Вот в такой обстановке и учил нас действовать Гуща.  

На этот раз командир ограничился стрельбой из отремонтированного Танкушичем «максима». Сабо выкатил его на пригорок, вставил ленту. Гуща показал на пачку щитов, серевшую возле телеграфного столба:

— Очередь десйть патронов. Огонь!

Сабо прицелился, нажал на гашетки. Снежные султанчики взметнулись у самого штабеля. Недолет. Сабо сделал поправку, и пули легли точно в цель.

Гуща, довольный, что в отряде неожиданно оказался еще один «максим», крепко пожал руку Танкушичу. Потом обернулся к Сабо:

— Назначаю вас начальником пулемета. Помощников подберите сами.

«Максим» пока остался в нашем вагоне. Научиться владеть им желали многие. И Сабо никому не отказывал в помощи. Серьезных стычек с белоказаками не было почти до самого Оренбурга. Заставы, которые они оставляли на станциях, рассеивала наша артиллерия.

На одной из станций удалось захватить трофеи — десятка два строевых лошадей. Появилась возможность создать при отряде команду конных разведчиков. В нее вошли бывший драгунский унтер-офицер Пархоменко, старые кавалеристы Дыгус, Жидяев, природные джигиты Азимбеков, Джурабаев, Ашуров, Кахаров, Хабибулаев. Попросились туда и венгры. Лишь Сабо предпочел остаться пулеметчиком.

Я тоже получил коня. Но обращаться с ним не умел. Сказать по правде, даже побаивался его. К таким по распоряжению Гущи прикреплялись «наставники». Я попал под опеку Федорова.

Уже на подступах к Оренбургу командир отряда приказал «всем, кто верхи», обойти белоказаков, которые завалили шпалами полотно дороги, и налететь на них с фланга и тыла. Но маневр почему-то не удался. Пришлось лошадей оставить в балке и вести бой в пешем строю. К счастью, подоспела наша «бронеплощадка». Несколькими шрапнельными выстрелами она сбила противника с его позиций.

Гуща отругал Пархоменко за неумелые действия и особенно за то, что мы не захватили «языка».

Эшелон медленно двинулся к городу, ежеминутно  рискуя напороться на засаду. Однако все обошлось благополучно. Местные рабочие-железнодорожники сумели овладеть станцией Оренбург. Это облегчило задачу красногвардейских отрядов, наступавших со стороны Самары. 21 января 1918 года при поддержке подразделений, прибывших из Туркестана, они разбили белоказаков. «Оренбургская пробка» была ликвидирована.

Но полностью уничтожить дутовскую банду не удалось. У нас тогда недоставало сил гоняться за ней по бескрайним степным просторам. К тому же из Ташкента пришел приказ: немедленно возвращаться назад.

Январские холода. Метель. Злой ветер. Навстречу эшелону полз невнятный слушок: «Идут с фронта... Скоро Советам крышка...»

Кто именно идет, узнали только в Ташкенте. Перед красногвардейцами выступил председатель Совнаркома Туркестана Федор Иванович Колесов. Он сообщил, что домой возвращается семнадцать эшелонов с казаками, теми самыми, что во время мировой войны под командой генерала Баратова ходили завоевывать под «белого царя» Ближний Восток.

— Советская власть, — разъяснял Колесов, — проводит демобилизацию старой царской армии. Но казаки под влиянием агитации реакционного офицерства отказывались сдать оружие. Выходит, надо разоружить их силой.

От Федора Ивановича мы узнали, что головные составы баратовцев уже миновали Ашхабад, Мерв и подошли к Чарджую. Отсюда почти до Катта-Кургана железная дорога проходила по территории Бухарского ханства. Здесь нечего и пытаться что-либо предпринять: эмир[1] не потерпит действий против войск Баратова. Значит, вся надежда на Самарканд. В Самарканде крепкая организация большевиков, сравнительно  многочисленный пролетариат. Еще до Октябрьского переворота на сторону большевиков перешла дислоцировавшаяся там артиллерийская рота. В ее распоряжении четырехдюймовые пушки, большой запас снарядов. Правительство Советского Туркестана спешно стягивало к Самарканду красногвардейские отряды...

На рассвете мы прибыли на станцию Ломакино. Я и Танкушич вышли из вагона. Мимо проходил обер-кондуктор.

— В Джизаке скоро будем?

— Через час.

Трижды звякнул колокол. Мы вскочили в теплушку, задвинули дверь. Поезд тронулся.

Зыбкий язычок свечи освещал лишь середину вагона. Здесь сгрудились бойцы. Многие зябко поеживались.

— Иван, что такой скучный? Домой ведь едем, — попытался расшевелить взгрустнувшего Плеханова Саид Кахаров.

— А чему радоваться? — буркнул Пархоменко. — В Самарканде небось уже казаки.

— Не пугай, пусть они нас боятся! — раздался с нар задорный голос Миши Шишкина. — Артиллерия, которая в самаркандской крепости, с одной стороны ударит, а мы нажмем с другой...

В разговор включались все новые и новые бойцы. Каждый высказывал что-то свое. Однако истинной обстановки в Самарканде никто не знал.

Лишь в Джизаке стало известно, что там уже казаки, а крепость объявила нейтралитет.

От Джизака до Самарканда — рукой подать. Здесь железная дорога уползала в узкий проход между горными хребтами — Туркестанским и Нура-Тау, — носящий название «Тамерлановы ворота». Паровозники работали изо всех сил, стараясь набрать скорость и с ходу преодолеть длинный подъем. Мокрый снег, шедший всю ночь, наконец прекратился. Редел, поднимаясь, туман. По обе стороны пути стеной высились обрывистые склоны желтокаменных хребтов. На скале справа мелькнул силуэт огромного двуглавого орла.

Подумалось: «Вот уж год, как свергли царя, а следы его то и дело встречаются на пути. Но недолго  тебе, чугунное чудище, мозолить глаза людям. Скоро совершишь ты, стервятина, свой последний полет...»

Впереди тревожно загудели паровозы. Лязгнули буфера. Поезд остановился, образовав гигантскую дугу. Перед ним замаячили вооруженные люди. Один размахивал красным сигнальным флажком. Как выяснилось, состав подошел к тому месту, где нам надлежало занять позицию.

Председатель Туркестанского совнаркома Ф. И. Колесов, лично возглавивший наш и ташкентский отряды, принял решение закупорить горловину, через которую казаки должны пробиваться на Ташкент и Фергану.

В тот же день через дымящийся Зеравшан переплыл самаркандский большевик, узбек по национальности. Он доставил важные сведения: к казакам присоединились еще один полк, две отдельные сотни и артиллерийская батарея. Их привел из Хивы полковник Зайцев.

Имя Зайцева было широко известно в Туркестане. После Февральской революции Керенский назначил его комиссаром Временного правительства в Хиве. После Октября ему было приказано демобилизовать войска, находившиеся под его началом. Но Зайцев не подчинился и повел их в Чарджуй на соединение с баратовцами. Полковник пришелся по душе офицерской молодежи. Его избрали «командующим». Новоявленный Бонапарт развил кипучую деятельность, чтобы склонить казаков к открытой борьбе против Советской власти в Туркестане. Но фронтовикам осточертела война, они рвались домой и жадно присматривались к росткам новой жизни. С каждым днем углублялась трещина, которая отделяла казачьи верхи от бедняцкой и середняцкой массы...

Колесов приказал Гуще выслать в Самарканд конную разведку, чтобы уточнить обстановку, а главное — связаться с крепостью, узнать причину ее странного нейтралитета. В тыл врага направились две небольшие группы. В первой — Кахаров, Джурабаев и за старшего Танкушич. Во второй — Асадов и Надь во главе с Федоровым. Разведчиков переодели в узбекские халаты, лошадей заседлали «по-туземному». В Самарканде предстоял базарный день, и разведчики  легко могли сойти за жителей кишлака, едущих в город за покупками. Документов, удостоверяющих личность, коренное население Туркестана не имело. Смуглые и усатые венгры почти не отличались от узбеков. Опасались, правда, насчет Федорова. Но тот заверил, что сумеет выкрутиться.

В ночь на 14 февраля они благополучно вернулись.

Танкушич сообщил, что солдаты 7-го Сибирского полка на стороне Советской власти и готовы поддержать красногвардейцев. Они были сбиты с толку своими бывшими офицерами, поддались их уговорам и согласились пропустить казаков. Но вчера вечером в крепости был митинг. На нем выступил руководитель самаркандских большевиков Степан Чечевичкин, разъяснил, почему казаков надо разоружить.