Михаил Аркадьевич Трофимов, с которым военная судьба свела меня вновь уже на Севере, где он служил старшиной группы трюмных на Краснознаменной "Щ-404", заставлял нас пролезать на брюхе по всем трюмам, выгородкам и балластным цистернам.

[75]

Очень скоро нам потребовались все познания, которые мы получили от старательного Трофимова. В начале октября нашу производственную команду расписали по лодкам, и я был определен штатным электриком на "Щ-105", на одну из самых старых лодок Тихоокеанского флота. На корабле был дружный и сплоченный экипаж. Командовал лодкой двадцатисемилетний капитан 3 ранга Андрей Трофимович Чабаненко — способный моряк и волевой командир, с которым можно было смело идти на любое задание. Опытнейший подводник, прекрасный воспитатель и организатор, А. Т. Чабаненко дослужился до адмирала и в течение десяти послевоенных лет командовал Северным флотом.

Душой дружного коллектива был комиссар лодки — батальонный комиссар Федор Иванович Коротин, опытный воспитатель и старый служака. К двадцатилетию РККА его наградили юбилейной медалью, которая вручалась лицам, служившим в Красной Армии со дня ее образования.

Помощник командира лодки старший лейтенант Дмитрий Александрович Вершинин был всеобщим любимцем моряков и пользовался огромным уважением. Хороший моряк, умелый организатор, он в начале войны командовал подводной лодкой на Севере, а потом служил в штабе Северного флота. Ныне Дмитрий Александрович — главный редактор старейшего военного журнала.

Из старшин непререкаемым авторитетом пользовался бывалый подводник боцман Игорь Владимирович Моисеенко. Ему было уже за тридцать. Его стараниями и на лодке, и в жилых помещениях на берегу поддерживался подлинный флотский порядок. Мы, молодые, даже побаивались строгого боцмана.

Мой командир отделения электрик Николай Фотиков, в прошлом машинист врубовой машины на одной из шахт Донбасса, был работяга и мастер на все руки. В шторм он сильно укачивался, но вахту всегда стоял исправно, какой бы сильной ни была качка. Своей выдержкой он подавал хороший пример всем, кто хоть в какой-то степени был подвержен морской болезни.

Рулевой Николай Раев, достойный помощник боц-

[76]

мана Моисеенко, белокурый помор-архангелец, с детства подружился с морем. Он до военной службы плавал матросом на ледоколе "Таймыр". Несмотря на четыре класса образования, был развитым, грамотным человеком и отличным моряком.

Чудесным товарищем был трюмный машинист Павел Перевозчиков, в прошлом вятский крестьянин, исключительно трудолюбивый и старательный. Оставшись впоследствии на сверхсрочную службу, перед войной уехал в Ленинград учиться на механика. Последующие события оторвали его от учебы. В годы войны Павел плавал на балтийских лодках и не раз отличался в боях. Высокую оценку служебной деятельности Павла Петровича дает в своей книге "Всем смертям назло" известный балтийский подводник Герой Советского Союза И. В. Травкин, командовавший подводной лодкой "К-52", на которой Перевозчиков был старшиной группы трюмных. С гордостью за своего старого сослуживца прочитал я то место в книге, где изображен Павел Петрович — чуткий товарищ и неутомимый работник.

Итак, я на подводной лодке. В первом походе я волновался, наверное, больше всех. На деле оказалось все очень просто. Меня назначили рабочим по камбузу, и в хлопотах у плиты я чуть не прозевал погружение лодки. Весь поход протекал очень спокойно.

С помощью командира отделения Фотикова и других опытных специалистов я быстро освоился со своими обязанностями, сдал инженер-механику зачет и был назначен штатным электриком на боевой пост, расположенный во втором отсеке.

С каждым выходом совершенствовалась выучка подводников. К июню 1937 года наша лодка отработала все учебные задачи и направилась в далекий и длительный поход. Когда выходили из базы, догорал закат, ярко вызолотивший легкие пушинки облаков. Море было спокойным. Но океан всегда полон неожиданностей. Не прошли мы и полсотни миль, как сильный, порывистый ветер погнал лохматые тучи и быстро развел волну. Шторм крепчал с каждой минутой и к утру достиг силы урагана.

Хмурый рассвет озарил вздыбленное море. Огромные свинцово-зеленые волны закрывали горизонт, и,

[77]

когда лодка проваливалась между ними, на мостике становилось темно, как в глубоком овраге. Скорость хода пришлось снизить до минимума, чтобы не разбить дизель, когда обнажались винты.

Вахтенные в отсеках лодки, бледные от качки, балансируют на скользкой крепящейся палубе. Остальные предпочитают находиться в горизонтальном положении. На койке так хорошо, что и не вставал бы, но неистовая качка не дает спать: боишься слететь вниз.

Около камбуза — ни души. Рабочий по камбузу вскипятил чай и приготовил утренний завтрак, но аппетита пока ни у кого нет.

На мостике — ни одного курильщика. В шторм пропадает всякая охота курить. На мостике под свирепыми порывами холодного ветра, закутанные в кожаные регланы, с широкополыми зюйдвестками на головах, стоят трое: командир лодки А. Т. Чабаненко, вахтенный командир Д. А. Вершинин и командир отделения рулевых-сигнальщиков Николай Раев.

Лодка, падая с пенистой кручи, зарывается носом по самую рубку. На мостике вырастают фонтаны, бьющие из шпигатов настила. Вода обдает людей и сверху и снизу, льется в открытый рубочный люк; падая с высоты, струи ее с шумом разбиваются о палубу центрального поста. Растрепанные остатки волны бешено проносятся к корме, попадают под струю выхлопных газов от дизеля и мелкой пылью разлетаются в стороны.

Сигнальщик, то и дело вскидывая к глазам бинокль, вглядывается в разъяренное море. Отекло лицо, исхлестанное ветром и солеными брызгами, одежда давно промокла, неприятно липнет к телу. Удерживаться на возвышении над козырьком рубки нелегко, от напряжения ноют руки и ноги. Но Раев ни на секунду не ослабляет внимания и воспаленными от брызг и ветра глазами зорко всматривается в море.

Среди волн на мгновение появилось черное пятнышко. Оно не ускользнуло от глаз сигнальщика. Вот оно появляется вновь. Так и есть, впереди небольшое судно, которое, по-видимому, не может справиться со штормом.

— Прямо по курсу кунгас, — перекрывая рев ветра, доложил Раев.

[78]

Командир приказывает рулевому изменить курс. Он и помощник вскидывают бинокли и молча рассматривают утлое рыбачье суденышко. Судя по всему, кунгас терпит бедствие: не видно дымка из выхлопной трубы, двигатель стоит, мачта сломана. Судно глубоко сидит, еле держится на поверхности моря. На палубе пять закоченевших и измученных рыбаков, судорожно вцепившихся руками в борт. Наверное, уже потеряли надежду на спасение.

— Надо помочь, — решает командир.

Но как подойти к маленькому суденышку в такой шторм? Деревянный кунгас немедленно разобьет о стальные борта лодки.

— Стоп дизель!

Лодка ложится в дрейф. Кунгас пляшет на волнах всего в десятке метров от нее.

— Надо взять его на буксир, — говорит командир. — Пошлем на корму добровольца. Пусть попробует подать им буксирный трос.

— Разрешите мне, товарищ командир, — просит Раев.

Командир на минуту задумывается. Он верит в ловкость и мастерство Раева, знает, что внук и сын помора не отступит перед штормом.

— Добро! — соглашается командир. Снизу вызывается другой сигнальщик. Раев передает ему вахту, сам спешит в центральный пост. С помощью товарищей надевает резиновый водонепроницаемый комбинезон и снова поднимается на мостик. Рядом с ним — рулевой Алексей Ковалев и штурманский электрик Клавдий Козлов, самые сильные наши ребята. Они будут держать страхующие концы, чтобы Раева не смыло за борт.

Николай спустился с мостика на палубу и тут же лег ничком — налетела огромная волна. Когда вода схлынула, Раев пополз. То и дело ему приходилось останавливаться и прижиматься к палубе, когда на корабль обрушивался очередной вал. Наконец он добрался до решетчатой дверцы, под которой находится вышка с тросом. Теперь надо отдраить барашки и поднять лист. Он делает это лежа, прижимаясь подбородком к палубе. Ковалев и Козлов внимательно сле-