Сначала он ничего не ответил. Верно, у них давно не было отпуска, или, скорее, у него не было. Жизнь Хани во многом как раз напоминала один затянувшийся отпуск, хотя приходилось признать, что она всегда вела дом, где бы они ни жили, и руководила прислугой. Он знал, что лондонский филиал заполучил в качестве почетного гостя на торжественное открытие новой фабрики принцессу Маргарет, которая разрежет ленту, и Хани, несомненно, придет от этого в восторг, и, да, он симпатизировал и восхищался Клэем, который был главной фигурой, поддерживавшей радио «Свободная Европа», сейчас начинавшее готовить программы мировых новостей для слушателей за «железным занавесом».

— Дай-ка я посмотрю предварительный план поездки. Это неплохая идея, очень неплохая идея, — медленно проговорил он. — И, конечно, мы могли бы провести больше времени с Чарли в Лондоне.

Он направился в кабинет, а Хани шла за ним по пятам, от возбуждения болтая без умолку. Он вручил ей аккуратно отпечатанный план своего маршрута. Он предвидел, о чем еще она станет просить, прочитав план и увидев, что на одном месте он намерен задерживаться не дольше одного-двух дней, и Хани не заставила себя ждать.

— Очень важно, чтобы жена президента компании выглядела как нельзя лучше, не правда ли? Но у тебя такой насыщенный график, что у меня совсем не останется времени, чтобы приводить себя в порядок.

Он ждал, надеясь, что не ошибся.

— Может быть, ты позволишь мне взять с собой Людмилу? Разумеется, на пароходе она поедет третьим или четвертым классом, или как там это называется. Тогда мне не придется ни о чем беспокоиться — ни об одежде, ни о прическе, ни о чем. — Она с вызовом посмотрела на него. — Это сэкономит кучу денег на салонах красоты, и… — теперь в ее голосе послышались торжествующие нотки, — ты сам часто повторял, что с тех пор, как я нашла Людмилу, я никогда не заставляла тебя ждать. Ну, почти никогда.

— Конечно, возьми ее с собой. Возможно, она даже улыбнется пару раз.

Хани изумилась и не скрывала этого. Неужели Бен становится ручным, как котенок? Все оказалось так просто.

— О, ты ужасно мил. Мне не терпится рассказать новость Фордам, и Клэям, и Чарли. Да, и, конечно, Людмиле тоже. Она не поверит такому счастью. Какой сюрприз для нее! Ах, какая чудесная мысль! Я смогу встретиться с Кристианом Диором, и ходить на показы мод, и покупать французские духи. О, дорогой, я так тебе благодарна. Ты будешь всюду гордиться мной, вот увидишь.

— Ты не должна ехать, — с несчастным видом сказал Милош. — Миссис Тауэрс никогда не сможет найти тебе замену, даже если ты откажешься от поездки.

— А вдруг полковник Тауэрс возьмет и тебя тоже?

Они находились в огромной кухне для слуг в апартаментах своих хозяев на Парк-авеню. Милош сидел за столом и смотрел, как его жена готовит питательный отвар, который миссис Тауэре, по совету Людмилы, теперь пила, чтобы улучшить цвет лица.

— Нет, он этого не сделает, — проворчал Милош. — Фирма «Роллс-ройс» намерена продать ему еще один автомобиль в Англии, и он уже сказал мне, что они предоставляют ему своего лучшего шофера на все время пребывания там. — Милош закрыл лицо руками, и голос его зазвучал глухо. — Он даже не представляет, что делает со мной, позволив тебе ехать с Мадам.

Людмила присела напротив него.

— Не глупи. — Голос ее был необычно мягок. — Тебе же будет гораздо лучше, если ты немного отдохнешь от меня. А я привезу тебе какой-нибудь подарок из Парижа.

— Ты правда хочешь поехать?

— Чему ты удивляешься? Разве каждая женщина не стремится хотя бы раз в жизни увидеть Париж? И только подумай… — Она мечтательно посмотрела на него. — Впервые за много-много месяцев меня и маму, папу и маленькую Наташу не будет разделять океан… — Ее глаза наполнились слезами, но когда он потянулся к ней, она, как обычно, отстранилась. — Не утешай. Я не хочу плакать. Я хочу быть счастливой. Я очень хочу стать счастливой и знаю, что в Париже я буду счастлива.

Милош заерзал на стуле. Несколько лет он не видел ее такой взволнованной, как сейчас. Засвистел чайник. Милош подошел к ней сзади, когда она заваривала кипятком травы. Едва жена поставила чайник и прежде чем она успела пошевельнуться, он крепко обнял Людмилу, прижав ее руки к телу. Он толкнулся бедрами в ее мягкий зад.

— Я твой муж. Прежде чем я разрешу тебе уехать, мы должны заняться любовью.

Хотя она застыла как истукан, он продолжал тереться об нее, пока его пенис не стал большим и твердым. В коридоре послышались шаги, приближавшиеся к кухне.

— Милош! — возмущенно воскликнула она.

— Обещай, или я скажу полковнику Тауэрсу, что ты беременна и не можешь ехать. Я тебе не позволю.

— Это отвратительно. Тебе прекрасно известно, что я не беременна и не собираюсь заводить ребенка.

— Обещай! — Он повысил голос, хотя они уже слышали за дверью голоса двух старших горничных.

— Обещаю, — тихо ответила она ледяным тоном. — А теперь отпусти меня, ты, свинья.

— Черт побери, Норрис! Если бы мы завтра изобрели аспирин, правительство, вероятно, никогда не дало бы добро на его производство. Мне надоели бесконечные проволочки в Комиссии по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов. Когда я вернусь, мы должны продолжить переговоры с их представителем. Их последний отказ от абсолютно непогрешимых с этической точки зрения испытаний — это уже слишком. — Бенедикт с силой швырнул трубку и снова уселся у туалетного столика в стиле Людовика XIV в туалетной комнате своего номера-люкс в отеле «Риц».

Людмила аккуратно закрыла полотенцем его белую вечернюю рубашку и приступила к стрижке. Опять Хани настояла на этом.

— У меня слишком отросли волосы. Мне следовало бы взять с собой Бёрка, моего парикмахера, — пошутил он утром за завтраком.

Стараясь доказать, сколько денег сэкономила им Людмила за время путешествия, Хани немедленно принялась превозносить талант девушки по части стрижки. Надо сказать, она действительно справляется великолепно, подумал Бенедикт. В зеркале их взгляды встретились, и Бенедикт, понимая, что она наверняка слышала их горячую беседу с Норрисом, звонившим из Нью-Йорка, не хотел, чтобы она впала в заблуждение, вообразив, будто «Тауэрс фармасетикалз» вот-вот изобретет аспирин! Хани довольно часто совершала подобные ошибки, превратно истолковывая его слова.

— Ты знаешь, Людмила, как давно человечество пользуется аспирином?

Он уже был готов просветить ее, когда она ответила, ни на секунду не прекращая щелкать ножницами:

— С тех пор, как Гиппократ обнаружил салицин в коре ивового дерева. В 400 году до нашей эры.

Увидев, что он насупился, она неожиданно улыбнулась умопомрачительной, жизнерадостной улыбкой, от которой у нее появились ямочки на щеках, а в глазах непроизвольно засверкали озорные искорки.

— Прекрасно, юная леди, — неохотно сдался он. — Теперь я в состоянии оценить ваш ум.

Они пристально посмотрели друг на друга в зеркале, задержав взгляд на секунду дольше, чем было необходимо, и за эту секунду в их отношениях что-то неуловимо изменилось, словно за эту секунду они каким-то непостижимым образом, без слов, поняли, что неравнодушны друг к другу.

Как позднее вспоминал Бенедикт, именно в тот момент он решил, что непременно узнает секрет этой странной женщины с длинными, бледными пальцами, которая держится с таким холодным достоинством, этой молодой женщины, в которой таится столько природной красоты и ума.

— Людмила, я приготовила тебе сюрприз, — важно провозгласила Хани, появившись в туалетной комнате в шуршащем эффектном вечернем платье, которое она купила в Лондоне у молодого модельера по имени Норман Хартнелл.

— Да, мадам?

— Ты так много работала с самого нашего отъезда из Нью-Йорка, а теперь еще мой муж доставляет тебе новые хлопоты, — весело прощебетала она. — Пожалуйста, не стриги его слишком хорошо, а то Бёрк останется не у дел, и это дурно скажется на моих прическах.