На каждый числящийся за соединением самолет нужно было составить техническую документацию. А машины, совершившие вынужденную посадку, подлежали тщательному осмотру руководящими работниками технико-эксплуатационной службы полков. Только после этой процедуры механик самолета отправлялся в эвакуационную команду, а оттуда с ее представителем к месту вынужденной посадки…

Как я уже сказал, поврежденных самолетов, переданных из других частей, за дивизией числилось 118. Они не только доставляли массу хлопот, но и вынуждали нас отвлекать на их охрану и передачу много ценных специалистов.

В этот напряженный организационный период немало забот было и у политработников. Подполковник Калугин, можно сказать, не вылезал из полков: выступал с докладами, проводил беседы с партийным активом, помогал в организации партийных и комсомольских собраний. Его работа, в которой он постоянно опирался на коммунистов и комсомольцев, сыграла исключительно важную роль в мобилизации личного состава на освоение новой техники, в повышении боевой готовности дивизии.

Помню, получили мы последнюю партию штурмовиков. Вызываю инженера дивизии Титова и говорю ему, что надо подготовить эти машины к полетам.

— Механики еще но прибыли, те, которые принимали самолеты на заводе, отвечает Владислав Евгеньевич. — Они вернутся через двое суток.

Терять время мы не могли. Приглашаю И. Т. Калугина, который в этот раз находился в штабе. Вместе с ним пришел и командир полка Герой Советского Союза подполковник В. Г. Болотов. Я объяснил им обстановку и попросил их высказать свое мнение.

— Может быть, другие механики смогут подготовить эти машины, — сказал Калугин. — Надо поговорить с коммунистами.

— Верно! — поддержал его Болотов. — Кстати, сегодня в нашем полку партсобрание. Вот и поставим этот вопрос.

Признаться, я усомнился в правильности такого шага и не рассчитывал, что завтра мы сможем опробовать в воздухе прибывшие с завода штурмовики. Находившиеся здесь механики самолетов были перегружены. Они обслуживали по две, а то и по три машины. Спать им приходилось самое большее пять часов в сутки. По 15 часов они ежедневно работали на морозе.

Доклад на партийном собрании сделал подполковник Болотов. Он говорил о задачах, которые поставлены перед коммунистами полка на завершающем этапе подготовки к предстоящим боям. Затем выступил Калугин. Он призвал летчиков помочь техникам и механикам побыстрее ввести в строй самолеты, прибывшие с завода. Коммунисты поддержали это предложение и приняли соответствующую резолюцию.

Прямо с собрания люди отправились на аэродром. В землянках остались лишь те, которые находились в суточном наряде. Летчики трудились наравне с техниками и механиками. К двум часам ночи все штурмовики были подготовлены к полетам.

Успешно проходила и работа по вводу в строй молодых летчиков. Особенно хочется отметить усердие капитанов П. Арефьева, Ф. Садчикова, А. Миронова, Н. Макарова, старших лейтенантов Крыля, Тараканова, Лабзукова.

Завершалась подготовка к Витебско-Полоцкой операции. Наша дивизия должна была штурмовыми ударами с воздуха обеспечить ввод в прорыв 1-го Краснознаменного танкового корпуса. С учетом этой задачи мы не только проводили полеты, но строили всю учебно-воспитательную работу.

Отрабатывая с молодежью наиболее эффективные методы боевого применения штурмовика, мы творчески использовали боевой опыт, накопленный как нашими экипажами, так и летчиками других частей, старались решительно отходить от шаблонных приемов.

Так, например, излюбленным методом штурмовика тогда считался — «с круга по одному». Самолеты приходили в заданный район, становились в круг и поочередно производили атаки. Иногда экипажи делали по восемь заходов, каждый раз подвергая себя опасности. Эффективность таких ударов ни в какое сравнение не шла с налетами в составе звена, эскадрильи, полка. Словом, метод «с круга по одному» не позволял бить врага кулаком.

Приведу такой пример. Командир авиационной штурмовой дивизии Т. отдал приказ нанести удар по сильно укрепленному узлу обороны противника. Каждому экипажу, согласно существовавшей тактике, предстояло произвести восемь заходов на цель. Все летчики были смелыми, дисциплинированными, они выполнили приказ, но какой ценой.

Противник довольно быстро изучил нашу тактику и без труда к ней приспособился. Ведь все самолеты пикировали на цель с одного и того же направления и примерно с одной и той же высоты. Пристрелявшись, гитлеровцы буквально в упор начали бить по нашим штурмовикам. В результате группа понесла большие и неоправданные потери. Вот к чему привели действия по шаблону.

А что же предлагали мы вместо существующего метода атаки? Мы пришли к выводу, что маневр должен отвечать характеру выполняемой задачи, определяться конкретными условиями, в том числе и размерами цели. Если это необходимо, можно атаковать врага с ходу, и не только парами, звеньями, но и всей эскадрильей. Зачем сковывать группу пресловутым «крутом»?

Такой способ выгоден во многих отношениях. Он обеспечивает внезапность атак, дает возможность наращивать силу ударов, открывает экипажам простор для проявления самостоятельности и инициативы. Немаловажно и то, что атакованный с разных высот и направлений противник лишается возможности вести по штурмовикам прицельный огонь.

Предложенная нами схема атаки выглядела примерно так. Первый самолет, пикируя на цель, обстреливает ее реактивными снарядами, на выходе сбрасывает бомбы. Второй штурмовик или пара наносит бомбовый удар, а на выходе из атаки уничтожает противника пушечно-пулеметным огнем. Особенно этот боевой порядок оправдывал себя при действиях большими группами. Каждый штурмовик имеет на вооружении 2 пушки, 2 пулемета, 8 реактивных снарядов и 600 килограммов бомб. Нетрудно себе представить, какой силы удар может нанести, скажем, эскадрилья, насчитывающая 12 самолетов.

На одной летно-тактической конференции я выступил с докладом о боевом применении штурмовиков. Присутствовавший при этом генерал-полковник авиации Ф. Я. Фалалеев дал высокую оценку нашим поискам и находкам в тактике.

…К 4 декабря 1943 года 335-я штурмовая авиационная дивизия была полностью сформирована. Нас зачислили в резерв командования фронта. До весны 1944 года соединение в боях почти не участвовало, если не считать отдельных вылетов на разведку. Мы в основном работали, как говорится, на молодых летчиков, учили их, готовили морально. У них возникало множество самых различных вопросов.

Помню, подошли ко мне на аэродроме три младших лейтенанта, хотят что-то спросить, но не решаются. Наконец Владимир Гуляев осмелел, спрашивает:

— Товарищ полковник, вот вы летаете уже много лет, участвовали в советско-финской войне. Скажите, волнуетесь вы перед боевым вылетом?

Волнуюсь ли? К чему бравировать.

— Конечно, да, — отвечаю Гуляеву. — Все зависит от того, на какое задание идешь.

Посчитав вопрос Гуляева не только уместным, но и важным, я решил побеседовать с молодыми летчиками на затронутую тему. Прежде всего разъяснил, что волнение не следует смешивать со страхом. Волнение может испытывать любой человек с нормальной психикой.

Садишься в кабину и начинаешь волноваться. Потому что знаешь: задание сложное, сопряженное с опасностями. Но вот запустил двигатель, начал работать с приборами, и волнение пропадает. Теперь ты занят делом и весь отдаешься ему. А в полете ты как бы сливаешься с самолетом, становишься его мозгом. Когда же летчик идет в атаку, ему вообще некогда думать о чем-то постороннем. Его нервы напряжены до предела, каждый мускул подчинен атаке. В такой обстановке даже тот молодой летчик, который перед вылетом испытывал чувство страха, сумеет преодолеть его.

Не знаю, насколько профессиональны были мои суждения с точки зрения психолога, но как летчик, мне кажется, я рассуждал правильно. Молодежь осталась довольна беседой, а я сделал для себя вывод: на эту тему необходимо потолковать со всеми новичками. В тот же день командирам полков и политработникам были даны соответствующие указания.