Темная ночь. Мутно белеет снег, освещаемый вспышками выстрелов, а иногда ярким светом осветительных ракет. Кусты и деревья, озаренные светом ракет, кажутся какими-то громадами. Люди падают в снег, ожидая сгорания ракеты. Вышли к небольшой поляне. Вербин послал меня с группой бойцов пересечь поляну и разведать опушку леса. На середине поляны нас обстрелял вражеский пулемет. Ползком возвратились к Вербину. По глубокому снегу продвигаться вперед было очень трудно. Ноги стали тяжелыми, непослушными. Между тем нужно было все время вести огонь по врагу.
Забрезжил рассвет. Далее в памяти словно туман... Вдруг все смолкло, кажется, куда-то стал падать, земля уходила из-под ног. Быть может, получил контузию. Вскоре увидел наших бойцов. Сел у дороги на снег. Кто-то спросил, хочу ли я есть. Дали мне хлеба. Но есть не хотелось. Всех нас отправили в медсанбат...»
Далее привожу отрывки из письма Ивана Иохима. Накануне выхода из окружения он был ранен.
«...О том, что ночью мы предпримем попытку прорыва, — пишет Иохим, — мне сообщил днем Степанов. А я лежу: от раны совсем обессилел. Прошу его, чтобы оставил мне пистолет, хотя бы с одним патроном, чтобы в случае чего — в висок... Степанов сказал: «Глупости. Ты обязан воевать. Что у тебя, воли нет?!» И ушел. Всех легко да и нелегко раненных ставили в строй. Только для тех, кто не мог двигаться, сделали носилки. Носильщиками назначили самых крепких солдат.
К вечеру я почувствовал себя немного лучше. Сказал заглянувшему на минутку в наш блиндаж Степанову: «Все в порядке».
Со мной в блиндаже оставался только пленный немец — «язык», захваченный прошлой ночью, — которого я допрашивал. Он сидел на нарах и что-то бормотал себе под нос. Я еще подумал: «Что с ним делать?» И неожиданно впал в забытье. Разбудил меня немец: «Ваши уходят!» И вдруг подошел ко мне, взял на руки и вынес из блиндажа.
В лесу между деревьями рвались снаряды и мины, строчили пулеметы. Наше «ура», хриплое и надрывное, катилось по снегу. Я тоже закричал.
Противник был ошеломлен нашим натиском. Фашисты бросали оружие и подымали руки. Помню, как я вскочил в воронку от бомбы, в которой находился вражеский пулеметный расчет. Немецкие солдаты стояли с поднятыми руками. Их мы взяли в плен.
Голос Вербина, его команды звучали отчетливо и громко. Удивительно, как он умело ориентировался в бою. Пожалуй, никогда и нигде я не наблюдал такой силы воздействия слова командира, как в этом бою. И вдруг голос Вербина оборвался. Командир был убит. Казалось, что теперь все силы иссякли и что нам уже не подняться со снега. Но тут я услышал призыв: «Товарищи! Пройти осталось двести метров. Впереди жизнь, здесь смерть. Вперед!» Снова неведомо откуда появились силы.
И вот я уже вижу перед собой нашу пушку, выкрашенную в белый цвет, слышу русские слова. Тут силы вяоаь меня покидают...»
Иван Михайлович Еганов вспоминает:
«...Накануне прорыва обороны противника меня вызвал командир батальона майор Михайлов и приказал подготовиться к выносу тяжелораненых. Подготовку проводили вместе с командиром медицинского взвода 107-го полка фельдшером Шаховым. Прежде всего занялись изготовлением носилок. В ход пошли вырубленные из ветвей палки и трофейный телефонный провод. Носильщиками выделили легкораненых. Двигались в середине прорывающихся подразделений. Впереди бежал майор Михайлов, справа от нас старший лейтенант Вячеслав Мыц... Недалеко от него артиллеристы. Они и возглавили прорыв. Как сейчас, слышу чей-то голос: «Артиллеристы, вперед!» Некоторые раненые соскочили с носилок и, опираясь на винтовки или на своих товарищей, устремились в атаку...»
Дивизия наносила мощный удар, чтобы прорвать вражеское кольцо. И оно было прорвано, Усталые, еле-еле державшиеся на ногах, прошли герои, уцелевшие в боях: подполковник П. А. Любимов, майор П. М. Евстигнеев, капитаны И. И. Мухин, И. И. Белый, лейтенанты А. И. Артюхов и Николай Кузнецов, младший лейтенант И. Ф. Москалев и многие другие. Раненых несли на носилках. Но многих мы не дождались. Не вышли из окружения командир 107-го полка майор Вербин, агитатор политотдела Круглов...
Заботу о раненых, истощенных и ослабевших взяли на себя медсанроты полков и передовой отряд медсанбата дивизии.
«Нет слов, чтобы выразить благодарность старшему врачу Нине Григорьевне Клыковой-Маяковой, фельдшеру Галине Федько, сестрам и санитарам за внимание и заботу о нас», — писал впоследствии рядовой 228-го полка Сергей Петрович Орлов, вышедший из окружения.
О Нине Григорьевне Клыковой-Маяковой хочется рассказать подробнее. После окончания Ивановского медицинского института она лишь неделю проработала врачом на станции Барыш ныне Ульяновской области. В феврале 1942 года она вступила в ряды Красной Армии, прибыла в нашу дивизию. Через несколько месяцев Нину Григорьевну назначили старшим врачом 228-го полка. В первый день наступления я видел ее на поле боя. В шапке-ушанке, полушубке, валенках, раскрасневшаяся на морозе, девушка под артиллерийским огнем врага обеспечивала эвакуацию тяжелораненых с батальонных медицинских пунктов. Ни одну повозку и машину, подвозившие боеприпасы на огневые позиции, она не пропускала назад в тыл, не устроив на них тяжелораненых. Было в ее голосе и взгляде что-то такое, что заставляло подчиняться ей повозочных и шоферов с самыми трудными характерами. Она обладала сильной волей.
Передовой отряд медсанбата возглавлял опытный врач Артур Карлович Пуцен. С ним работали молодые хирурги Г. А. Газалов, Н. М. Оцеп, Е. В. Алексеева, медицинские сестры Маша Абрамова, Люба Борбасова, Маша Кот, Аня Кушнерева и другие.
...Я стоял в углу операционной палатки. На сердце было тяжело. В горячке боя можно и нужно думать только о тех конкретных обстоятельствах, в которых ты находишься. Можно радоваться тому, что на поле боя остались тысячи уничтоженных фашистов, а наши люди сумели выйти из окружения. Но здесь, в медсанбате, среди раненых и умирающих, думалось о другом: как страшна война, как велико чудовищное преступление гитлеровцев, развязавших ее, как необходима всем людям полная победа над фашизмом.
Крепла мощь Красной Армии. Стратегическая инициатива была вырвана из рук врага. Война вступила в новый период, и это не могло не сказаться на настроении наших бойцов, командиров, политработников.
Усилия партполитаппарата мы направили на воспитание у личного состава еще более высокого наступательного порыва. Нам стало известно, что на нашем фронте готовится наступательная операция.
Однако вскоре штаб армии сообщил, что гитлеровское командование, почувствовав нависшую угрозу, начало поспешный вывод 16-й армии с демянского плацдарма. На пути отхода фашисты уничтожали населенные пункты, грабили и убивали мирных жителей.
Неотступно преследовали врага 34-я и 53-я армии Северо-Западного фронта.
17 февраля 1943 года наша дивизия получила приказ совершить марш в район населенного пункта Парфино. 22 февраля мы прибыли к месту назначения и вошли в состав 27-й армии. Сразу же последовал приказ сосредоточиться в полосе обороны 182-й стрелковой дивизии и быть готовыми к наступлению.
23 февраля началось наступление. Нашей дивизии было приказано выйти через реки Порусья и Полисть на колхоз «Красный Октябрь», что в четырех километрах северо-западнее Старой Руссы.
24 февраля 228-й полк, а затем и другие части дивизии вошли в прорыв на участке Чириково и овладели восточной окраиной села Глушцы.
28 февраля войска Красной Армии вышли на реку Ловать. Демянский плацдарм, который гитлеровцы упорно удерживали почти полтора года, перестал существовать. От немецко-фашистских захватчиков была очищена площадь в 2350 квадратных километров и освобождено 302 населенных пункта, в том числе город Демянск, районные центры Лычково, Залучье. Неприятельские войска понесли большие потери.
К середине марта войска Северо-Западного фронта ликвидировали плацдарм 16-й армии противника на восточном берегу реки Ловать и, продвинувшись на 20 километров, вышли на рубеж Большие Горбы, Новое Село, Вязки.