Опасаясь быть сбитыми, "фокке-вульфы" беспорядочно сбросили бомбы и повернули на запад. Тем временем три Ме-109 несколько отошли и со стороны солнца бросились на И-16. Однако Михаил не растерялся, умело вышел из-под вражеского удара и, оказавшись в хвосте у "мессера", открыл по нему огонь. Задымив, немецкий истребитель со снижением пошел к Днепру. Круглое устремился в погоню, чтобы добить его, и тут допустил ошибку: забыл об осмотрительности. Один из фашистов не преминул воспользоваться ею и длинной пушечной очередью поджег "ишачок". Каждый из нас тяжело вздохнул. Предупредить товарища об опасности мы не могли: на И-16 не было радиоаппаратуры.

Михаил выпрыгнул с парашютом, но второй "мессер" открыл по нему огонь и перебил вытяжной трос. Так и упал на землю наш герой, держа в правой руке скобу с обрывком троса...

За три месяца мы сбили в воздушных боях 17 вражеских самолетов, а сами недосчитались четырех. Соотношение потерь свидетельствует о мужестве и мастерстве наших летчиков, об их моральном и физическом превосходстве над фашистскими выкормышами. Однако никакая убыль в стане противника не могла нас утешить. Больно терять товарищей, боевых побратимов, ибо, как сказал поэт, "богатство мое составляют друзья".

Уже наступала осень, когда стало известно, что наш полк отправляют в тыл для переучивания. Это известие и радовало, и огорчало. Радовало потому, что получим самые совершенные машины и с новыми силами будем драться против ненавистного врага. Огорчало сознание того, что теперь, когда мы стали обстрелянными бойцами, именно нас, а не других летчиков, направляют в тыл.

Населенный пункт, куда мы прибыли, находился на берегу Волги. Здесь расквартировались и приступили к изучению новой материальной части. Было два типа истребителей - Як-1 и МиГ-3. Мне пришлось овладевать "мигом". Этот истребитель поступил на вооружение в 1941 году. Он имел мотор водяного охлаждения мощностью 1200 лошадиных сил, развивал скорость свыше 620 км/час. Потолок его составлял двенадцать тысяч метров, дальность до тысячи километров. Вооружен он был двумя пулеметами ШКАС и одним крупнокалиберным системы Березина. Бомбовая нагрузка достигала 200 килограммов.

Семья летчиков-фронтовиков пополнялась выпускниками школ - сержантами. Кое-кого из "стариков" переводили в другие части с повышением: командир экипажа получал звено, а из звена уходили в отряды или эскадрильи. Совершенно неожиданно меня тоже вырвали из родного полка - вручили предписание убыть в отдельную авиационную эскадрилью ПВО...

Ох, как тяжело было расставаться с однополчанами, с которыми вместе начал воевать, облетел десятки фронтовых аэродромов, не раз ходил на боевые задания, радовался победам и горевал над могилами друзей!.. Борис Еремин, Алексей Маресьев, Николай Демидов, Владимир Балашов, Михаил Седов, Алексей Саломатин и Александр Костыгов снова улетали на фронт с майором Барановым. А меня оставляли в тылу, на волжском берегу.

- За что, - спрашиваю у командира полка, - отправляют в обоз?

- Какой обоз? - удивился Николай Иванович. - Разве охрана стратегического моста через крупнейшую водную магистраль мира - это обоз? А знаете ли вы, какие там есть другие объекты государственной важности? Нет? Тогда нечего хныкать. У меня попросили лучшего командира звена с перспективой повысить его в должности, мастера стрельбы по воздушным и наземным целям, отличного навигатора и... и, - Баранов даже начал заикаться от волнения. - Уж не ошибся ли я?

Своими сомнениями майор ошеломил меня. "Или в самом деле ненадежный человек?" - подумал о себе. От такой мысли стало жарко. И зачем затевал разговор? Вот оставят здесь и радуйся. Никакие заверения в патриотизме не помогут...

Заметив мое смущение, Николай Иванович чуть поубавил гнев и сказал на прощание:

- Там, на Волге, воздушный пост не менее важен, чем на Левобережной Украине. Тыл и фронт доверяют вам ключи от серединного неба Родины. Берегите его как зеницу ока.

Наши пути разошлись. Полк улетел на запад, я - на восток.

Глава третья.

Новые друзья

На площадке, расположенной на волжском берегу, стояло девять истребителей и примерно столько же учебных самолетов. Это были машины Отдельной эскадрильи, в которую меня назначили командиром звена. Делая круг, заметил на старте нескольких человек. Они, видимо, пристально наблюдали за мной: что, мол, за новичок пожаловал к нам... Постарался оставить о себе хорошее впечатление: расчет и посадку произвел с предельной четкостью. Внимательно следил за пробегом и рулением, чтобы не было никаких отклонений.

Едва успел выбраться из кабины, как увидел слева группу людей. Ни одного знакомого лица. Кому докладывать? Смотрю, впереди стоит летчик в кожанке. На каждой петлице по три "кубаря" - так в просторечии называли знаки отличия командиров. Докладываю:

- Товарищ старший лейтенант, согласно предписанию младший лейтенант Вишняков прибыл для дальнейшего прохождения службы!

- Здравствуйте. Заместитель командира эскадрильи Стоянов, - назвал себя человек в реглане с коричневым цигейковым воротником. - Как долетели?

- Нормально. Волга - отличный ориентир.

- По посадке заметно, что вы были инструктором в летной школе. Не так ли? - полюбопытствовал Стоянов.

- Да, в Батайской.

- Значит, нашего полку прибыло, - весело произнес лейтенант, находившийся рядом со Стояновым.

- Соболев. Тоже в прошлом инструктор, - кивнул в сторону лейтенанта заместитель командира эскадрильи. - Знакомьтесь.

- Костя, - шагнул тот навстречу. Затем добавил: - Командир звена.

Кажется, сразу же познакомился со всеми людьми эскадрильи. Молоденький сержант, судя по всему - механик, спросил:

- А вы на фронте были?

- Пришлось повоевать.

Слово "повоевать" как магнит стянуло вокруг меня новых друзей. Видимо, никто из них еще не видел войны.

- Фронтовик!

- Воевал!

- Дрался с фашистами, - зашептали люди.

- Расскажите, - снова подал голос сержант, - как вы там...

В разговор вступил Стоянов:

- Я думаю, успеем еще побеседовать. Пусть отдохнет человек после полета, осмотрится, обвыкнет немного.

Все согласились с ним. Вероятно, старший лейтенант пользовался уважением и авторитетом.

- Идемте в штаб, - сказал мне Стоянов, - там же рядом и общежитие летчиков.

Личный состав эскадрильи размещался в трех небольших домиках, прилепившихся к волжскому обрывистому берегу. В течение двадцати минут, пока шли туда, старший лейтенант рассказал кое-что о себе и сослуживцах, о задаче, которую выполняет часть, ибо эскадрилья была Отдельной.

Звали Стоянова Александром. Он сразу же производил впечатление простодушного и даже веселого человека. Ростом был невысок, головой едва доставал до моего плеча, но жилист и крепок, словно дубок. Позже узнал, что он любил аккуратно одеваться, ежедневно брился, регулярно подшивал свежие подворотнички.

- Поблажку дашь себе - привыкнешь к небрежности. А от нее до нерадения один шаг, - говорил Стоянов. - Можно ли от людей требовать дисциплины и порядка, если сам в этом не тверд!

Так он преподал мне урок требовательности. Для чего? Видимо, опасался, как бы фронтовой "дух вольности" не повлиял на эскадрилью, летчики которой мечтали о боевой работе. Сам Стоянов успел побывать в боях еще раньше меня дрался с японскими самураями два года тому назад. Затем по какой-то причине уволился в запас, а с началом этой войны вновь был призван в армию.

Я постарался развеять опасения замкомэска: инструкторская работа до войны и фронтовой опыт давали мне право на это.

- Извини, обижать не хотел, - ответил Александр, незаметно - перейдя на "ты", - но лучше упредить нежелательные последствия, нежели потом упрекать себя за них.

Он посмотрел на меня снизу вверх и как-то виновато улыбнулся. Улыбка, хотя и добрая, почему-то не шла к его курносому лицу.