От «Метрополя» с красными знаменами движется отряд рабочих. Передние заметили юнкера.

— Брось винтовку! Ваши сдались!

— Не брошу… хватайте… убивайте, расстреливайте! — Юнкер театральным жестом рванул шинель на груди.

— Кому ты нужен, сопляк!

Рабочий патруль ведет присмиревшего юнкера в здание думы.

Мы в штабе. Задыхаясь, вбегает Борис Кузьмичев.

— Кремль взят! — по-мальчишески восторженно кричит он.

Советская власть в Москве победила.

В 1965 году «Красная звезда» поместила в ноябрьском номере ничем не примечательный на первый взгляд снимок. Группа ребят у Кремлевской стены окружает немолодого уже человека в кепке. А сбоку надпись: «Из далекого удмуртского села Шаркая приехали в Москву школьники-старшеклассники. Красные следопыты Шарканской средней школы совершили немало увлекательных походов по боевому пути 1-й Особой Вятской дивизии, которая в 1918 году громила белогвардейские банды под Ижевском и Воткинском».

Трудно передать, что почувствовала я, увидев этот снимок и встретившись затем в Доме литераторов с человеком, который был запечатлен на фотографии в газете. Это был начальник Особой Вятской дивизии Александр Александрович Медведев.

Выступал он, как всегда, кратко. И закончил свою речь теми же словами, которые сказал когда-то, обращаясь к удмуртскому народу:

— Мы — есть!

Около пятидесяти лет прошло с тех пор. А было все это словно вчера.

Погожий октябрьский день. У сбитого из неотесанных досок столика невдалеке от коновязи сидят двое. Одного я хорошо знаю. Это начальник разведки Федор Гордеев, рабочий Ликинской мануфактуры, приехавший сюда с первой группой добровольцев-москвичей. Рядом с ним — старик удмурт в лаптях, сермяжном армяке и меховой шапке. Идет неторопливая беседа.

— Арудиев, спрашиваешь, много ли? Есть, конечно, и арудия! Я баил, вроде как по-простецки, с одним солдатиком. Повязка у него на рукаве и буквы «Н. А.». «Царские, говорю, буквы. Николай Александрович, значит». А он грозится: «Молчи, отец! Буквы эти — дело серьезное. Народная армия мы, вот оно что!» — И показал на поповский дом, что возле церкви. А оттуда крики страшные. Бабы голосят по комбедчикам, там их вешали…

Старик снял с головы заячью шапку и продолжал:

— Деревня вся в подпол попряталась. А потом согнали нас, и генерал речь откричал. Так и так, дескать. Комиссаров били и будем бить. А кто помогает им — тот изменник России и богу. Мужиков, кто остался, и ребят повиднее, известное дело, в армию забрали. Шинельки выдали некоторым, а винтовки — всем. Винтовок у них много. Теперь вот по улицам маршируют, говорят, скоро угонят. Скот и живое все подобрали до курицы… Зерно, что не спрятали, тоже… Почему поддаемся? Как не поддаться! Власть-то, ведь она… ихняя. А об вас ничего не слыхать: то ли есть, то ли вас, как говорил генерал, до костей разбили — и не надейся… Вот знали бы мы, что вы есть, тогда бы и народ продержался! И солдаты, что по деревням, разбежались бы от них — кто в леса, кто в стога! А то ведь какая надежа! Пошепчемся друг с дружкой — есть вы или нету? Да на том и расходимся. Дайте народу знать — мы, мол, есть…

— Дадим! Дадим, батя! Партия большевиков, вся Россия напрягает силы! Питер, Москва, сам Ленин шлют подмогу. Организуемся, готовимся, чтобы сразу ударить! Штабы, снабжение, то да се…

— А ты, старик, здесь говорил мудро, — взволнованно сказал подошедший начдив Медведев. И, обращаясь к начштаба Григорию Лунцу, распорядился: — Готовьте разведывательные группы, все верховыми. С центральной пойдет комиссар — жару наддаст! И ты, отец, тоже людей подбери, охотников, проводников! Как махнем по вражеским тылам — сразу услышите: мы — есть!

Последующие дни ознаменовались многими смелыми вылазками. Наши разведчики, стреляя на ходу, врывались в деревни, вихрем проносились по главной улице, снимали вражеские заставы и возвращались, как правило, без потерь. Сплошной линии фронта ни у нас, ни у белых не было, а опорные узлы мы обходили благодаря своим проводникам из вотяков[5] и русских.

Особенно знаменателен был первый рейд.

В туманную ночь небольшой отряд незаметно достиг села, указанного стариком. От местных жителей мы узнали о численности и вооружении белогвардейцев, о расположении их штабов, о засадах и сторожевых охранениях. Приготовив к бою гранаты и взяв карабины наизготовку, разведчики незаметно двинулись вдоль села. Из поповского дома неслись пьяные голоса, песни и звуки гармоники. У ворот стоял подвыпивший белый офицер.

Я подскакала к нему на своем иноходце и выстрелила. Офицер рухнул на землю. Разведчики швырнули в окна поповского дома несколько гранат и, раздобыв точные сведения о противнике, вернулись в расположение дивизии.

Мы совершили несколько подобных рейдов. Вятская дивизия действительно была Особой.

Народ узнал своих защитников. Крестьяне поднимались и целыми деревнями уходили в партизанский отряд Журавлева, что базировался на большое село Петропавловское.

Весной 1918 года Симоновский район слился со своим соседом. Теперь район называется Рогожско-Симоновским. К нам вливается и завод «Гужон», сыгравший заметную роль в дни Октября.

Управление района переносится на Большую Алексеевскую. Здесь же, напротив, и райком партии.

Главное — наладить хозяйство, накормить людей: Москва снабжалась продовольствием через районы.

Исполком Совета переживал критические дни.

У булочных с ночи выстраивались очереди за хлебом. Когда объявлялось, что не получат и осьмушки, люди шли к нам в Совет, на Большую Алексеевскую. Женщины с детьми на руках запруживали не только двор, но и улицу. И тогда заведующий продовольственным отделом Николай Иванович Соколов, бывший рабочий завода «Динамо», умоляюще смотрел на меня: он не выносил слез и крика.

Мне, как женщине и матери, было проще разговаривать с народом. Жители прилегающих улиц хорошо знали меня (к тому времени я переехала из беженского поселка и жила на Пустой улице в доме 41). Женщины знали в лицо и няню, которая так же, как они, часами стояла с моим ребенком в очереди за хлебом.

Мы могли разговаривать как равные. Я еще кормила малыша грудью, и женщины знали это.

Стоило мне появиться на трибуне, что стояла среди двора, крики стихали как-то сами собой.

Я тут же начинала читать сводку: какие подходят маршруты, что сумеем дать населению в ближайшие дни. Женщины постепенно расходились по домам. Но после каждого такого выступления я чувствовала себя просто обессилевшей. А в пять часов утра надо было ежедневно бежать на военное обучение. Из Красной гвардии создавалась Красная Армия. От руководителей района требовалось не только красноречие во время выступлений перед рабочими — они обязаны были первые показать пример: в районе формировался Рогожско-Симоновский полк.

Уже ушел на фронт наш старший товарищ — председатель районной думы Николай Кузьмич Гончаров.

Как старый солдат, уехал на север по партийной мобилизации А. А. Алешин.

В отряд, отправлявшийся в прифронтовую зону Украины, пробрался самый молодой из нас — шестнадцатилетний Борис Кузьмичев.

И вот уже идет на фронт первая группа добровольцев. С «Динамо» — Николай Кузьмичев. От завода «Гужон» (нынешний «Серп и молот») — Семен Иванов. От президиума Совета и райкома — автор этих строк. Четвертым был делегат Даниловского подрайкома, входившего в Симоновку, — Андрей Киселев.

Проводы добровольцев назначены на воскресенье. Рабочие фабрик и заводов пришли с женами и детьми в сад имени Прямикова, что на Таганской улице. Председательствовал секретарь Московского комитета товарищ Ефремов.

Короткие взволнованные речи.

Кузьмичева и Киселева направили в Вятку, в штаб Северо-Восточной завесы. Туда же получила назначение и я.