Так прошла ночь. Врач несколько раз приходил, но всегда уходил через несколько секунд с довольным видом, приложив палец к губам. К утру, при первом луче солнца, ворвавшемся в каюту, граф сделал движение, открыл глаза и, слегка повернув голову, сказал слабым голосом:

— Мой добрый Мигель, дай мне воды. Матрос подал ему стакан.

— Я совсем разбит, — прошептал граф, — стало быть, я был болен?

— Да, немного, — отвечал матрос, — но теперь все прошло, слава Богу. Надо только не терять терпения.

— Мне кажется, я чувствую, как фрегат идет; разве мы под парусами?

— Так точно, командир.

— Кто же приказал сниматься с якоря?

— Вы сами вчера вечером.

— А! — произнес граф, возвращая стакан.

Голова его тяжело упала на изголовье, и он замолчал. Однако он не спал, глаза его были открыты, взор с беспокойством блуждал по стенам каюты.

— Вспоминаю! — прошептал он, и слезы брызнули из его глаз; потом, резко повернувшись к Мигелю, он прибавил: — Это ты меня поднял и принес на фрегат?

— Я, капитан.

— Благодарю; однако, может быть, было бы лучше дать мне умереть…

Матрос презрительно пожал плечами.

— Блестящая мысль! — проворчал он.

— О, если бы ты знал! — сказал граф горестно.

— Я все знаю. Не предупреждал ли я вас с самого первого дня?

— Это правда, мне следовало бы тебе поверить. Увы! Я уже тогда любил ее.

— Знаю… Да она и заслуживала этого.

— Не правда ли, она все еще меня любит?

— Кто в этом сомневается? Бедное, милое существо!

— Какой ты добрый, Мигель!

— Я справедлив.

Наступило новое молчание. Через несколько минут граф возобновил разговор.

— Ты нашел письмо? — спросил он.

— Нашел, капитан.

— Где оно?

— Здесь.

Граф с живостью схватил письмо.

— Ты прочел? — спросил он.

— Для чего? — отвечал Мигель. — Там, должно быть, сплошь ложь да гадость, а я не любитель читать подобные вещи.

— Вот, возьми.

— Чтобы разорвать?

— Нет, чтобы прочесть.

— Зачем?

— Ты должен знать, что заключается в этом письме, я так хочу.

— Это другое дело, давайте. Он взял письмо и развернул его.

— Читай громко, — сказал граф.

— Славное поручение даете вы мне, капитан! Но если вы хотите, я должен повиноваться.

— Я прошу тебя, Мигель.

— Довольно, капитан, начинаю.

Он начал читать вслух это странное послание. Оно было короткое, лаконичное, но действие, которое должно было произвести это письмо, оказалось тем ужаснее, что каждое слово было рассчитано для того, чтобы нанести удар. Вот содержание письма:

Граф, вы не женились на моей дочери; я обманул вас ложным браком. Вы никогда ее не увидите, она умерла для вас. Уже много лет неумолимая ненависть существует между вашей фамилией и моей. Я вас не отыскивал, нас свел сам Господь. Я понял, что Он предписывает мне мщение. Я повиновался Ему. Кажется, мне навсегда удалось разбить ваше сердце. Любовь, которую вы питаете к моей дочери, искренна и глубока. Тем лучше, вы будете больше страдать. Прощайте, граф. Послушайтесь меня, не старайтесь со мной увидеться; на этот раз мое мщение будет еще ужаснее. Моя дочь выходит через месяц за того, кого она любит и кого одного она любила всегда.

Дон Эстеван Сильва, герцог Пеньяфлор

Когда матрос кончил читать, он устремил на своего командира вопросительный взгляд. Тот несколько раз покачал головой и ничего не ответил. Мигель возвратил ему письмо, которое капитан тотчас спрятал под изголовье.

— Что вы будете делать? — спросил матрос через минуту.

— Позже, — отвечал граф мрачным голосом, — позже ты узнаешь. Я не могу в эту минуту принять никакого решения; моя голова еще слаба, мне нужно подумать.

Мигель одобрительно кивнул. В эту минуту вошел доктор. Он, по-видимому, пришел в восторг, увидев, что его пациент так хорошо выглядит, и обещал, радостно потирая руки, что через неделю больной встанет с постели.

Действительно, доктор не ошибся: граф быстро выздоравливал. Наконец он мог встать, и через несколько дней кроме мертвенной бледности, разлившейся по его лицу, бледности, которую он с тех пор сохранил навсегда, силы его полностью восстановились. Граф де Бармон ввел свой фрегат в устье Тахо, бросил якорь на виду у Лиссабона, после чего вызвал лейтенанта в свою каюту и имел с ним продолжительный разговор, после чего отправился на берег вместе с Мигелем и Тихим Ветерком.

Фрегат остался под командованием первого лейтенанта; граф покинул его навсегда. Этот поступок могли бы назвать бегством, но граф де Бармон решил во что бы то ни стало возвратиться в Кадис. За те несколько дней, что прошли после его разговора с Мигелем, граф обдумал все. В результате долгих размышлений он пришел к выводу, что донья Клара была так же, как и он, обманута герцогом, что она считала себя замужем; все в обращении молодой девушки с ним доказывало это. В желании осуществить свою месть герцог перешел границы: донна Клара любила графа, он был уверен в этом. Она повиновалась отцу не иначе, как вынужденная к тому насилием. Когда граф пришел к этому заключению, ему оставалось только одно — возвратиться в Кадис, собрать сведения, отыскать герцога и объясниться с ним в последний раз в присутствии его дочери. Остановившись на этом намерении, молодой человек немедленно исполнил его, поручив своему лейтенанту командование фрегатом, рискуя испортить свою карьеру, подвергнуться преследованию как изменник, так как война между Францией и Испанией была в полном разгаре. Он нанял прибрежное судно и в сопровождении двух матросов, которым объяснил свои намерения и которые не захотели оставить его, вернулся в Кадис.

Благодаря своему отличному знанию испанского языка граф не возбудил никаких подозрений в этом городе и без труда выяснил все, что ему было нужно. Герцог уехал в Мадрид. Граф немедленно отправился туда же.

Такой знатный вельможа, как герцог Пеньяфлор, испанский гранд первого ранга, не может путешествовать, не оставляя следов, так что граф легко мог узнать, по какой дороге тот поехал. Он приехал в Мадрид в убеждении, что в скором времени сумеет объясниться с герцогом, чего так пламенно желал.

Но надежда его была обманута. Герцог был на аудиенции короля, после чего уехал в Барселону. Это походило на какой-то гибельный рок. Но граф не унывал, верхом проехал он Испанию и добрался до Барселоны. Герцог накануне уехал в Неаполь. Эта погоня принимала размеры Одиссеи, герцог точно чувствовал, что его преследуют. Однако на самом деле все обстояло иначе: он просто выполнял поручение, данное ему королем. Граф навел справки и узнал, что с герцогом едут оба его сына и дочь. Через два дня граф де Бармон отправился в Неаполь на судне контрабандистов. Мы не будем вдаваться во все подробности этой упорной погони, которая продолжалась несколько месяцев; скажем только, что граф не застал герцога и в Неаполе, как не заставал в Мадриде и Барселоне, он проехал всю Италию и въехал во Францию, преследуя неуловимого врага, который исчезал перед его носом.

Хоть граф и не подозревал, однако за это время их роли значительно переменились. И вот каким образом: герцогу было очень интересно узнать, как поступит де Бармон. Он был уверен, что война вынудит графа покинуть Испанию, однако он слишком хорошо знал решительный характер молодого человека для того, чтобы предположить хоть на одно мгновение, что тот примет нанесенное ему оскорбление, не постаравшись беспощадно отомстить. Вследствие этого он оставил в Кадисе доверенного человека, которому поручил, в случае появления там графа, наблюдать за его поступками с величайшим старанием и уведомить герцога, что предпримет граф. Человек этот добросовестно и очень ловко исполнил трудное поручение, доверенное ему, и, в то время как граф преследовал герцога, он преследовал графа, не теряя его из виду, останавливаясь, где останавливался он, и отправляясь за ним тотчас, как только тот отправлялся в путь. Когда наконец он удостоверился, что граф действительно преследует его господина, он перегнал графа, догнал герцога в окрестностях Пиньероля и передал ему все, что узнал. Герцог, в душе устрашенный упорной ненавистью своего врага, притворился, будто не придает никакой важности этому известию, и презрительно улыбнулся, слушая донесение своего слуги. Но, несмотря на это, он не пренебрег предосторожностями, и так как мир был почти подписан и испанский уполномоченный находился в Париже, отправил к нему этого самого слугу с письмом. В письме заключался официальный донос на графа де Бармон-Сенектера. Кардинал Ришелье без колебаний отдал приказание арестовать графа, и полицейские агенты его преосвященства под командой Франсуа Бульо выехали из Парижа в погоню за несчастным офицером. Де Бармон, в полном неведении относительно того, что происходило, продолжал свой путь и даже обогнал герцога, который, решив, что теперь ему нечего опасаться своего врага, ехал не торопясь.