Но это были только разговоры. В полет нас не пускали, приходилось ждать. Лишь 17 января погода несколько улучшилась. Ветер утих, снегопад прекратился, сквозь облака стали прорываться лучи солнца. Наша эскадрилья перебазировалась на более свободный аэродром. Здесь она получила задание уничтожить командный пункт немецкой пехотной дивизии СС в районе поселка Ропща.

В назначенное время эскадрилья, ведомая Раковым, поднялась о воздух и на маршруте встретилась с шестеркой истребителей прикрытия.

Полет к цели проходил спокойно. По сторонам изредка проносились серые облака, а внизу медленно проплывали лесные заросли, из которых, как часовые, вставали высокие ели в снеговых шапках. Но нам было не до любования красотами природы.

Показалась Ропша, начали бить вражеские зенитки. Где же цель? Фашисты, конечно, замаскировали свой КП. К тому же выпавший ночью "снег ровным слоем покрывал землю и затруднял распознавание военных объектов. "Петляковы" ведущей группы уже начали бомбить с пикирования. С самолетов, ведомых Барским, Карагодиным, Арансоном, падали на головы фашистов все новые и новые бомбы.

Майор Раков подал команду приготовиться к атаке. Перед самым боевым курсом он вдруг повернул вправо. "Что, он не видит КП?" — подумал я и еще пристальнее посмотрел на землю: от хорошо наезженной широкой дороги отходила более узкая и обрывалась в месте скопления автомашин. Там, должно быть, и находится командный путь. Однако Раков уже спикировал и сбросил свои бомбы несколько правее автомашин. Теперь должно атаковать наше звено, но наплывшее облако закрыло землю, и Усенко проскочил цель. "Какая досада! Что же делать?" — нервничал я, плотнее прижимаясь к ведущему.

Усенко начал разворачиваться.

— Делаем повторный заход; — раздался его голос в наушниках шлемофона.

Самолеты первого и второго звена отбомбились и отошли от цели, а мы только заходили на боевой курс. Теперь весь зенитный огонь фашисты направили на наше звено. Кругом рвались снаряды, молниями сверкали трассы зенитных автоматов. Я не отставал от ведущего. Усенко направил свой самолет в то место, где упали бомбы Ракова. Пикируя рядом с ним, я только теперь, заметил узкую тропинку под маскировочными сетями, отходящую вправо от стоянки автомашин. Клубы черного и белого дыма вместе с фонтанами мерзлой земли взметнулись над этой тропинкой.

— Домой! — скомандовал Усенко.

На аэродроме я узнал, что из полета не вернулся экипаж лейтенанта А. К. Карагодина. Его машина была подбита зенитками над Ропшей. Летчик перетянул на одном моторе линию фронта и посадил ее на фюзеляж у береговой черты Финского залива. Экипаж остался невредим.

Потом стало известно, что КП фашистской дивизии СС был уничтожен в первом же вылете. Немецкие войска в момент нашего удара потеряли управление и пришли в смятение. Советские пехотинцы, используя замешательство врага, ворвались в Ропшу, а затем погнали дальше отступающих гитлеровцев.

Тщательный осмотр результатов налета после освобождения нашими войсками Ропши подтвердил, что командный пункт немецкой дивизии был уничтожен бомбами ФАБ-500, которые имел в этом полете только Герой Советского Союза майор В. И. Раков.

Когда после полета Ракова спросили, как.ему удалось найти хорошо замаскированный КП, он рассказал:

— Командный пункт мы обнаружили по дороге и еле заметной тропинке от нее. Дело в том, что дорогу скрыть невозможно. Перед самым командным пунктом фашисты пытались ее укрыть, но маскировка была в известной мере наивной: они натянули сети. С воздуха мы увидели, что дорога оборвалась внезапно. А ведь она должна вести куда-то дальше — к деревне, городу, хутору. Правда, вражеские маскировщики попытались схитрить. От основной дороги они проложили тропу. Подъезжающие машины высаживали на развилке офицеров, которые дальше шли пешком. Но по тропе проходили и мотоциклы, поэтому она была основательно наезжена, а значит, и отчетливо различалась, особенно с малой высоты. Мы со штурманом Давыдовым быстро разобрались в этом лабиринте и ударили точно по командному пункту.

Наступление советских войск развивалось успешно. Каждый день приходили радостные сводки. Наш полк летал непрерывно, несмотря на плохие метеоусловия. Если обстановка не позволяла действовать группами с пикирования, мы прорывались к целям парами, даже в одиночку и с малых высот уничтожали живую силу и технику врага.

Однажды меня вызвал командир эскадрильи и сказал:

— Пойдете ведущим. Вас назначили командиром звена, есть приказ.

Это налагало на меня новые обязанности. Нужно было не только самому хорошо воевать, но и умело водить в бой подчиненных.

— На стыке вот этих дорог, — показал Раков на карте, — обнаружено большое скопление автомашин. Судя по всему, там образовалась пробка. Вашему звену надо бомбовыми и штурмовыми ударами уничтожить эту технику. Вылет самостоятельно по готовности.

Я еще раз внимательно посмотрел на карту. Развилка дорог находилась вблизи крупного населенного пункта. Противник, безусловно, прикрывает его большим количеством зенитных средств. Для безопасного подхода к цели требовалась высота, а ее не было: густая облачность спускалась до двухсот метров. Решил посоветоваться с летчиками. Своих ведомых Аносова и Журина я хорошо знал. Мы вместе окончили авиационное училище, вместе прибыли в полк и бок о бок уже воевали около года. Оба они замечательные летчики. Лейтенант А. И. Журин степенный и вдумчивый. В воздухе, где действия порой должны опережать мысль, он бывает медлительным, но всегда расчетливым. Анатолий отличался исполнительностью и, большой смелостью.

Младший лейтенант А. П. Аносов был очень подвижен, энергичен, напорист. Выделялся он и смелостью, но в воздухе иногда проявлял самовольство, порой шел на неоправданный риск. Особенности характеров летчиков приходилось учитывать даже при построении боевого порядка звена, чтобы недостатки одного компенсировались достоинствами другого.

— Будем делать вид, что эту цель мы не заметили, — сказал я. — Пройдем под облаками левее развилки, затем круто развернемся и нанесем внезапный удар. Выходить из атаки будем над лесным массивом, а не над поселком. Первым атакую я, затем Журин и последним Аносов. Бьем по голове автоколонны. Патронов не жалеть, оставить только резерв на случай воздушного боя. Ясно?

И вот мы в воздухе. Летим над лесом. Вдруг где-то сзади молнией сверкнули очереди зенитной установки. Значит, мы пересекли линию фронта. Взглянул на ведомых: оба кивнули головой, мол, все видим. Шли под самой кромкой облаков, всматриваясь в местность. Высота двести метров. По опыту я знал: враг наверняка пристрелялся к этой высоте. Но нам менять ее было нельзя. Использовать складки местности тоже не представлялось возможным, поскольку она ровная, открытая. Ничего не дал бы заход со стороны солнца. Оно спряталось за облаками. Решил воспользоваться облачностью: на подходе к цели войти в нее и оттуда вывалиться прямо над развилкой дорог.

"Пора", — подумал я, развернулся и увел звено вверх, в холодную сырую мглу. Самолет сразу стал мокрым. И видимость сократилась до нуля: ничего не различал, кроме кабины и двух вращающихся винтов. Крылья и хвостовое оперение казались обрезанными, было такое ощущение, словно сижу не в самолете, а на обрубке какой-то чудовищной машины. Комья белой пелепы с сумасшедшей скоростью отлетали назад. Казалось, что самолет все время отворачивает в сторону, хотя приборы показывали, что он летит прямо. Я знал, что это — обман, который в подобных ситуациях возникает у всех. Точно такие же ложные ощущения были у меня в тренировочном полете на УТ-2 с Константином Усенко. Знал, а все равно с трудом освободился от них.

Время шло. Я отжал штурвал, и самолет, вздрагивая от порыва ветра, пошел на снижение. Показалась земля. А вот и нужная нам развилка дорог. Оглянулся. Ведомые, как и положено, шли сзади. Они тоже испытали все это. Заговорили вражеские зенитки. Штурман Виноградов, глядя в прицел, наводил самолет на автоколонну.