Чувствую, что постепенно завоевываю слушателей. Да и родной язык действует магически. Иней, что серым налетом недоверия лежал на лицах, постепенно тает. Тогда говорю об ударе в спину революции, об измене Григорьева, сорвавшего наше наступление, о страдающих в плену у румынских бояр наших братьях, о зажатой во вражеское кольцо рабоче-крестьянской Венгрии, о разрушенном мосте через Днестр, о матерях, которые плачут на берегу по оторванным от них детям.

Речь течет легко, подбадривают сочувственные возгласы, реплики из зала, одобрительный гул, что долетает из открытых окон, у которых собрались сотни внимательных слушателей.

В конце выступления связала судьбы деревни с судьбой родной Красной Армии.

Умолкла. Стою на трибуне. В зале тишина. Неужели не поняли, не поддержат?.. Потом будто что-то прорвалось у людей:

— Записывай в добровольцы! Давай винтовки!

Какой-то мужичонка пробился к самой трибуне:

— В какой церкви молебен служить? С сыном соединила…

Съезд избирает делегацию к григорьевским частям, выпускает специальное воззвание к крестьянам.

В делегацию включены представители от рабочих и от сдавшегося в плен Знаменского батальона. Огромная толпа с музыкой и песнями провожает выбранных к заставам.

В штабе информируют: части заметно нервничают. Одна рота из полка Бражникова требует повышения порции сахару, нового обмундирования, крепких сапог. Ползут зловещие слухи, раздаются недоуменные вопросы: «Против кого воюем?..»

Неприятель активен; провалившись на съезде, он пытается изнутри разложить наши части. Между эшелонами слоняются подозрительные типы.

Рабочие завода «Эльворти» настроены меньшевистски. Головка — наиболее квалифицированные — участвовала в хозяйских прибылях, развращена высокими ставками. Задолго до Октября при помощи подачек с барского стола из них готовили верных лакеев. Такие и агитируют против войны со «своими».

Направляемся с товарищами в тот вагон, где, по сведениям, наиболее неспокойно. Темно, с трудом разыскиваем сходни. В вагоне, на обрубке дерева горит свеча, вокруг сгрудились десятки людей.

— Давайте, ребятки, потолкуем!

Встретили сумрачно, но затем потеплели.

— Задавай вопросы, только не все сразу.

Стали подходить бойцы из других эшелонов. Беседа идет вроде спокойно, но закрадывается предчувствие опасности. Из толпы раздаются грубые, злые выкрики.

— Товарищи, среди вас находятся провокаторы.

В ответ рев.

— Да, провокаторы. Просмотрите свои ряды, откуда взялись чужие?

— Чужих нет, все свои.

И одинокий трусливый голос:

— Бей комиссаршу!

Сразу перелом. Красноармейцы взбешены. Нас связал вчерашний бой. Провокаторы ударили по доверию, которое уже стало прочным. Беседа потекла по-иному.

Решили: добьем Григорьева — тогда поговорим о недочетах.

…Нас с Дмитриевым вызвал на совещание Голубенко.

— Не нравится мне многое, — говорит командир отряда курсантов Дмитриев. — Только что проверял заставы со стороны города. Их несут матросы. Никого!

— Позвать Клименко… Где ваши заставы?

— Хлопцы устали, отдыхают!

— А вы куда смотрите?

— Не мое дело. Этот участок — под наблюдением Бражникова. Я не должен ему подчиняться!

— А знаете ли вы, как надо выполнять директивы партии? — раздельно произносит каждое слово Голубенко. — Бражникова поставила партия, и вы не смеете пикнуть! Сегодня меня назначили командовать, и все должны беспрекословно мне подчиняться. Завтра, может быть, в интересах дела меня приставят к вам ординарцем, и я с радостью приму новое назначение. Мы в боевой обстановке. Всякое неподчинение будет караться жестоко. Немедленно проверьте участки за городом, расставьте заставы. Отвечаете головой!

Выходя, Клименко злобно посмотрел на всех нас.

Из района Канатной с полудня поступают все новые сведения о противнике. Он перегруппировывает силы, собирает пехоту, передвигает артиллерию.

Избранную на съезде и направленную в части делегацию встретили здесь огнем. С нашей стороны никого не пропускают: боятся агитации.

В тумане громыхаем к полустанку. Едем с пришедшими подкреплениями из Одессы, даже не меняя паровозов. Моросит мелкий дождь, холодно.

Товарищи сообщают, что уже спешат снятые с днестровских позиций свежие подкрепления, что 1-й Знаменский — у Вознесенска.

Канатная. Заставы далеко от полустанка. Курсанты рассказывают, что вынуждены были отойти под натиском противника.

Сосредоточенно, спокойно идет выгрузка. Все без слов понимают: сегодня решительный день. Спокойно звучат команды.

Цепи залегли изогнутыми линиями. Командование в центре.

Проскакала неприятельская разведка. Наступают. Одновременно ударили орудия, пулеметы, винтовки. Мы ответили. Сегодня еще противник значительно сильнее. Но из Елисаветграда к нам спешат все новые подкрепления.

Часам к восьми поступило донесение с левого фланга: колонны неприятеля обходят фронт по направлению к городу. В бой ввязывается кавалерия.

Мы с товарищами выезжаем на передний край.

Во многих местах наши отходят; части нервничают, следят за дымком бронепоездов: когда бьет наша артиллерия, пехоте спокойнее под ее прикрытием; отойдут бронепоезда — жутко в открытом поле.

Голубенко из Елисаветграда сообщает:

— Противник появился со стороны города. Вероятно, Тютюнник рассчитывает на панику, пугает кольцом, охватом.

Слушок пополз по переднему краю, внося растерянность. Приходится успокаивать бойцов.

Ожесточенно дерется на одном из участков крестьянская группа со съезда.

Количество раненых увеличивается с каждым часом. Специальный вагон в поезде переполнен; подключаем к делу летучки.

Кое-где мы сдаем. С надеждой ждем обещанного подкрепления. Количество снарядов на бронепоездах быстро тает.

Комиссар полка, только что прибывшего из Одессы, вскидывает бинокль и спокойно чеканит:

— Из балки наперерез нашим вырвалась кавалерия.

Присматриваемся. Небольшой отряд верховых мчится к бронепоезду, держа курс на горку, с которой мы ведем наблюдение. От нашего наблюдательного пункта до полотна железной дороги — с полкилометра. На таком же расстоянии находятся всадники. Нас только трое. С полотна нас заметили, конники все ближе. Из пулеметов бить уже нельзя, да и из винтовок опасно.

Залегли. Приготовились к бою.

Кавалерия все ближе. С бронепоезда на помощь нам бежит взвод прикрытия.

Кони остановились. Почти в упор грянул залп. Рядом со мной навзничь упал комиссар. Оглушительный треск. Темнота, забытье… Очнулась уже на бронепоезде. Сознание полное, но плохо слышу и кровоточит рана на правой ноге.

Тяжелый бой продолжается.

В бинокль различаем: из-за леска со стороны города показались люди в штатском. Рабочие, подкрепление! Теперь исход боя обеспечен! Но уже кончаются снаряды. В город посылали дважды, ответа нет.

За снарядами!

Запасный паровоз бронепоезда набирает скорость. Вдоль полотна тянутся люди с винтовками, часть идет обратно, к городу.

— Куда?

— Говорят, отступаем…

— Неверно! Мы побеждаем, гоним врага!

Проскакиваем стрелку, прямо на запасный путь! Никакой охраны. Вдвоем с машинистом прицепляем вагон со снарядами и тут же возвращаемся к паровозу. Машинист уже возится у рычагов. Я стою еще на земле и внимательно осматриваюсь по сторонам, держась руками за поручни.

— Стой!

Залп в воздух, крик. Через пути мчится группа матросов, они размахивают браунингами и гранатами. У некоторых странные красные повязки через туловище. Впереди Клименко. Он, надрываясь, вопит:

— Большевикам на фронт снарядов не давать! Держи ее, братва!

Дорога каждая секунда. Паровоз должен уйти.

— Полный ход! — командую машинисту и снимаю с поручней руки.

Паровоз с вагоном одну за другой проскакивает стрелки.