Его солдатское обмундирование, как говорится, "видывало виды", но сидело оно на нем очень аккуратно. Прямой, бесхитростный взгляд из-под густых русых бровей и добродушная улыбка сразу располагали к себе.
На все мои вопросы солдат отвечал твердо и уверенно.
- Не боитесь трудностей? Ведь специальность подводника сложная, очень сложная, - сказал я.
- Никак нет! Не боюсь! - ответил Викентьев и сам смутился от своей самоуверенности. - То есть, конечно, я знаю, будет трудно, но... вся военная служба ведь мужское дело. Будет Трудно - буду больше учиться.
- Ваш начальник - боцман, он будет из вас готовить рулевого, - в заключение сказал я.
- Ну, пехота, пойдем! - дружески хлопнув вчерашнего солдата по плечу, боцман повел своего питомца в отсек. Викентьев развел руками, как бы говоря: "Что поделаешь, конечно, пехота", и направился за боцманом.
С того дня он много и упорно учился, стал хорошим рулевым и отличным матросом, однако как пулеметчика я его не знал. Поэтому просьба помощника командира меня несколько удивила.
- А вы уверены, что Викентьев хороший пулеметчик? - поинтересовался я.
- Пулемет он знает еще по сухопутному фронту. Здесь, на лодке, он показал лучшие результаты и теоретически и практически.
Мне оставалось только согласиться с доводами своего помощника.
Викентьев быстро и не без гордости занял место у пулемета, тщательно проверив исправность оружия, как это делают заправские специалисты своего дела.
Конца ремонта злосчастной клапанной коробки все еще не было видно, и мы продолжали двигаться в надводном положении. Вначале люди наблюдали за горизонтом с большим напряжением, но потом начали уставать. Бдительность постепенно стала притупляться. И как раз в такой момент нас подстерегала смертельная опасность. Из-за облаков вынырнул незаметно подкравшийся к нам фашистский самолет.
Наши артиллеристы успели сделать всего лишь один выстрел, да и то неудачно. У самого борта подводной лодки разорвались две бомбы. Лодку сильно тряхнуло.
Самолет мгновенно развернулся для повторной атаки. Однако на этот раз наша единственная пушка и пулемет сумели помешать атаке врага. Новые бомбы упали гораздо дальше, чем в первый раз, и не причинили нам вреда.
В третий раз самолет зашел с кормы, рассчитывая оказаться вне сектора обстрела пушки. Разгадав замысел врага, мы начали маневрировать. Викентьев хладнокровно выпускал одну за другой длинные пулеметные очереди.
Пройдя траверз подводной лодки, самолет резко повернул сперва влево, затем вправо и, пролетев вперед по нашему курсу, рухнул в море.
- Держать на точку падения самолета! - скомандовал я.
Изменив на несколько градусов курс, подводная лодка направилась к месту падения самолета.
- Прямо по носу масляное пятно! - крикнул сигнальщик.
И действительно, на месте падения самолета мы увидели масляное пятно, которое медленно разрасталось. Самолета никто из нас не увидел. Он бесследно исчез под водой.
- Два самолета! Справа двадцать. Высота триста! На нас! - крикнул сигнальщик.
Но эти самолеты были уже не страшны нам: неисправности были устранены, и мы могли погрузиться.
Когда самолеты достигли места нашего погружения, глубиномер уже показывал сорок метров.
Придя в жилой отсек и поздравив матросов с победой над фашистским стервятником, я отыскал глазами Викентьева, которому санитары перевязывали рану. Рана была неопасная - в мягких тканях ноги.
- Благодарю за службу! - крепко пожал я руку матросу.
- Служу Советскому Союзу! - громко ответил Викентьев и вспыхнул. - Только я, наверное, случайно угодил в него.
- На войне всегда и все кажется случайным, - перебил я, обращаясь ко всем находившимся в отсеке подводникам, - одно бесспорно не случайно: всегда побеждает тот, кто готовит себя к победе, кто много и серьезно учится и любит свое дело.
Выйдя из отсека, я направился навестить спасенного нами летчика.
- Пришел в себя! Разговаривает! Зовут его Василий Сырков, - радостно сообщил мне Свиридов.
Василий Сырков не только пришел в себя, но и довольно бодро разговаривал с подводниками.
- Как вы себя чувствуете? - обратился я к летчику.
- Хорошо... Только вот бинты мешают говорить...
- Пока нельзя снимать, - поспешил пояснить Свиридов.
- Врач у нас строгий, - я показал глазами на Свиридова.
- Он молодец, - глухо отозвался летчик.
- Вы можете коротко рассказать, что случилось с вами? Надо донести командованию...
- Могу, - ответил Сырков. - Эскадрилья была перехвачена двадцатью фашистскими истребителями. Против нас дрались три "мессера". Двух мы "схарчили", а третьему удалось нас подбить. Мы были вынуждены сесть на воду и старались "прирулить" самолет в базу. Место посадки фашисты, вероятно, засекли и послали за нами катер. Мы пытались покинуть самолет и не заметили, как почти вплотную к нам подошел катер-охотник. Открыли огонь с большим опозданием. Катер с ходу врезался в самолет и таранил его. К нам на борт вскочили фашисты... Тут-то и началась борьба. Я сидел у пулемета. Какой-то верзила-немец ударил меня автоматом. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел, что лежу на палубе катера, а около меня два фашиста. Наверное, только они и уцелели. Болела левая рука. Я осторожно осмотрелся, заметил немецкий автомат. Не медля ни секунды, вскочил на ноги, схватил одной рукой автомат и ударил им по голове одного фашиста. Он упал за борт. Второго ударить не успел. Он кошкой подскочил ко мне и свалил на палубу. Мы боролись долго. Не помню, как очутились в воде. Что было дальше, не знаю... Очнулся вот... у вас.
- Ваше состояние не опасное, - успокоил я его, - вы быстро поправитесь.
- Пока придем в базу, он будет бегать, товарищ командир...
- Я-то скоро поднимусь. А вот мои товарищи... Мы молча склонили головы...
Свиридов оказался прав. Когда мы входили в базу, Сырков был почти здоров.
Особое задание
Утром 9 марта 1944 года меня вызвал к себе командир дивизиона и сказал, что есть приказ о срочном откомандировании экипажа "Малютки".
- Завтра вы со своими людьми должны быть в Поти, во флотском экипаже базы.
- Так быстро? - удивился я. - Война, Ярослав Константинович! - коротко, но многозначительно ответил комдив.
- Кому прикажете передать корабль?
- Мне. Специалисты уже пошли на лодку для проверки...
- Куда же нас направляют, товарищ капитан второго ранга? - решился спросить я, видя, что сам комдив не собирается говорить об этом.
Комдив развел руками, улыбнулся:
- Если бы я знал, то не забыл бы вам об этом сказать. Но дело в том, что начальство после моего такого же вопроса упрекнуло меня в излишнем любопытстве.
Посмотрев мне в глаза, он добавил:
- Думаю, что на нашем театре скоро для подводников - штыки в землю. А на других театрах еще придется повоевать. Почему бы, например, черноморцу не попробовать свои силы на Балтике или на Севере?.. Однако это только мои догадки, - предупредил комдив.
Выйдя из каюты, я сразу попал в окружение командиров подводных лодок. Они каким-то образом уже узнали об откомандировании нашего экипажа и теперь интересовались подробностями.
- Тебе повезло, я прямо завидую, - дружески хлопнул меня по плечу Кесаев. - Вы наверняка поедете на Север... Там настоящая подводная война... В море ходят не баржи, а транспорты! А наш противник не имеет ничего порядочного. Одна труха, даже торпед жалко...
С начала войны подводники Северного флота ежемесячно пускали на дно Баренцева моря вражеские транспорты и боевые корабли.
В Северной Норвегии дорог мало, и снабжение северной группировки немецко-фашистских войск шло почти исключительно морским путем. Наши подводные лодки резали коммуникации врага, не давали фашистам накапливать силы для наступательных действий на сухопутье, ослабляли их войска. Немецко-фашистское командование в конце концов оказалось не в состоянии подвозить людское пополнение, технику, боеприпасы и продовольствие войскам своего северного фланга и прекратило наступательные действия на этом важном участке фронта.