Мы узнали, что вслед за передовыми частями в Калинин нагрянули гестаповцы, полевая жандармерия. На стенах домов и заборах появились распоряжения и приказы, возвещавшие о «новом порядке», о начале «нормальной» жизни. Жителей города предупреждали, что за любое проявление недовольства они будут расстреляны или повешены. Начались обыски и аресты. Однако фабрики и заводы стояли. На работу никто не выходил.

Совинформбюро сообщало о том, что в Калининской области широко развернулось партизанское движение. Позже стало известно и о подпольной комсомольской организации, действовавшей в Калинине. Потом вся страна узнала о героическом подвиге секретаря подпольного Пеновского райкома комсомола Лизы Чайкиной, которой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В конце ноября, возвращаясь из Калинина, наши разведчицы попали под минометный огонь противника. Осколком мины Шуру Жолобову ранило, ее отправили в госпиталь. Больше ни Шуры, ни Любы мы не встречали — остались они в нашей памяти молодыми и обаятельными героинями.

Занимая оборону, гитлеровцы использовали танки, ранее подбитые нашими артиллеристами. Машины находились недалеко от переднего края, их не эвакуировали, а превратили в доты.

Наши саперы-комсомольцы решили расчистить путь для наступления. Ночью несколько бойцов подползли к танку, заложили под него заряд тола, затем укрылись и подожгли бикфордов шнур. Немецкие солдаты, находившиеся в танке, ничего не заметили. Вскоре грохнул взрыв. Воспользовавшись паникой, саперы под прикрытием огня артиллерии поползли к другому уцелевшему танку, экипаж которого бежал. Саперы зацепили трос, а тягач вытянул танк через передний край. Так с территории, занятой противником, были перетащены два танка.

22 октября 256-я дивизия получила приказ перейти в наступление и овладеть северо-восточной частью Калинина. Первой прорвала оборону противника рота лейтенанта Мальцева. С наблюдательного пункта было видно, как воины то перебежками, то ползком приближались к окраинным зданиям. Двое из них по водосточной трубе поднялись на крышу двухэтажного дома и через чердак проникли внутрь. Несколько позже командир роты доложил, что бойцы Ивицкий и Колосков очистили дом от гитлеровцев. Спускаясь с чердака по внутренней лестнице, они забросали гитлеровцев гранатами. Тринадцать фашистов было убито, шестеро сдались в плен. Красноармейцы отбивали дом за домом.

Противник срочно подтянул подкрепление. Бои приняли ожесточенный характер, шли с переменным успехом. Сил для более энергичного наступления у нас было явно недостаточно.

Через несколько дней дивизия перешла к обороне. Мы зацепились за северную окраину города и не пустили врага на Бежецкое шоссе.

...Много позже на научной конференции, посвященной 25-летию разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, Маршал Советского Союза И. С. Конев скажет: «Войска Калининского фронта во второй половине октября 1941 года остановили наступление врага, сорвали его планы развить удар на Бежецк и Ярославль. На этом закончился первый этап оборонительного сражения Калининского фронта».

На войне, как и всюду, остается место для трогательного и забавного. Какие только не встречались необычные характеры! Ну вот, например, наш начальник штаба Сергей Алексеевич Второв не любил ни ходить пешком, ни ездить верхом. Да это и понятно, было ему уже под пятьдесят, воевал он еще в гражданскую. И хоть сохранил он огромную работоспособность, силы старался беречь. Второв обзавелся двуколкой на больших колесах. Острословы сразу же окрестили ее «огненной колесницей». На марше Второв появлялся на своей колеснице то впереди, то в конце колонны, и всюду был слышен его громовой голос. Удивительная картина!

Теперь Второв шагал вдоль оборонительных сооружений. (По переднему краю на «колеснице» не прокатишься.) Строили оборону на совесть. Новый командир полка Ефим Григорьевич Колков, как и начштаба, считал, что на войне все надо делать основательно: больше пота — меньше крови.

На всем участке от северо-восточной окраины Калинина до деревни Глазково индивидуальные и групповые окопы соединялись траншеями и ходами сообщения. Строились блиндажи, дзоты. При помощи армейских и дивизионных саперов устанавливались проволочные заграждения и минные поля.

Мы, политработники — пропагандист Степан Михайлович Левченко, секретарь комсомольской организации Алексей Андреевич Пивоваров и я, — размещались в одном блиндаже. Его называли «блиндаж политчасти полка». Трудно, однако, припомнить, когда мы ночевали все вместе. Кто-нибудь из троих оставался на ночь в подразделениях. У нас в блиндаже отдыхали навещавшие полк представители политотдела дивизии и 31-й армии, в которую мы теперь входили. А утром блиндаж заполняли связные. Мы посылали в подразделения сводки Совинформбюро, принятые ночью по радио, газеты, журналы.

Чаще других в полку находились инструктор политотдела по организационно-партийной работе Гришин и помощник начальника политотдела по комсомольской работе Стычкой. Мы их всегда встречали с радостью. Они были не из тех, кто приезжает для того только, чтобы записать в блокнот «отрицательные факты» и доложить начальству. Нет, Гришин и Стычков вместе с нами работали в подразделениях и не единожды участвовали в боях. Спиридон Матвеевич Гришин и войну-то начал политруком 6-й роты нашего полка и успел показать себя человеком необыкновенной энергии и мужества.

Запомнилось, как с его участием мы провели заседание бюро, на котором обсуждали вопрос об идейно-политическом воспитании молодых коммунистов. Тогда бюро поставило в пример другим работу политруков рот Алексея Ивановича Мудрецова, Михаила Максимовича Путинцева, Ивана Павловича Прыткова. Они проводили с молодыми коммунистами беседы «Об Уставе ВКП(б)», «О передовой роли коммунистов в бою», «О порядке уплаты членских взносов и хранении партдокументов».

Большое значение мы придавали партийным поручениям. В боевых условиях это была одна из действенных форм воспитания молодых коммунистов. Секретарь партбюро полка и парторги рот давали им задания — провести беседы о боевом опыте, о хранении оружия, о бдительности, прочитать статью из газеты и т. д. У меня была заведена тетрадь, в которую записывались партийные поручения.

С Владимиром Стычковым (я уже упоминал его) мы вместе учились в Промакадемии. В нашем полку он был своим человеком, знал многих комсомольцев, дружил с ними. Горячо поддержал он инициативу бюро комсомольской организации: открыть на каждого комсомольца счет уничтоженных или взятых в плен фашистов.

Что ж, сейчас идея подобного соревнования может показаться жестокой. Но война есть война! Мы не могли думать об оккупантах как о людях: это были враги, чья смерть означала жизнь для нас.

Первым открыл боевой счет комсомолец Нугаснан Ескандеров. А среди друзей он был добрейшим пареньком!

Осень давала о себе знать. В окопах было сыро, холодно. И вот тогда в тылах полка начали изготовлять железные печки. Делали их из старых листов железа, водосточных труб, ведер. Вскоре они появились в блиндажах. Топили их ночью. Можно было просушить портянки, погреть руки. Налаживался окопный быт. Командир полка стал по очереди выводить подразделения в тыл части, на отдых. Многие бойцы впервые за время войны помылись, посмотрели кинокартины.

Незабываемое впечатление произвел на всех нас первый военный киносборник. Он открывался финальными кадрами из «Трилогии о Максиме». На экране зал кинотеатра. Сеанс окончен. Зрители собираются уходить, но их останавливает голос Максима: «Погодите, товарищи, еще не конец!» В кожаной куртке, опоясанный ремнями, Максим обращается к людям с призывом беспощадно бороться с фашистским агрессором. Затем поет на мотив полюбившейся советским людям песенки: