Трижды Потеряев менял огневую позицию. Четыре других пулеметчика выбыли из строя, а он все стрелял, пока наши бойцы не забросали амбразуры дзотов гранатами.

Хорошо знали в бригаде сержанта Евдокима Удовиченко. В предшествующих боях под деревней Туганово взвод 82-мм минометов под его командованием вывел из строя две минометные батареи противника. Тогда все бойцы взвода были награждены нагрудным знаком «Отличный минометчик». Тогда же сам Евдоким Антонович был принят кандидатом в члены партии.

Известно, что установить миномет и вести огонь в болотистой местности чрезвычайно тяжело. Опорная плита при стрельбе дает большую осадку, и это отражается на точности поражения цели. Минометчики научились строить из жердей и хвороста прочные площадки и стреляли без промаха.

Когда кончились боеприпасы и минометы бездействовали, коммунист Удовиченко лег за пулемет и продолжал вести огонь. Сержант научил всех своих подчиненных владеть пулеметом. И это очень пригодилось в трудные моменты боев. Вскоре Удовиченко получил девять станковых и четыре ручных пулемета. Воевали минометчики-пулеметчики превосходно.

Я уже говорил о том, что в боевых порядках пехоты находилось несколько офицеров-артиллеристов. После того как связь с огневыми позициями нарушилась и отпала возможность корректировать огонь, они приняли на себя командование стрелковыми подразделениями. Бывший командир батареи 76-мм пушек старший лейтенант Василий Степанович Кононенко ходил в разведку, вплотную подползал к вражеским укрытиям и засекал огневые точки. На одном из участков фашисты сумели близко подойти к нашему переднему краю. Завязался тяжелый бой. Кононенко был ранен. Его унесли. Казалось, что гитлеровцы сокрушат нашу оборону. Но вот Кононенко возвратился. Голова у него была забинтована.

— Ну как, товарищи, выстоим?! — крикнул он бойцам.

— Выстоим, товарищ старший лейтенант! Умрем, но враг здесь не пройдет!

Командир 1-й батареи 120-мм минометов В. И. Цибульский сформировал группу для блокирования немецких дзотов. Во время одной из атак он получил два ранения, но не ушел с поля боя до тех пор, пока не был захвачен дзот.

Настал день, когда радиосвязь штаба бригады со Смекалиным почти прекратилась. Все батареи в рациях сели, а заряжать их было негде. Рацию включали два-три раза в сутки, и то на несколько минут. На ведение кодированного разговора требовалось много времени. Открытым текстом говорить нельзя — подслушивает противник. Как быть?

— Найдите человека, который поймет мой родной язык, — подсказал по радио Чанбарисов.

Такого человека мы нашли. Это был Касиб Мухамедович Галимов, опытный связист комсомолец, призванный в армию из Башкирии, отличившийся в боях под Туганово.

В дальнейшем все, что касалось боевой обстановки, комиссар Чанбарисов докладывал на татарском языке. У рации, на наблюдательном пункте бригады, слушал и переводил с татарского на русский язык красноармеец Галимов.

Однажды на НП обрадованные связисты сообщили:

— Вызывает «Охват».

Я взял наушники и услышал:

— «Дятел», «Дятел», я — «Охват». Говорит Чанбарисов. Кто у аппарата? Прием.

Я ответил и задал несколько вопросов. Во время этого разговора по радио мне показалось, что в голосе Чанбарисова звучат какие-то незнакомые интонации — сомнение и вялость, что ли? У меня мелькнула мысль: не потерял ли он веру в себя и своих людей?

— Как чувствуешь себя? — спросил я.

И он, как бы угадав мою мысль, ответил:

— Чувствую себя комиссаром, коммунистом...

Мне стало совестно за то, что я, хоть и на мгновение, усомнился в стойкости Чанбарисова. А незнакомые интонации? Что ж, просто физическая усталость.

Чанбарисов прибыл в нашу бригаду в начале 1942 года. Невысокого роста, с черной копной волос, с открытым проницательным взглядом, он выглядел совсем еще юношей. Да ему и было всего 25 лет. Однако молодой комиссар батальона уже накопил опыт работы с людьми и сумел быстро установить душевные контакты с бойцами. В довоенные годы Чанбарисов работал секретарем комсомольской ячейки в деревне, потом инструктором сельского райкома ВЛКСМ. Затем учеба в институте, служба в армии, преподавательская работа и снова армия.

Политработу он полюбил всем сердцем. В его лице красноармейцы видели бесстрашного комиссара, отзывчивого товарища, отличного организатора. Бойцам и командирам нравилась его принципиальность, откровенность, боевитость, умение отстоять свою точку зрения в споре. Доверие и любовь воинов к нему еще более окрепли в боях под деревней Туганово. Здесь комиссар вместе со своими товарищами по оружию получил крещение огнем. Когда анализируешь истоки мужества и стойкости, проявленные нашими батальонами в окружении, о котором рассказано выше, то убеждаешься, что в этом ярко проявилась прежде всего гибкая и целеустремленная партийно-политическая работа комиссара и его верных помощников — парторгов, комсоргов, агитаторов подразделений. Бой в окружении носили исключительно ожесточенный характер. Обстановка в тех условиях изменялась ежечасно, а иногда ежеминутно. И политработники, партийные организации стремились быстро реагировать на изменявшиеся события.

И вот в этих острых ситуациях от комиссара батальона, его помощников, их личной храбрости и коллективной работы зависело очень многое. Находясь в окружении, Чанбарисов неизменно руководствовался испытанным жизнью правилом: чем сложнее на поле боя обстановка, тем сильнее, действеннее должно быть политическое влияние коммунистов на бойцов. В окружении Чанбарисов применял главную форму работы — живое общение с людьми, индивидуальные беседы с ними. Когда вокруг кипит бой, митинг или собрание не проведешь. Помнится, что еще до того, как наши батальоны попали в окружение, Чанбарисов, инструктируя парторгов и агитаторов, подчеркивал значение указания В. И. Ленина о большой роли личной агитации. Готовя рукопись этой книги, я обратился к ленинским произведениям, нашел его высказывание об исключительной эффективности и действенности индивидуальной агитации. «Мало собраний и митингов, — говорил В. И. Ленин в 1919 году, — нужна личная агитация, надо обходить мобилизуемых, надо внушить каждому в отдельности, что от его храбрости, решительности и преданности зависит окончание войны»[6]. Комиссар Чанбарисов сам неуклонно выполнял это указание и требовал, чтобы этим указанием руководствовались политруки рот, их заместители, парторги, комсорги и агитаторы. Коммунисты и комсомольцы беседовали с бойцами на передовой линии, в окопах и траншеях.

И конечно же, они сочетали беседы с личным примером. Я уже говорил в начале книги и считаю, что нелишне повторить: в двух неотразимых словах «Коммунисты, вперед!» выражен глубокий смысл.

Политработники в бригаде обладали неодинаковыми личными качествами. Однако каждый из них стремился к тому, чтобы максимально приблизиться к бойцу, быть для него верным другом, чутко прислушиваться к его голосу, знать его настроение, делиться с ним своими размышлениями, радостями и горестями. Красноармейцы убеждались в этом на множестве примеров. Вот почему им хотелось находиться в бою рядом с комиссаром, политруком, парторгом или комсоргом. И хотя в каждом отдельном случае бойцы объясняли бы свою любовь, уважительность к политработнику его личными человеческими качествами, и сущности, во всем этом проявлялись любовь и доверие бойцов к партии Ленина, сила и мудрость которой как бы воплощались в комиссарах и политруках, в коллективной работе партийных организаций.

Выступая в июле 1942 года перед армейскими агитаторами, М. И. Калинин говорил: «Наши агитаторы, политработники, комиссары — это лицо партии в Красной Армии. Красноармейцы на фронте не могут изучать партийную программу, историю большевистской партии. Они познают большевистские традиции в действиях, в практической работе и в поведении комиссаров, политработников, агитаторов. Через этот канал преломляется понимание партии, познание партии широкой красноармейской массой»[7].