Постоянно думает Козинец, как сделать, чтобы механизмы работали еще лучше, еще надежнее, а люди стали подлинными мастерами своего дела.

Взыскательно оценивают уроки похода артиллеристы, моряки штурманской боевой части, торпедисты, боцманы. Люди сознают, что от этого зависит успех будущих боев. Выяснилось, что не все в опасную минуту держались уверенно. Молодой торпедист Сутырин во время налета вражеской авиации спрятался под торпедный аппарат. Случай из ряда вон выходящий. Но, вдумчиво взвесив его, приходим к выводу: дело не только в том, что у парня мужества не хватило, но и в том, что этот человек выпал из поля зрения командиров. По существу, у него не оказалось в бою никаких обязанностей. Если бы ему, допустим, поручили вести наблюдение или винтовку выдали, чтобы стрелял по самолетам, глядишь, матрос по-другому бы вел себя.

Как добиться, чтобы каждый моряк сражался храбро и умело, не знал страха и растерянности в бою? Об этом всем нам нужно думать. После подведения итогов похода по боевым частям комиссар корабля созвал агитаторов. Их много у нас. Они еле разместились в офицерской кают-компании. Бут в последнее время уделяет агитаторам особое внимание. Мы же почти не бываем в базе. А в походе людей редко удается собрать вместе. Агитаторы ведут работу непосредственно на боевых постах. Влияют они на людей не столько словом, сколько личным примером.

- Отлично знай свое дело, будь храбр и находчив в бою, чтобы все твое поведение служило для товарищей образцом, - говорит агитаторам Бут.

К словам нашего комиссара прислушиваются все. Матросы успели убедиться в его отваге и самообладании. В решающие минуты комиссар оказывается там, где всего опаснее, - спокойный, уверенный. Одно его слово, приводит в себя самых неуравновешенных. Всюду он оказывается необходимым.

Корабль Тимофей Тимофеевич знает не хуже опытнейших офицеров, но еще лучше знает людей. Простой, веселый, общительный, комиссар умеет затронуть сердце каждого. И моряки искренне любят его.

Я слушаю, как Бут разговаривает с агитаторами. Нет, это не инструктаж, это задушевный разговор товарищей, делающих одно общее партийное дело. Здесь сидят люди, которые всегда и всюду с матросами: и в бою, и во время отдыха, живут в одном кубрике с ними, спят на соседних койках. Им известны настроения, думы любого из моряков. Коммунист старшина 2-й статьи Михаил Рыбаков с тревогой говорит о старшем краснофлотце Анатолии Красавцеве. Хороший моряк, бесстрашный, исполнительный, знающий. Но в последние дни загрустил, замкнулся в себе. Горе у него: родное село занято немцами. Переживает моряк за своих родителей, отчаивается. Поддержать бы его, ободрить, но гордый он, в одиночку переживает несчастье, с товарищами говорить перестал. Как помочь человеку?

Много таких неожиданных вопросов возникает перед коммунистами.

- У большинства матросов настроение бодрое, - вступает в разговор комендор старшина 2-й статьи Набиюля Насыров, - в походах сил не жалеют и радуются каждому бою. Но слишком мы сейчас все врозь. Подолгу не сходим с боевых постов и не знаем, что делается в других подразделениях. А по корабельному радио только команды слышим. Нельзя ли по нему передавать, как идет бой, кто как действует, кто отличился? Это очень важно для матросов.

Комиссар легонько толкает меня в бок: мотай на ус, командир! А я и так все внимательнее прислушиваюсь к беседе. Толковое говорят ребята. Плохо мы используем радиотрансляцию, а с ее помощью можно в походе разговаривать со всеми моряками. Ведь на других кораблях даже радиогазеты вошли в обычай. Разве у нас их нельзя организовать?

- Мы понимаем, что нашим командирам хлопот прибавилось, - слышу негромкий голосок турбиниста старшины 2-й статьи Михаила Мисько. - Но должны они находить время поговорить с матросами. Много значит для моряка командирское слово в трудную минуту.

- О песнях мы забыли, - говорит Рыбаков. - С началом войны умерла наша самодеятельность. А сейчас она принесла бы большую пользу. После боя хочется хорошо отдохнуть. Душевная песня настроение поднимает. И о библиотеке подумать надо. Это плохо, что матросы читать перестали. Надо советовать им, что читать. Интересная книга тоже помощник на войне.

- За коками следить надо, - слышу голос из угла.

Сейчас, ссылаясь на трудности походного житья, они частенько кое-как готовить стали. А ведь пища тоже укрепляет дух бойца.

Бут на меня поглядывает. Как мы прозевали такие вещи?

Раньше я мало интересовался делами агитаторов. Считал: достаточно, что ими занимается комиссар. Теперь, слушая их, понимаю свою ошибку. Надо чаще советоваться с ними.

Вечером приглашаю на "Беспощадный" капитанов транспортов. Все трое уже пожилые моряки, солидные, знающие себе цену. Рядом с ними я чувствую себя мальчишкой. Хорошо, что знакомый среди них оказался - Письменный, с которым мы подружились, когда он еще командовал пассажирским теплоходом "Ленин". И вот этим уважаемым людям я должен давать сейчас указания, поучать их. Не знаю, с чего начать разговор. Выручает Письменный. Осторожно кладет на мою руку свою огромную жесткую ладонь, говорит с улыбкой:

- Григорий Пудович, ты нe гляди на наши годы. Давай учи нас.

Старые моряки внимательно выслушивают мой рассказ о прошлом походе. Вместе склоняемся над картой, определяем маршрут перехода, порядок действий на случай налета вражеской авиации. Договариваемся о сигналах и тактических номерах судов в походном ордере. Чтобы уверенно держать строй, головным в кильватерной колонне ставлю самый тихоходный транспорт. Снимаемся завтра в девять ноль-ноль. Скорость - десять узлов.

Расстаемся хорошими друзьями. Капитаны верят мне, не сомневаются в том, что "Беспощадный" не оставит их в беде, сумеет защитить. А я уверен в опыте и искусстве старых моряков и в том, что они в точности исполнят каждый мой сигнал. Такая вера друг в друга жизненно необходима в конвое.

"Команде отдыхать!"

Моряки, свободные от вахт и дежурств, отдыхают. Каждый использует эти часы по-своему. Одни пишут письма, другие задумались над шахматной доской, третьи сражаются в домино. Почти в каждом кубрике увидите матроса с баяном. Тихо, выводит он любимую песню, а товарищи, обступившие его, так же задумчиво, задушевно подпевают.

В пятый кубрик спускается младший политрук Иван Григорьевич Носков. Подсаживается к столу, где несколько матросов пишут письма. Краснофлотец Михаил Шарапов пододвигается к нему и шепотом спрашивает:

- Товарищ младший политрук, а можно родным написать, как мы лупили фашистов под Гильдендорфом и как их самолет сбили?

- Можно, - отвечает Носков. - И подробно опишите, как сами действовали в бою. Молодцом вы себя показали.

Лицо матроса заливается румянцем.

- Да нет. О себе неудобно...

- Ладно, оставьте в конце письма несколько строк. Я сам напишу, как вы воевали.

- Спасибо! - обрадовался моряк.

Хоть и шепотом ведется разговор, но сидящий рядом старший краснофлотец Красавцев все слышит. Выбрав момент, он тоже обращается к Носкову:

- Будьте добры, проверьте, что я написал.

- Что вы, зачем же я буду читать чужие письма?

- Да вы только с точки зрения грамматики. Боюсь, что ошибки есть.

Носков бегло пробегает листок, поправляет несколько орфографических ошибок.

- Остальное все верно.

Матрос опустил глаза, мнется. Наконец осмеливается:

- Товарищ младший политрук, а мне вы не припишете пару строчек? Отец очень интересуется, как я служу. Вы знаете, он из старых рабочих, строгий такой, гордый. Каждый раз мне пишет: "Помни, сын, о чести нашей трудовой семьи, в ней трусов никогда не было, все были храбрыми, прямыми".

Иван Григорьевич улыбается, достает из кармана авторучку и размашисто пишет:

"Ваш сын, старший краснофлотец Красавцев, в бою отважен и находчив. Семья может гордиться им.

Секретарь партийной организации корабля младший политрук Носков".