Ширли Лорд

Сторож сестре моей

Книга первая

Посвящается A.M.Р.

Нью-Йорк, 1990

— Если быть откровенной до конца — я никогда не любила своего мужа.

Она вообразит, что это признание сорвалось с языка случайно, но это не так. Я точно знала каждое слово, которое была намерена произнести. Я всегда точно знаю, что намерена сказать. Знаю, но только теперь. В пору юности моя наивность и доверчивость проявлялись в том, что и как я говорила и делала. И за это мне приходилось расплачиваться. События, люди выходили из-под контроля. Но уже многие годы, десятилетия я знаю, что слова, сказанные однажды, имеют долгую жизнь и рано или поздно настигают нас точно так же, как и поступки, и в конечном счете показывают в истинном свете то, что говорят другие.

Пауза длилась уже достаточно долго.

— Речь идет о любви иного рода, той, что зиждется на уважении, восхищении. Он научил меня всему. — Мягкий смешок. — Ну, почти всему. Я, можно сказать, преклонялась перед ним. На самом деле мы были необыкновенно счастливы вместе, несмотря на разницу в возрасте и… — Я знала, когда необходимо сделать паузу. — …Ревность его детей.

Известная журналистка — она же моя крестница — Пенелопа Дэвидсон нетерпеливо подтолкнула диктофон ближе ко мне. Она напоминала маленького ребенка, который ищет сокровища, абсолютно уверенный в их несметном количестве! Отвечая на вопросы, я наблюдала за Пенни — так ее чаще называли, — наблюдала за ней пристальнее, чем она за мной, потому что в ее манере держаться оставалось по-прежнему нечто неестественное, хотя мы регулярно встречались вот уже почти три месяца. Мне страшно хотелось исправить это.

Моим проклятием, равно как и благословением, является как раз то, что я всегда стремлюсь исправить все, что портит внешность женщины. Женщинам необходима любая помощь, какая только им доступна, — а сейчас больше, чем когда-либо, — и, слава Богу, за многие годы они получили ее от меня предостаточно. Это одна из причин, почему я так неприлично богата.

Пенни унаследовала как от своей матери, так и от бабки длинные, изящные руки и ноги, но мне всегда казалось, что она совершенно не представляет, что с ними делать. В настоящий момент верхняя часть ее туловища неуклюже клонилась к скрещенным ногам. Вся поза выражала высшую степень волнения. Я с трудом удерживалась от искушения опрокинуть ее на декоративные подушки, чтобы дать наглядный урок, как выглядеть непринужденной, даже если себя таковой не чувствуешь, но сегодня это было неуместно.

Пенни получила утонченное воспитание, так как выросла в окружении образованных, воспитанных людей, к числу которых принадлежала и ее бабушка, а моя старинная подруга и первая покровительница, Александра Сэнфорд — вне всякого сомнения, признанный лидер высшего общества Нью-Йорка. Однако, подобно всем прочим молодым людям своего поколения, моя крестница была не в состоянии даже смотреть прямо на собеседника, не отводя взгляда. Это было вполне объяснимо, если учитывать тему нашего интервью; но будь она моей внучкой, я бы уже давно внушила ей, что умение смотреть прямо в глаза как в бизнесе, так и в моменты наслаждения — верный способ привлечь к себе больше внимания и, что гораздо важнее, стать незабываемой. Некая истина, учить которой японцев просто не возникает необходимости. Боже, у меня в ушах до сих пор еще звучал голос Бенедикта, определяя направление моих мыслей, как это всегда происходило прежде; я уже едва ли могу вспомнить, какие у меня были мысли до замужества.

Когда Анна-Мария унесла кофейный поднос, я откинулась назад и на миг прикрыла глаза. Дать понять, что время истекло, лучше всего именно так, а не заводить часы, чтобы они вдруг зазвенели посреди беседы, и уж, конечно, лучше, чем поглядывать на циферблат. Чересчур нарочито и пошло, как частенько повторял Бенедикт. Уже почти настала пора ехать в клуб играть в бридж — я обычно делаю это раз в неделю, — но я была рада, что до приезда Пенни отменила партию. Мне хотелось провести следующие несколько часов более плодотворно.

— Я отняла у вас слишком много времени сегодня, — говорила Пенни. — Огромное спасибо за ленч… ммм… как вы думаете, когда мы можем…

Как я уже поняла, паузы на полуслове вошли у нее в привычку, из которой она, возможно, извлекала пользу, провоцируя на неосторожные замечания людей простодушных и не очень осмотрительных.

Несколько месяцев назад я попросила ее пояснить, что именно она имела в виду в письме с просьбой об углубленном, развернутом интервью, которое никогда не будет опубликовано при моей жизни.

Возможно, потому, что английский не является моим родным языком, а скорее потому, что уроки Бенедикта научили меня стремиться расставить все точки над «I», но мне было необходимо чувствовать абсолютную уверенность в том, что я правильно поняла ее намек.

— Я знаю, что вы больше не соглашаетесь на интервью по личным вопросам, тетя Ти, но мне поручили вести… мм… — Пенни запнулась и умолкла, чувствуя себя не в своей тарелке, когда я потребовала четкого разъяснения. Но эта неуверенность в себе никогда не проявлялась в ярких и язвительных эссе, которые она публиковала.

Я не пришла ей на помощь.

— …страницу некрологов. Очень важно, чтобы в наших материалах содержалась не только верная информация, но также были отражены богатство и сила личности, когда речь идет о таких известных людях, как вы. — Она собралась с духом. — Мой редактор и я подумали, что, учитывая ваш вклад в экономику, возрастающий интерес Уолл-стрит к фирме «Луиза Тауэрс», ваши новые назначения, приближающийся юбилей и эти упорные слухи о передаче полномочий преемникам и возможной отставке, пресса не сможет представить правдивый рассказ или…

Так вот оно что.

Когда Пенелопа снова замолчала, я почувствовала скорее усталость и скуку, чем раздражение, и позволила себе продемонстрировать это.

— Итак, Пенни, тебе поручили выяснить истинное состояние больного, да? Могу заверить тебя лично и твоего редактора, что, говоря словами Марка Твена, сообщения о моей смерти были сильно преувеличены. На самом деле я никогда себя лучше не чувствовала, несмотря на то, что управляю делами компании страшно сказать сколько лет. Если тебе станет от этого легче, я весьма охотно попрошу доктора Эскбери дать письменное заключение.

— Ой, нет, конечно, тетя Ти. Смерть тут совершенно ни при чем… Я не имею в виду ваше здоровье, или возраст, или нечто в этом роде. Речь идет просто о том, чтобы получить гарантию, что удивительная история вашей жизни записана, история, правдивость которой можете подтвердить только вы, тетя Ти.

Я не была ее тетей, но она называла меня так с самого детства, более двадцати пяти лет, к немалому неудовольствию всего семейства.

— Мой редактор надеется, что я стану Элденом Уитменом номер два. Вы знаете, о ком я? Человек, который сделал страницу некрологов в «Нью-Йорк таймс» самым популярным чтивом благодаря своему… своему литературному дарованию, но также благодаря осведомленности и способности восприятия личности выдающихся людей.

— Ты хочешь сказать, он претворяет в жизнь свои интервью?

Я не сумела удержаться от этого замечания, и когда мы обе рассмеялись, мне было приятно услышать, как повеселел голос Пенни, напомнив, что девушка мне действительно нравилась.

Потом она повторила:

— Смерть, жизнь или смерть, здоровье или возраст человека тут совершенно ни при чем. Откровенно говоря, если бы вы не согласились, я бы взялась за некролог Мадонны.

Не удивительно, что этой девочке прочили большое будущее. Я позволила Пенни думать, будто согласна на такое количество интервью, какое потребует некролог, потому что верю в ее талант и здравый смысл, а также питаю привязанность к ее бабушке и матери, но не это было подлинной причиной. Разумеется, нет.

Когда умер Бенедикт — верится с трудом, что это случилось целых двенадцать лет назад, — я прекратила давать интервью. Я всегда их ненавидела, но Бенедикт утверждал, что интервью являются «необходимой частью работы». Конечно, интервью «даровались» лишь немногим избранным, но каким бы ни было издание: «Нью-Йорк таймс» или «Вог», «Элль» или «Харперс Базар», «Острэлиэн» или «Асахи Симбун», — для меня это значило одно и то же: в течение часа или около того постороннему позволено совать нос в мою жизнь и ворошить мое прошлое, настоящее или будущее. Все. Больше никаких интервью. И это была лишь одна из многих перемен, которые я внесла в свою жизнь после смерти Бенедикта. Я по-прежнему слыла женщиной пунктуальной до педантизма — хоть часы по мне проверяй, женщиной, верной своему слову, женщиной с безупречными манерами; пусть другие и не замечали, но мне-то было известно, как время от времени я тешила себя намеренно непредсказуемыми поступками.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: