...Поздно вечером 1 сентября командир полка получил приказ отойти на новый рубеж. (Снова нависла опасность окружения.) Снимались с позиций в проливной дождь. Дороги развезло. Люди шли по обочинам, заткнув полы шинелей за пояс. Обозы всех полков дивизии перепутались. Образовались пробки. Только к утру вышли на новый рубеж.

После напряженного боя и ночного перехода сказывалась крайняя усталость. И тут нас атаковали свежие силы противника, видимо подброшенные из резервов.

Впервые с начала боев наш полк отступил без приказа, не выдержав напора врага. Командир дивизии приказал восстановить положение. 2 сентября все было готово для начала наступления. Но противник опередил нас. Рано утром его танки атаковали нашего соседа слева и вышли на шоссе. Разведчики установили, что полк отрезан от других частей дивизии. Вражеские клинья соединились где-то впереди. Связь со штабом дивизии по радио прекратилась. Позднее мы узнали, что на КП, находившийся в районе деревни Болотово, прорвались автоматчики. В завязавшейся перестрелке погиб начальник штаба дивизии подполковник В. Г. Буянов.

Неподалеку по шоссе непрерывным потоком шли немецкие танки, артиллерия, пехота. Но нас неприятель не видел. Подразделения полка в районе деревни Тухомичи прикрывал густой кустарник.

Что делать? Немедленно вступить в бой и попытаться прорваться к своим или дождаться ночи?

Силы ваши были слишком незначительны, и дневной бой не принес бы успеха. Майор Хрюкин решил отказаться от попытки прорваться до темноты, укрыть полк в глубине леса.

Мы разыскали учителя из Тухомичей Петра Захарова, и он балками провел полк в глухой бор. Здесь мы заняли круговую оборону. Учителя отпустили — не хотелось далеко уводить его от своих учеников.

Окружение... Конечно, это слово, пугавшее некоторых воинов в первые месяцы войны, передавалось из уст в уста, тревожило. От коммунистов не ускользнуло, что в души некоторых бойцов закрадывается неуверенность... Надо было сохранить организованность и высокую дисциплину, ободрить людей.

Комиссар полка Чекмарев, пропагандист старший политрук Левченко и я отправились в батальоны. В подразделениях мы провели беседы о необходимости дальнейшего укрепления дисциплины. Особое внимание обращали на то, что без четкого и беспрекословного выполнения приказов командиров, подчинения воли бойцов воле начальника не достигнешь победы. Малейшее ослабление дисциплины могло привести к тяжелым последствиям. Рассказали и о замысле командования полка — прорвать кольцо окружения ночью.

В 3-м батальоне случилось чрезвычайное происшествие. Нашелся трус, пытавшийся перебежать к гитлеровцам. Не добежал! Законы войны суровы: не было к убитому подлецу жалости — одно презрение.

К вечеру интенсивность движения немецко-фашистских войск на шоссе стала ослабевать. А ночью бой утих. Теперь наши боевые группы перекрыли большой участок дороги. Им удалось бесшумно остановить три немецкие машины, без выстрелов покончить с фашистами. Меж тем полк пересек шоссе и вскоре углубился в лес. Расчет командира полка оказался правильным.

Далее нам предстояло идти на соединение с частями дивизии. Шли лесными дорогами, параллельно шоссе, занятому врагом. Не все лесные дороги обозначены на картах. Их хорошо знали лишь местные жители. Однако где ночью найдешь проводника? Майор Хрюкин повел полк сам. Первую ночь он шел с головным отрядом. Наблюдая в эти дна за командиром полка, я открывал в нем новые черты характера. Мне, как, впрочем, и всем воинам полка, было известно, что он храбрый человек. Его не раз видели в цепи наступающих. Однако же порой казалось, что он охотней шагает под пулями, чем управляет с КП. Но вот, когда полк оказался отрезанным от своих, Михаил Трофимович проявил и самостоятельность, и твердость, и командирский талант. Он был энергичен и неутомим.

Ночной марш был успешным. Рано утром 3 сентября полк остановился в лесу вблизи колхоза «Красная лоза». От усталости и нервного напряжения все валились с ног. Командир полка приказал устроить большой привал.

В «Красной лозе» мы получили проводника. Им был председатель колхоза Иван Пушкин.

Шли проселочными и лесными дорогами — запыленные, исхудавшие. И все же усталость была лишь физической усталостью. Мысли оставались ясными. Люди говорили о причинах отступления, о судьбе страны. Спорили, задавали коммунистам вопросы. Более всего интересовались, конечно, обстановкой. Пожалуй, на их настроении ничто так отрицательно не сказывалось, как незнание обстановки — общей, в масштабах страны, и частной, в масштабах своей дивизии, полка. Советские люди воспитывались с детских лет как хозяева своего государства, ответственные за его судьбу.

Помню, как днем на одном из больших привалов комиссар полка Чекмарев разложил на траве карту и объяснял политрукам рот маршрут движения полка, положение противника, примерное место соединения с главными силами дивизии.

Теперь уже многие понимали, что для ведения политической работы в боевой обстановке нет какого-то особого «отдельного» времени. Политруки на коротком привале успевали проинформировать коммунистов о сложившейся обстановке. Коммунисты вели дружеские беседы. Значение этих бесед коммунистов с беспартийными бойцами трудно переоценить. Чем сильнее накалялась фронтовая обстановка, тем больше люди нуждались в добром, ободряющем, душевном слове.

На одном из привалов состоялись короткие открытые партийные собрания. Обсуждался один вопрос: «О хранении оружия». Коммунисты, все красноармейцы и командиры были единого мнения: оружие тяжело раненных и убитых не должно оставаться на поле боя. Каждую винтовку, автомат, пулемет, миномет, каждый патрон и снаряд надо беречь как зеницу ока.

Иван Пушкин довел полк до колхоза «Красная Москва». Здесь мы познакомились с его председателем — коренастым богатырем с окладистой, черной как смоль бородой. Колхозники уважительно звали его Спиридонычем. Он собрал для нас у колхозников хлеб, отпустил картошки, зарезал быка. Командир полка выдал ему за полученные продукты расписку. (С этим у нас было строго. За мешок картошки, взятый без спросу, могли бы судить, как за мародерство.) Люди досыта поели, отдохнули. Ночью пошли дальше. Теперь сам Спиридоныч показывал дорогу.

Я долго шагал с ним рядом. Мы вели разговор, конечно, о положении на фронте. Спиридоныч верил в победу твердо, однако считал, что воюем мы плохо. На прощание он сказал:

— Помните! За все, что мы здесь под пятой оккупантов переживем, и вы в ответе!

Нелегко было выслушать такие слова. А тяжелее всего было проходить через деревни. На улицах всегда стояли женщины, старики, дети и молча провожали нас грустными взглядами. А бывало, у кого и прорывалось: «Не в ту сторону наступаете!»

— Вернемся! Скоро вернемся! — эти слова мы повторяли, как клятву.

6 сентября полк с боем вышел к линии фронта и установил связь со штабом дивизии. Вскоре к нам прибыли представители командования 27-й армии (дивизия вошла в ее состав) с приказом немедленно перейти в наступление. Между тем боеприпасы в полку иссякли. Люди устали. Наступление было заранее обречено на провал. К счастью, нам удалось переубедить представителей командования армии. Командарм наступление отменил. К нам подошли машины и перебросили всех людей в тылы дивизии на отдых.

Кругом лес неповторимой красоты. Множество озер. Здесь, недалеко от Селижарово, берет свое начало великая Волга. В годы войны прекрасное воспринималось нами особенно обостренно. Каждый подсознательно ощущал, что, может быть, видит все это в последний раз. Да и просто многое ведь врезается в память по контрасту.

Шла нормальная жизнь. Дымили походные кухни. Приходили газеты. Привезли подарки, присланные с Южного Урала. Сколько теплых улыбок появилось на исхудалых лицах наших бойцов, когда они получали кисеты, носовые платки и обязательно письма.

Письма из тыла... Как дороги они были для нас на фронте. И я тогда получил подарок и письмо, написанное детским почерком. Вот оно: