— Сбросил! — доложил он штурману.

Как раз в этот момент мимо пронеслись два "мессера". Их преследовал краснозвездный "як", пилотируемый Владимиром Кафоевым. Арсен вывел машину из пикирования и посмотрел вниз: бомбы упали в расположении вражеской батареи.

В воздухе появилась еще четверка "мессершмиттов". Одна пара устремилась к самолету Николая Колесникова. Командир звена сделал горку, но тут же оказался под огнем двух других вражеских истребителей, атаковавших его сверху. Колесников резко отдал штурвал от себя и нажал правую педаль. Огненная трасса прошла над самой кабиной. Фашист нерешительно взмыл вверх и был прошит пулеметной очередью, выпущенной нашим подоспевшим "яком". "Мессер" вспыхнул, перевернулся и пошел к земле.

Колесников вдруг почувствовал, что правый мотор стал работать с перебоями. Бросил взгляд на приборную доску: стрелка манометра дрожала на нуле, давление масла полностью стравилось. Температура воды поднялась выше ста градусов. Это грозило перегревом и полным отказом двигателя.

Николай встревожился. Он знал, что на одном моторе Пе-2 долго не протянет. Решил убрать насколько возможно обороты забарахлившего двигателя, чтобы хоть на какое-то время продлить его работу.

Три вражеских истребителя, оторвавшись от "яков", снова атаковали самолет Колесникова. Штурман младший лейтенант М. А. Суханов открыл но ним огонь из турельного пулемета, но они не сворачивали и почти одновременно ударили из всех огневых средств. Наш летчик снова попытался сманеврировать, но при одном моторе машина плохо слушалась рулей. Николай почувствовал резкий удар в правую ногу. Острая боль пронзила все тело. "Сволочи! выругался про себя Колесников. — Еще посмотрим, кто кого!" Он мельком взглянул на штурмана. Тот, ловко разворачивая пулемет, вел огонь короткими очередями.

Изрешеченная пулями и снарядами машина продолжала лететь на одном моторе с левым креном. Высота постепенно уменьшалась.

Наконец линия фронта осталась позади. Фашистские истребители прекратили преследование. Но опасность не миновала: Колесникову с трудом удавалось удерживать машину в горизонтальном полете. Впереди показались две высокие трубы. Где-то там, рядом с заводом, находится наш аэродром. Сколько раз эти ориентиры выручали наших летчиков, возвращающихся с задания в плохую погоду или на подбитых самолетах. Хорошо видимые издали, они облегчали построение маневра для посадки с ходу.

Передав по радио о случившемся, Колесников поставил рычаг шасси на "выпуск" и повел машину на посадку. Но шасси не выпускались. Летчик попробовал сделать это еще раз, и опять безрезультатно. Штурман сразу заметил беспокойство командира и все понял.

— Буду выпускать шасси аварийно, — предложил Суханов.

— Давай! — согласился Колесников и направил самолет к земле.

А сам подумал: "Не успеем, наверное, придется садиться на живот. Уход на второй круг невозможен!"

Летчик сделал змейку, чтобы удлинить маршрут и дать возможность штурману "выкачать" шасси аварийно. Самолет несся к земле. Суханов изо всех сил действовал рукояткой гидропомпы. Наконец на приборной доске летчика вспыхнули зеленые лампочки — шасси вышли и встали на замки. Выровняв машину над землей, Николай выключил зажигание. Едва промелькнул посадочный знак, как "Петляков" мягко коснулся полосы и покатился.

На земле уже знали о том, что Колесников возвратился на подбитом самолете. Как только машина остановилась в конце аэродрома, техники и механики, наблюдавшие за ее посадкой, бросились на помощь экипажу.

— Тягач сюда, скорее давайте! — кричал Николай в открытую форточку кабины, наблюдая за снижающимися для посадки другими бомбардировщиками. Подошедший трактор оттащил его самолет в сторону, и остальные "Петляковы" начали беспрепятственно садиться на свободную полосу.

Ранение Колесникова оказалось не опасным, и он наотрез отказался ложиться в госпиталь. Снова, как уже случалось не раз, этот невысокий, худенький человек проявил твердую волю и самообладание.

К вечеру в полку появился боевой листок, в котором рассказывалось о смелых действиях экипажа младшего лейтенанта Н. Д. Колесникова и братьев Кафоевых, выигравших воздушный бой с шестеркой "мессершмиттов".

Летный день закончился благополучно. Эскадрильи совершили по три боевых вылета на бомбометание огневых позиций вражеской артиллерии, обстреливающей Ленинград. За день мы уничтожили четыре артбатареи, два склада боеприпасов, подожгли военный объект в районе поселка Коркули. Наши истребители сбили два "мессершмитта", а сами возвратились без потерь. Правда, многие самолеты получили серьезные повреждения. Техникам и младшим авиаспециалистам пришлось немало поработать, чтобы к утру отремонтировать эти машины.

В неослабевающем боевом напряжении дни проходили быстро. Они приносили не только тревогу и огорчения. Были и радости. Больше всего окрыляло то, что сложные задания мы выполняли без потерь, хотя каждый экипаж совершил уже около двух десятков вылетов. Постепенно накапливался опыт, росло летное мастерство.

В нашу землянку нередко заглядывал заместитель командира полка по политчасти подполковник Александр Степанович Шабанов. Внешне строгий, даже несколько суховатый и суровый, он был душевным, заботливым человеком, знающим свое дело политработником, умел поднять настроение людей, воодушевить их на успешное выполнение боевых заданий, делал все возможное для удовлетворения бытовых нужд и духовных запросов личного состава.

В одной из бесед с замполитом мы сказали, что нам очень хотелось бы посмотреть Ленинград, который защищаем вот уже несколько месяцев. С воздуха видим город каждый день, а вот на улицах ни разу не были.

На следующий день А. С. Шабанов снова появился у нас.

— Хотите сходить на спектакль в Выборгский Дом культуры? — спросил он, выкладывая билеты на стол. — Заодно и город посмотрите.

Узнав, что с эскадрильи сняли боевую готовность, мы согласились.

Народу набралось полный автобус.

— Все? — спросил Раков.

— Двоих нет, — отозвался кто-то из летчиков.

Как всегда, пришлось дожидаться Григория Пасынкова и Харитона Сохиева. Они больше других тратили времени на сборы и обычно последними выходили из общежития. Вот и теперь друзья торопливо шли к автобусу, застегивая на ходу кителя.

— Даже перед зеркалом покрутиться не дали, — упреждая упреки, пошутил Г. В. Пасынков.

Этот юноша с серо-голубыми глазами и светлыми вьющимися волосами находился,на фронте почти с самого начала воины. Он достаточно хлебнул горечи во время отступления наших войск. В ноябре 1941 года при нанесении бомбового удара по скоплению вражеских войск на подступах к Ленинграду самолет Пасынкова был сбит. Но летчик не растерялся и посадил горящий СБ на водную гладь Невы.

После переучивания на Пе-2 Григорий Пасынков весной 1942 года снова вернулся в родной полк. В боях за Ленинград изо дня в день росло его летное мастерство. Вскоре он стал командиром звена.

Харитон Сохиев земляк Пасынкова. Он родился и провел детство в городе Орджоникидзе. Черная шевелюра, крупный, чуть опущенный нос, орлиный взгляд. Весельчак и балагур в общении с товарищами, Сохиев преображался, когда получал боевое задание, становился собранным и серьезным. Всего за три месяца пребывания на фронте он проявил себя смелым и искусным бойцом. О Харитоне уже не раз писала флотская газета.

...Наш автобус мчался по пустынным улицам Ленинграда. Все были в приподнятом настроении. Но пожалуй, больше всех радовался поездке штурман Николай Шуянов. Ленинград — его родной город. Здесь он вырос и начал работать, здесь впервые полюбил и нашел подругу жизни. Перед самой войной Николай, простившись с женой, уехал на учебу в авиационное училище. Но теперь они находятся поблизости друг от друга, и Клава иногда приезжает к мужу в общежитие.