Секретарь редакции, пожилой, усатый, как запорожец, капитан Александр Васильевич Карамышев был человеком своеобразным и колоритным. В детстве батрачил. В 1920 году воевал с польскими панами. В коммунистической партии с 1927 года. После гражданской войны на различной районной работе в родном Оренбуржье. Большой жизненный опыт, умение подойти к людям, расположить их к откровенной беседе позволяли Карамышеву глубоко знать настроение воинов, их запросы. Он охотно дневал и ночевал на переднем крае.

Четвертым штатным сотрудником редакции был капитан Юрий Александрович Васильев. Воины дивизии любили читать его романтические, согретые сердечной теплотой очерки и часто вместе с письмами отправляли их родным. Многое из написанного Васильевым в те годы волнует и теперь. Политотдельцы, да и я сам, иногда узнавали дивизионные новости через работников редакции. Вот пример.

Поздняя ночь. Зуммер телефона. Я беру трубку и слышу взволнованный голос редактора:

— Вам известно о подвиге комсомольца Дегтярева?

— Нет.

— С передовой только что вернулся капитан Карамышев и рассказал нам о нем. Мы готовим статью в завтрашний номер газеты. Хочу предупредить вас, что в связи с этим выход газеты задержится часа на два.

— Хорошо. Я скажу, чтобы письмоносцы не расходились, пока не выйдет газета.

...Было тихо. Александр Васильевич Карамышев ходил по окопам, беседовал с солдатами, готовил материал для газеты. И вдруг гитлеровцы обрушили шквал огня, а затем на одном из участков перешли в наступление. Бой длился несколько часов. Вначале врагу удалось вклиниться в нашу оборону, но вскоре решительной контратакой он был отброшен назад.

Когда восстановили положение и солдаты подошли к умолкшей 76-мм пушке, стоявшей на прямой наводке, они увидели смертельно раненного комсомольца Дегтярева. Он один из всего расчета еще дышал, на земле лежал его комсомольский билет, залитый кровью.

Очевидцы восстановили картину боя...

Пушка стреляла размеренно, быстро, точно. Но и вражеские снаряды ложились все ближе и ближе к ней. Осколки выводили из строя одного за другим бойцов орудийного расчета. Наконец у пушки остался лишь один заряжающий Иван Дегтярев. Он делал все сам: подносил снаряды, заряжал, наводил и стрелял. Кругом рвались мины, свистели пули, но орудие не умолкало. Подобравшись к огневой позиции, гитлеровцы стали бросать гранаты. Дегтярев схватил карабин, лег за станиной и открыл огонь. Долго не удавалось врагу захватить пушку. Но вот у героя кончились патроны. Осталась одна граната. Он поднялся, чтобы швырнуть ее, и в эту минуту пуля пробила ему грудь...

И теперь, много лет спустя, я не мог без волнения читать сохранившийся у меня пожелтевший лист дивизионной газеты, где описаны предсмертные минуты Ивана Дегтярева:

« — Подайте мне билет, — попросил он подошедших товарищей.

Взяв комсомольский билет в руки, он развернул его и поцеловал. Затем тихо сказал:

— Первый раз я целовал его, когда получал, клялся, что не опозорю комсомола... Второй раз, когда фрицы наседали на пушку, а третий раз — сейчас».

Статья о подвиге комсомольца Ивана Дегтярева читалась и перечитывалась бойцами. А комсомольский билет, выданный 23 июня 1941 года Шадринским райкомом ВЛКСМ Ивану Тихоновичу Дегтяреву, хранился в политотделе дивизии как реликвия боевой славы.

Мать и сын... В Белоруссии на дорогах войны сержант Василий Корж из отдельного истребительного противотанкового дивизиона встретил мать: наши войска освободили ее от фашистской неволи. Капитан Юрий Васильев написал об этой встрече очерк, взволновавший воинов дивизии.

«Знать своих командиров, любить их». Под такой рубрикой «Победа» всю войну давала очерки, заметки. Многие из них написаны Васильевым. Запомнился очерк о всеобщем любимце дивизии старшем лейтенанте Леониде Сабурове.

Чтобы освещать в газете опыт наступательных боев, надо идти в первом эшелоне, вместе с солдатами шагать по болотам. Так и делали наши журналисты. Они поспевали везде. В одиннадцати номерах печатались «Письма из одной партийной организации» за подписью капитана Васильева, находившегося во время боев в роте старшего лейтенанта Федора Дмитриевича Жданова. Привожу заголовки некоторых писем, определяющие их содержание: «Коммунисты в бою», «Командир-воспитатель», «На партийном собрании», «Воспитание ненависти», «Партийное поручение».

Подразделения дивизии освободили тысячи советских людей, томившихся в концлагерях, устроенных фашистами в деревнях Каменка, Рубля и Оглицкая Рудня. Работники редакции побывали там.

В деревне Березняки фашисты собрали на площадь всех жителей и расстреляли из пулемета. «Победа» рассказала о злодеяниях фашистов и обратилась к воинам с призывом: «Пусть ярче пылает в твоем благородном сердце пламя лютой ненависти к заклятому врагу».

«Оружие — наша сила! Будь мастером своего оружия, люби и береги его, рази врага наверняка!», «На месте, в блиндаже, в палатке, всегда держи оружие в порядке!» — это шапки газетных полос «Победы». А в статьях, заметках показывались люди, в совершенстве владеющие оружием. Критиковались бойцы, нерадиво относящиеся к хранению оружия.

К чести работников редакции, наша дивизионная газета «Победа» всегда и в любых условиях своевременно выходила в свет и что бы там ни было доставлялась на передний край. Тяжелая автомашина с типографией передвигалась порой, кажется, на одном самолюбии журналистов и любви бойцов к своей газете. Саперы разминировали для нее дорогу, вместе с местными жителями делали настилы через болота... Внештатные корреспонденты, редактор, ответственный секретарь, литсотрудник, наборщики, печатники подпирали машину плечами, когда колеса буксовали в грязи.

Помню и такой случай. Горючее в дивизии кончилось. Выдавали его только артиллеристам, и то в обрез. Кое-как еще заправляли «виллисы» Шмыглева и мой. Редакция застряла в одной из деревушек, в 20 километрах от наступающих частей. Наступление продолжалось. Бойцам нужна была своя газета. Не привыкли они обходиться без нее. Нужны были и листовки с призывом к наступлению.

Под вечер я заехал к нашим журналистам а приказал:

— Выпустить газету, отпечатать листовка, к рассвету прибыть на КП.

— Горючее? — спросил редактор.

— Горючего нет.

— На чем поедем? Пожалуй, на руках машину донести к утру не успеем. Да и руки будут заняты: все-таки надо писать, набирать, печатать.

Редактор был настроен иронически, но я оборвал его:

— Литров пять бензина отолью из своей машины, а дальше как знаете... Выполняйте приказ!

Я уехал. Признаться, меня мучила совесть. Решил: не смогут — ничего не поделаешь. Ругать их не буду. А через денек-другой горючее подвезут. Однако еще не наступило утро, еще я дремал в своей землянке, как в нее вошел редактор и, неловко, по-штатски откозыряв, доложил:

— Прибыли, газету и листовки привезли.

Я был поражен. Дивизионки соседей не прибыли. Мы снабдили газетами и листовками весь корпус. Позже редактор рассказал мне, как все удалось.

— Набрали материалы на месте. Печатать решили на ходу. С вашими пятью литрами до большой дороги добраться можно было. А на дороге там, помните, узкий мостик, на одну машину. Ну, как говорит наш шофер, на фронте главное — не растеряться. Стали мы на этом мостике — ни объехать нас, ни обойти. Водитель вылез из машины, в моторе копается. Только, что делает, не разберешь. За нами создалась целая очередь. Пробка — не вышибешь. С других грузовиков шоферы бегут помогать. Тут наш водитель и объявил: «Ребята, горючее кончилось!»

Машины были из разных частей, но с бензином у всех туго. Стали ругаться, грозили сбросить в кювет... Но мы предложили кончить дело миром: «С каждого по капле — нам канистра. Вы нам бензин — мы вам свежую газету со сводкой». Посмеялись, согласились. Кто-то еще грозился жаловаться и командующему, и Военному совету. Но мы залили полбака — и сюда.