вопрос: вам лично Земляков говорил тогда о яме или нет?

— Не говорил, — настороженно ответил Андрей.

— Вот видите! От всех скрыл… Дело сложное.

— Не может он — умышленно. Голову мне руби — не поверю.

— А мне мало — просто верить. Мне нужны факты. Вот если бы Земляков был жив… и его бы допросить, тогда… — Следователь осекся, замолчал.

— Куда там… — тихо, с горечью сказал Андрей и глубоко вздохнул. Потом добавил: — Если бы только остался жив… — Он подумал и, не поднимая головы, спросил: — Что — «тогда»?

— Тогда так: если только Земляков подтвердит, что его ударил первым Сычев, то сделаю очную ставку. И снова придется допросить обе стороны.

— Пошла волынка! — раздраженно воскликнул Андрей.

— Да что же вы, товарищ председатель, не поймете! — разгорячился следователь. — Ведь «сторона» против Сычева состоит из одного человека! Все обвинение падает главным образом на Степана Ухарева. А он сам на ладан дышит.

— Ну и каша! — усмехнулся Андрей.

— Вот она и каша.

В дверь просунулась всклокоченная, жидковолосая голова Виктора Шмоткова.

— Заходите, — пригласил следователь.

Виктор вошел и стал у двери, переминаясь с ноги на ногу. Андрей вышел.

— Садитесь, — равнодушно сказал следователь.

— Постоим, — ответил Виктор, — Не господа… сидеть-то.

— Садитесь, — повторил следователь тем же тоном.

Виктор сел на край стула.

— Гражданин Шмотков! Вы уже предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И еще…

— Так точно. Мы всё понимаем.

— И…

— Я — как на духу.

— Подождите. Отвечайте на вопросы… Вы поддерживали гражданина Сычева на выборах в правление кооператива?

— Так точно.

— Почему?

— Хозяйственный мужик… И вопче…

— Водкой он вас поил перед выборами?

— Никак нет, — соврал Виктор, — не поил. Что я, без него не могу выпить? — А потом сказал правду: — На собрании я был трезвый.

— Это верно?

— Во! — И Виктор торопливо перекрестился, — Совсем трезвый.

— Теперь расскажите по порядку: как начался самосуд?

— Самосуд?.. Драка, значит. Так… Сидим мы с Аленой дома, завтракаем.

— Кто это — Алена?

— Жена же моя! Да. Сидим, завтракаем.

— Да вы о драке давайте, — направлял следователь.

— Так мы ж о драке. Сидим, завтракаем, Алена мне и говорит: «Ты бы, Виктор, сарай перекрыл. Течет ведь, как решето». Ну и, конешно, давай меня ругать.

— Я прошу еще раз: о драке говорите.

— А мы о чем? И я — о драке… И давай меня ругать. Такой да сякой. Одно слово — баба. А я ей говорю…

Следователь встал. Он уже начинал волноваться. Потом сел и спросил:

— На собранье вы с кем шли?

— Дак я дойду до этого. Вы ж просили — по порядку рассказать… О чем уж я?.. Да! А я ей и говорю: «Не до крыши мне. Собранье нонче». И в ту пору ж десятский стучит в окно: «На собранье!» И я пошел. Ну, пришел. А там покурил… Оно и началось. А об собранье чего ж говорить: обнаковенное дело. А Сычева не выбрали.

— Это вы все уже говорили. Записано. И то, что Земляков выступал против кандидатуры Сычева, записано в ваших показаниях.

— И Крючков выступал, — добавил Виктор. — «Не надо его», — говорит. Ну, мы пошумели, пошумели и… не выбрали. А мне что? Не выбрали и — ладно. Небось. Кого бы ни выбрать, абы выбрать.

— А потом?

— А потом я поспорил с Сычевым. Он говорит…

— На собранье?

— Да нет же! После собранья. Он говорит: «Федька убил умышленно», а я говорю: «Не может того быть». Ну, спорили, спорили да и пошли ямку смотреть — есть она или нет ее. И встречается мне дядя Матвей Сорокин. И говорит: «Здорово, Виктор! Далеко?» — «К Земляковым», — отвечаю. «Зачем?» А я ему толком: «Будто Федька ямку того»… Ну он не пошел со мной. А я Федьку смалу знаю. Брешут, думаю. Вот я вам расскажу, как он волка убил. Дело было…

— Не надо про волка. Не надо!.. Ну, пришли вы к избе Землякова…

— Пришли. Точно.

— Кричал Сычев слова: «Пусть закон решает»?

— Кричал. Точно, кричал.

— А кричал он так: «Поклеп на человека недолго навести»?

— Кричал. Врать не буду: кричал.

— А когда шел к яме Земляков, то кто был впереди: он или Сычев?

— Сычев был впереди. А Федька сам шел, за ним.

— А кто Землякова ударил первым?

— Не видал. Ей-бог, не видал. Куды ж денешься! — Виктор тут говорил чистую правду — он действительно не видел.

— А вы лично тоже дрались?

— Так точно. Дрался.

— Кого вы били?

— Я?

— Вы.

— А уж и не припомнишь… Кого? — Виктор задумался, вспоминая. — Сычев меня ударил — помню. Я его ударил — тоже помню. Пожалуй, я ему разов несколько давал тумака… Я если уж дам — так да-ам! У меня, брат…

— А почему вы дрались?

— Мы?

— Вы, лично вы.

— Я — за Федьку. А кто — и за Степку Ухаря. Ну и пошла! Мне под микитки двинули, я и скопытился. А как опамятовался, то Степка последний раз ударил ногой Федьку.

— Значит, гражданин Ухарев бил Землякова много?

— Бил. Точно. Видал. И я ему, Ухарю, за это самое нос расквасил. Не тронь Федьку! Я его смалу знаю… Да и мне попало… Бок вот болит — дыхнуть невозможно… Куды ж денешься — драка!.. Он и Степка-то помрет, наверно. Совсем плохой. Одно слово — драка. А Федьку жалко… — Виктор зашмыгал носом, забеспокоился, почесал голову и опустил взгляд в пол. — Жалко Федьку… Пропал.

Следователь пристально посмотрел на него и совсем ласково спросил:

— Товарищ Шмотков! Вы уважали Федора Землякова?

— Ага. Уважал.

— Так скажите начистоту: Сычева это рук дело? Не подговаривал ли он кого? Не слышали ли вы такой слух от кого-либо?

— Не-ет, не слыха-ал, — удивленно протянул Виктор.

— А за кого же дрался Сычев? — в упор спросил следователь.

— За Степку, что ли… Аль разнимал да и сам бился… Тут уж я не пойму. Оно ведь там один момент и был: склубились и сразу — раз-раз! Глядь: человека убили! Вот ведь какое дело.

Не заметил Виктор вгорячах, что Семен Сычев в той свалке защищал то самое место, где Степка мстил Федору. Сычев грудью своей заслонил Степку и Федора. И Виктор говорил следователю только то, что знал. Выходя от следователя, он угрюмо повторял:

— Жалко Федьку. Жалко… Куды ж денешься!

Так по ходу следствия все шишки упали на Степку Ухарева, а Сычев остался в стороне.

Трудно было добиться, кто «распорядился» над Степкой, кто вывернул руку Сычеву. Бабка-костоправка утверждала, что «вывернута была наоборот». К тому же Степка пролежал всю ночь на сырой холодной земле и теперь все равно не жилец на белом свете. Он, Степка, даже и следователю не сказал, кто устроил над ним расправу. Сколько тот ни сидел у его кровати, Степка долбил одно и то же: «Не помню. Память отшибли». Семен Сычев еще и перед следствием, кое-где пускал в ход большие деньги, бегал вечерами по избам, хлопотал. В результате следователю в большинстве отвечали: «Не знаем» или: «Разве ж в такой драке разберешь?» Кроме того, в «деле» оказалась кипа показаний, среди которых чаще всего повторялось: «Гражданин Сычев первым кричал: „Пущай закон решает“…» «Гражданин Сычев крикнул перед всем народом: „Поклеп-то на человека недолго навести“…»

Так незримо Сычев держал село в своих руках, оставаясь в стороне.

Но Андрей Михайлович снова пришел к следователю и снова угрюмо спросил:

— Кто виноват, по-твоему? Говори прямо.

Следователь отвечал так же спокойно:

— По ходу дела выяснилось: первое — за начало самосуда виноват гражданин Ухарев. Его надо привлекать. Второе — виновных за избиение гражданина Ухарева не установлено. Обвинение против гражданина Сычева пока не подтверждается. Вот пока и все.

— Что же делать?