И что более важно, теперь он мог разговаривать с богиней. Кассаис немедленно вернулся к своей истории, чувствуя, что другие эльдары в зале тоже настроились на нее посредством собственных камней духа. Как будто он стоял на громадной сцене, где, кроме сияющего света глаз Иши, были одни только тени, и камень духа, теплый как плоть, лежал в его руке. Тихие перешептывания и приглушенные голоса намекали на присутствие зрителей где-то за пределами видимости, но Кассаису не было до них никакого дела. Он снова погрузился в рассказ, как будто его и не прерывали.

— Мы загнали их в угол, моя божественная госпожа! Экипаж матки вскоре с визгом убегал по своим металлическим лабиринтам, и мы выслеживали их, как животных. Большей части я сохранил жизнь — разумеется, оставив их на потом — и, когда я обнаружил то, что они везли в трюмах, у меня также появились к ним вопросы. Грузовые помещения просто стонали от веса сокровищ: драгоценных металлов и редкой древесины, полированных камней с тысячи различных миров, миллиона пигментов и красителей, ярчайших перьев, чешуй и раковин с другого конца пустоты. Это, конечно, был варварский клад, но он состоял из таких вещей, которые могли бы с превеликим успехом использовать достаточно умелые ремесленники и мастера. Тогда мы допросили команду, и под моим заботливым уходом они рассказали мне все, что я хотел знать. Они поведали мне тайный пункт назначения этих товаров и описали необычных обитателей этого места. В тот же миг я понял, что должен отправиться туда, что на протяжении всей моей долгой жизни меня дожидалось именно это приключение. Единственная сложность состояла в том, что путешествие обещало быть невероятно длинным, а мы взяли запасов лишь на краткую вылазку, не одиссею. Хотя это было легко исправить, поглотив Дхоруна и его экипаж, прежде чем приступить…

Кассаис начал осознавать, что бог войны все чаще и чаще пролетает мимо него. Ярость во взоре Кхейна казалась почти осязаемой, как и восхитительное ощущение запретного деяния, которое совершал Кассаис, продолжая общаться с Ишей. Он снова заговорил, на сей раз быстрее, из-за зловещего предчувствия, что вскоре все изменится к худшему.

— Итак, я направил таран своего корабля в пустоту, и мы отправились на этот тайный мирок рабов. То, что я нашел, превзошло самые сумасбродные мечты… Это было целое царство истово верующих ремесленников, которые и день и ночь посвящали изготовлению икон своего мертвого Бога-Императора. Дома были сплошь покрыты угрюмыми изображениями их разлагающегося повелителя. На стенах были вырезаны благочестивые прославления божества, на каждом углу стояли выражающие почтение статуэтки и памятные триптихи. Там были склады, набитые манускриптами, подробно описывающими Его явления и деяния в нескончаемых деталях. Это был один из тех редких и драгоценных рабских анклавов, где слепая вера в высшую силу висит на волоске, готовая быть разрушенной за одну ночь. Преподав несколько уроков на тему того, кто теперь главный, я сказал этим маленьким трудолюбивым рабам, что они могут остаться в живых и продолжить работу всей своей жизни, только если будут подчиняться моей воле.

Исповедуясь Ише через камень духа, Кассаис ясно видел ремесленников внутренним взглядом. Ряды грязных, уродливых, заплаканных лиц смотрели на него снизу вверх, пока они стояли на коленях в пыли того далекого мира. Они, конечно, не поверили ему, но думали, что смирение может спасти их семьи. Он улыбнулся при воспоминании, а потом ощутил настойчивый импульс из камня, который держал в руке, и поспешно продолжил:

— Тогда я заставил их работать, чтобы они переделали каждое хмурое лицо и каждую слезливую икону своего мира в нечто более приятное глазу. Я нещадно подгонял их, ибо оставалось не так много времени, прежде чем мы должны были улететь и вернуться в Комморру. Из-за этого многие рабы не пережили трудов, что досадно, ибо они превзошли самих себя. Они начали с того, что стали превращать сердитый лик своего Бога-Императора, где бы тот им ни попался, в подобие моего собственного прекрасного лица. Потом рабочие расползлись по всем исписанным фонарным столбам и молитвенным стенам и стали вымарывать и переписывать все, что было написано на хоругвях и пергаментных свитках, скрывая правду и распространяя самую вопиющую ложь.

К этому времени Кассаис смеялся. Слезы веселья катились по его щекам, пока он вспоминал муки, причиненные рабам. Они были такими простыми, такими примитивными созданиями и полностью отдали себя поклонению своему мертвому богу. Демонстрация того факта, что боль и страх могут столь решительно преодолеть их высшее «я», стала одним из самых приятных и безупречных деяний за всю долгую, жестокую жизнь Кассаиса. Он вытер глаза и попытался взять себя в руки, чтобы сохранить неожиданность финала.

— В конце концов я сделал последнее заявление, прежде чем улететь. Я действительно сдержал слово и позволил им жить и страдать. Но я забрал одну руку и один глаз у каждого выжившего, чтобы они всегда помнили мое краткое владычество и не слишком спешили возвращаться к вырезанию икон. Я сказал им, что вернусь через год и день, чтобы наказать всех, кто преступил мои законы. С тех пор я возвращался дважды.

Как только Кассаис завершил свой рассказ, камень духа в его руке запульсировал и раскалился докрасна. Он выругался, ничего не понимая, и выронил его. Повсюду вокруг зазвучали крики, остальные гости эхом повторяли его жест. Кассаис потерял всякое ощущение того, что находится в зале Вайла, в Траурной Марке. Он вошел в состояние, подобное сну наяву, и над ним были боги, далекие и все же столь близкие, что он мог видеть их действия. Все, что он знал — его связь с Ишей была пресечена, словно разрублена раскаленным докрасна ножом. Он непонимающе поднял взгляд и увидел закованную в броню фигуру Кхейна, который приволок Ишу и Керноуса на суд Азуриана.

Пестрый невидимкой очутился позади Кассаиса и прошептал в ухо:

— Видишь? Кхейн поймал Ишу на том, что она нарушила правила, слушая смертных, и требует, чтобы Азуриан подверг ее наказанию. К сожалению, Король-Феникс не может решиться на подобное варварство и вместо этого приказывает отдать Керноуса и Ишу в заключение у Кхейна. Бог войны решает, что это позволяет ему делать все, что он захочет, поэтому он сажает их в темницу и подвергает жестоким пыткам.

Жуткие, душераздирающие вопли раскололи небеса. В сложных переплетающихся нитях, отмечающих прохождение богов, теперь в изобилии виднелись огонь и кровь. Прикованные к орбите Кхейна, Керноус и Иша страдали. Кассаис без раздумий прошел вперед несколько шагов, крича от негодования на далекие, глухие к его воззваниям фигуры. Он слышал, какой гвалт воцарился вокруг, когда к нему присоединились и другие. Он слышал и то, что некоторые вокруг него хранили молчание, явно поддерживая действия бога войны, и в его сердце загорелась искра ненависти к ним.

— Успокойся, мой лорд! — прошипел Пестрый. — Не все еще потеряно, многие из иных богов чувствуют то же, что и ты! Кузнец Ваул, всеми признанный друг Керноуса и Иши, хочет, чтоб их муки прекратились. Он достаточно храбр, чтобы встретиться к Кхейном лицом к лицу и заключить сделку. Бог войны требует, чтобы Ваул за год изготовил для него сотню своих прославленных клинков, и тогда он освободит эту пару! Есть ли выбор у Ваула? Может быть, он чувствует вину за то, что принял участие в создании камней духа. Задача практичеси невыполнима, но он принимает ее!

Выступление танцоров теперь сконцентрировалось вокруг Ваула, который лихорадочно трудился, чтобы изготовить сто клинков, потребованных Кхейном. По щекам Кассаиса вновь потекли слезы, когда он призывал бога-кузнеца поскорее выполнить эту монументальную задачу. Временами тайно вмешивались другие боги, кто помогал материалами или советами, а кто и мешал: Морай-Хег, Хоэк, смеющийся Цегорах, даже Лилеат. Арлекины метались и кружили вокруг работающего бога и кучи готовых мечей, которая поднималась все выше, пока с медленной неотвратимостью смерти не приблизилось время, когда должен был вернуться Кхейн и потребовать свою плату.