В течение нескольких часов в штабе округа мы решили все вопросы обеспечения. Во второй половине дня полк имел горючее и продовольствие. А пять залпов снарядов мы везли с собой.

Вечером у нас состоялось первое полковое партийное собрание. Решимость отдать жизнь во имя победы над врагом звучала в каждом выступлении коммунистов. На собрании было избрано партбюро полка и поставлены задачи коммунистам. В состав бюро вошли комиссар и командир полка. Возглавил партбюро политрук В. П. Коровников.

На другой день к нам с боевым распоряжением прибыл полковой комиссар Ф. Н. Жуков. Нам приказывалось выступить в полном составе на участок фронта, где оборонялась 14-я кавалерийская дивизия генерала В. Д. Крюченкина. А воевала она вблизи села Диканьки, в местах, воспетых великим Гоголем.

Наш полк теперь входил в состав вновь созданной оперативной группы гвардейских минометных частей (ГМЧ) Юго-Западного фронта. Командовал группой полковник А. Д. Зубанов, членами Военного совета группы были полковой комиссар Ф. Н. Жуков и старший батальонный комиссар А. К. Киселев, начальником штаба — майор В. И. Вознюк. В состав группы на первых порах входили наш полк и два дивизиона 7 гмп, которые были еще на марше.

Утром 24 сентября полк сосредоточился в перелесках, километрах в пятнадцати северо-восточнее Диканьки.

Мы с комиссаром Радченко на нашем пикапе отправились в штаб 14-й кавалерийской дивизии. Радченко сел за руль, а я с картой — рядом с ним. Водитель Соболев, адъютант лейтенант Брызгалов и один автоматчик заняли места в кузове. Управлял автомобилем Радченко классически. Поэтому я был абсолютно спокоен за своего «нештатного водителя». Мы с ним частенько ездили вместе. В дороге обменивались мнениями, иногда даже решали текущие дела. Однако наши совместные поездки продолжались недолго. Узнав, что однажды мы попали под артиллерийско-минометный огонь и чуть оба не погибли, командующий оперативной группой ГМЧ фронтаполковник Зубанов специальным приказом запретил нам ездить на одной машине без особой необходимости.

Итак, мы подъезжали к знаменитой Диканьке. По сторонам дороги горделиво возвышались тополя, на полях — скирды убранного хлеба, стога сена... А вот и Диканька. Белые хаты утопали в садах, в палисадниках росли осенние цветы. А за селом виднелся большой лес.

Дорогу преградил шлагбаум. Вооруженный автоматом кавалерист тщательно проверил наши документы и показал, куда ехать. Штаб располагался на окраине села в большой просторной хате. У изгороди были привязаны лошади. Их охраняли коноводы. Мы подъехали к самому штабу. Коноводы и часовой у входа вытянулись, отдавая нам честь. Ответив, мы быстро вошли в большую комнату. Здесь на длинных скамьях сидели бойцы и командиры. По стенам были развешаны автоматы, карабины и противогазы. Через открытую дверь второй комнаты было видно, что над картой, разложенной на столе, склонился наголо остриженный генерал. Рядом с ним стоял высокий майор в изрядно полинявшем обмундировании. Напротив генерала сидел светло-русый батальонный комиссар с добрым, приятным лицом.

Мы попросили разрешения войти, представились. Генерал Крюченкин встал из-за стола, подошел к нам и крепко пожал руки. Я доложил, где сосредоточен полк и в каком составе.

— Рад вас видеть, — сказал генерал. — Мне уже сообщили, что на наш участок должен прибыть артиллерийский полк. — Затем он представил нам батальонного комиссара и майора: — Знакомьтесь — комиссар Добрушин. А это начальник штаба майор Шмуйло. Мы вместе с первых дней воюем. Хлебнули всякого...

Щеку генерала рассекал глубокий шрам, правый глаз был прищурен. Это, как мы потом узнали от Сергея Трофимовича Шмуйло, были результаты ранения, полученного еще в годы гражданской войны.

Майор Шмуйло, высокий, подтянутый, с открытым, волевым лицом, производил впечатление мужественного и решительного человека. Мы сразу с ним крепко подружились.

Комиссар, спокойный, рассудительный, нам тоже очень понравился. Чувствовалось, что между этими людьми царит полное взаимопонимание и они глубоко уважают другдруга. Ведь тяжелые условия боевой жизни всегда цементируют дружбу.

В своем докладе я кратко остановился на организации полка, его боевой мощи и особенностях применения.

— Полк предназначен для поражения крупных целей, — докладывал я, — он должен применяться для борьбы со скоплениями пехоты, кавалерии и моточастей противника и не может поражать отдельные огневые точки, одиночные танки или какие-либо сооружения из-за большого рассеивания снарядов.

Кавалеристы слушали меня с большим интересом. Говоря об огневой мощи полка, я доложил, что мы сами еще не видели ни полкового, ни даже батарейного залпа, что нам был показан лишь неполный залп одной установки, которая выпустила восемь снарядов.

— Согласно инструкции о боевом применении, — сообщил я, — мы можем давать залп только с разрешения командования фронтом. После огня боевые установки надо немедленно уводить в укрытия, в район выжидательных позиций, расположенных в тылу, в пяти — десяти километрах. Для охраны боевых машин в районах огневых позиций командиры поддерживаемых соединений должны выделять прикрытие — стрелковые и пулеметные подразделения, средства противотанковой обороны.

Генерал выслушал меня внимательно, глубоко вздохнул и сказал с укоризной:

— Голубчики мои! Сперва вы нас очень обрадовали, а потом огорошили. Оказывается, вас самих еще прикрывать надо! А у меня штаб дивизии прикрыть нечем.

— Товарищ генерал! — ответил я ему. — Огневые позиции мы будем охранять сами. У нас есть 37-миллиметровые пушки и пулеметы на машинах.

— Вот это уже другой разговор! — обрадовался генерал.

Затем он показал нам на карте рубежи обороны дивизии, сообщил все, что известно о противнике. Это были весьма скудные сведения. Характеристика полков дивизии произвела на нас довольно удручающее впечатление. Нас поразило, что они были так малочисленны. 14-я кавалерийская дивизия с первых дней войны вела тяжелые бои, да и сейчас она оборонялась на довольно широком фронте. В состав дивизии входили четыре кавалерийских, одинстрелковый полк и мотобатальон. Перечислив части, генерал сказал:

— Полков много, да сил мало. В последних боях мы понесли большие потери. Наиболее опасное направление — левый фланг, возле Диканьки, и правый — в районе местечка Шишаки. Подробно ознакомил вас с состоянием дивизии для того, чтобы вы были готовы к любой неожиданности. Имейте надежное охранение и непрерывно ведите разведку.

Генерал решил два дивизиона полка расположить вблизи Диканьки, а один — на правом фланге дивизии. Районы сосредоточения и выжидательные позиции были выбраны, как этого требовала инструкция по боевому применению гвардейских минометных частей.

Задача была уяснена, и мы срочно убыли в расположение полка.

Свой штаб мы решили развернуть на юго-восточной окраине Диканьки, недалеко от штаба дивизии, с которым надо было установить телефонную связь. Вскоре меня и комиссара вновь вызвал генерал Крюченкин. В штабе дивизии мы впервые познакомились со своим непосредственным командованием: начальником оперативной группы гвардейских минометных частей фронта полковником А. Д. Зубановым и начальником штаба группы майором В. И. Вознюком. Зубанов как-то сразу располагал к себе, в каждом его жесте чувствовалась уверенность и сила. Вознюк был ростом несколько выше своего начальника, подтянут, держался свободно и уверенно. Перед войной они оба служили в Пензенском артиллерийском училище.

После доклада Зубанову о состоянии полка мы организовали показ боевых машин командованию, а затем выехали на правый фланг, к местечку Шишаки, где провели рекогносцировку и уточнили на карте передний край наших частей. Во время рекогносцировки мы неоднократно попадали под артиллерийский и минометный обстрел. Под огнем противника все вели себя спокойно. Зубанов продолжал давать указания, шутил. В шутках не уступал ему и Вознюк. Его украинский юмор был неотразим.

Вечером 24 сентября Зубанов и Вознюк убыли в штаб фронта. Перед отъездом Зубанов еще раз напомнил, что залпы можно давать только с их разрешения. И тут я задал ему вопрос, который давно мучил меня: