— Бей конного! — крикнул мне Месарош.

Сразив почти в упор всадника, я опять перенес огонь на пеших. В воздухе летали клочья ваты, вырванные пулями из их стеганых халатов.

Напор неприятеля постепенно ослабевал. Потери его были огромны. Вскоре он вынужден был повернуть назад. Я провожал бегущих длинными очередями до тех пор, пока они не скрылись за холмом. Потом, обессиленный от физического и нервного напряжения, опрокинулся навзничь. Холодный пот покрыл  лоб. Рубаха прилипла к телу. Руки дрожали. Начался озноб. Друзья-венгры отвели меня в вагон, усадили на нижнюю полку. Месарош, как ребенка, гладил по голове, приговаривая:

— Хорошо... Все хорошо. Делал как надо...

К счастью, это был наш последний бой. Вечером мы соединились с ташкентскими отрядами. Они привезли с собой запас снарядов и патронов. А противник ушел в Зеравшанокую долину.

Пережитое казалось страшным сном, который окончился радостным пробуждением. Избежавшие, казалось, верной гибели, люди смеялись и плакали. Все обнимались, кричали «ура», швыряли вверх шапки.

Это было не просто спасение. Это была победа. Эмир почувствовал, что его войска еще слишком слабы и неорганизованны, чтобы бороться с объединившимися красными отрядами.

Мир с бухарским правительством был подписан 25 марта 1918 года на станции Кизил-Тепе. Сеид Алимхан обязался возместить причиненные Советскому Туркестану убытки и ограничить свои вооруженные силы 12 тысячами человек. Он согласился также на то, чтобы в Старой Бухаре находился постоянный советский представитель.

Эвакуированное из Новой Бухары и со станции Каган население возвращалось назад. Там были восстановлены Советы, начали работать большевистские партийные организации. Постепенно налаживались экономические связи Бухарского ханства с Советским Туркестаном.

Бухарская экспедиция, или, как ее иногда называют, «поход Колесова», была несомненной ошибкой правительства Советского Туркестана и лично председателя Совнаркома. В условиях, когда классовая сознательность и политическая активность народных масс Бухары были еще недостаточными для вооруженного восстания против монархической тирании, следовало критически отнестись к просьбе младобухарцев о военной поддержке.

Полную ясность в этот вопрос внес В. И. Ленин. На VIII съезде РКП(б) он сказал: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки,  таджики, туркмены, которые до сих пор народятся под влиянием своих мулл?.. Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров»? Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл. Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно».

К сожалению, в начале 1918 года далеко не все туркестанские большевики правильно понимали лозунги партии о самоопределении наций. Это подчас приводило к серьезным осложнениям.

На проходившем с 20 апреля по 1 мая 1918 года V съезде Советов Туркестана большинство одобрило решение Совнаркома о поддержке младобухарцев. Лишь наиболее политически зрелые делегаты-большевики, в частности П. А. Кобозев и П. Г. Полторацкий, оценили «поход Колесова» как ошибку. Кстати, и сам Ф. И. Колесов заявил тогда, что Совнарком, предприняв поход, допустил промах «вследствие недостаточной выясненности бухарского вопроса и положения в самой Бухаре».

Но при всем этом поход имел и некоторые положительные результаты. Эмир и его окружение убедились в силе Советской власти. Алимхан вынужден был также ограничить численность своих войск. Все это на продолжительное время отодвинуло угрозу нового вооруженного выступления Бухарского ханства против Советского Туркестана.  

Через некоторое время после возвращения из-под Старой Бухары меня вызвали в обком. В кабинете Чечевичкина, которого совсем недавно избрали председателем большевистской организации области, — полно людей. Он глазами указал на стул у стены. Я сел, начал слушать.

На повестке дня — вопрос о формировании регулярных воинских частей. Докладывал В. С. Гуща. Он уже не командир красногвардейского отряда, а облвоенком. Василий Степанович отмечал огромную роль конницы в условиях Туркестана.

— Именно она была главной силой в руках наших врагов. А теперь и мы можем резко увеличить численность наших кавалерийских подразделений. Ведь коней отбито много у казаков и «автономистов».

Гуща предложил немедленно создать в Самарканде и Катта-Кургане сотни, а в Ура-Тюбе, Ходженте и Джизаке — команды разведчиков.

— Загвоздка теперь в людях, — продолжал Василий Степанович. — У нас почти совсем нет хорошо обученных наездников.

— Это не есть верно! — возразил кадыкастый седоватый мужчина в потрепанной серо-голубой шинели.

Чечевичкин попросил уточнить:

— Что неверно, товарищ Секей?

Тот встал и, взглянув на Гущу поверх сползших на кончик носа очков, повторил:

— Это не есть верно, что нет добрых гусар.

Йожеф Секей — руководитель венгерской секции при самаркандской организации Туркестанской компартии иностранных рабочих и крестьян. На совещании  присутствовали также его ближайшие соратники — Бела Мадьяр, коренастый крепыш во френче, и Эммануил Шпитцер, высокий красивый брюнет в штатском костюме.

Секей, безбожно коверкая русские слова, сообщил, что многие бывшие военнопленные, как коммунисты, так и беспартийные, хотят вступить в Красную Армию. Бюро уже рекомендовало военкомату десятки хороших кавалеристов, заслуживающих полного доверия. Но товарищ Гуща почему-то тянет с их оформлением.

Кончив говорить, Секей пригладил ладонью рыжеватые с проседью усы и тяжело опустился на стул.

— Не во мне дело, — обернулся к нему Гуща. — Мы было стали принимать в нашу армию бывших военнопленных. Но в Ташкенте подняли галдеж левые эсеры: международным, мол, правом это запрещено. Пришлось специально командировать человека в ЦИК Туркестана. Сегодня-завтра он вернется...

— А по-моему, — прервал Гущу Чечевичкин, — вопрос совершенно ясен. У нас, у рабочих, свой закон: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В Красную Армию открыта дорога для трудящихся любой национальности. А левые эсеры пусть себе вопят. Мы живем на Востоке, где в ходу мудрая пословица: «Собака лает, а караван идет». Думаю, облвоенкомат исправит свою ошибку. Вы, товарищ Секей, так и передайте своим добровольцам. Кстати, нам нужны не только конники, а и стрелки, пулеметчики, артиллеристы.

Венгры ушли довольные. Совещание продолжалось. Выступили председатель облисполкома М. Я. Смирнов, военрук облвоенкомата П. И. Щетинин, представители городских и сельских районов. Прикидывали, где и какое можно раздобыть оружие, сколько человек направить в Красную Армию. После этого Чечевичкин неожиданно назвал мою фамилию. Я вскочил со стула. Чечевичкин улыбнулся, потом как-то торжественно обратился ко мне:

— Мы с товарищем Гущей вызвали тебя, чтобы дать новое задание. А кроме того, сообщить, чтобы завтра пришел на общее партийное собрание. Прием будет...  

Защемило от радости сердце. А Чечевичкин продолжал:

— Впереди еще много жестоких боев с врагами. Нам нужны свои, преданные партии, Советской власти командиры. Поэтому старательно изучай военное дело. Специально заняться одной учебой пока нет возможности. Пользуйся случаем, что находишься в городе, нажми на теорию. А снова на фронт пойдешь, будешь учиться на практике, в бою. Это тебе и партийное поручение, и задание командования.

— Представится возможность, — добавил от себя Гуща, — пошлем на курсы. Пока же определим тебя в конную сотню, которая сейчас формируется. Ты местный уроженец, здешний народ знаешь. Помогай вовлекать в Красную Армию достойную молодежь. Попробуй разузнать, кого из проживающих в городе бывших офицеров можно использовать как инструкторов.

Облвоенком взял со стола две книжицы, передал мне: