Марлен Анджела Тауэрс, подписывавшая разного рода служебные бумажки «М.А.Т.», в мире косметического бизнеса была известна как «тряпка»[3]. Помимо прочего она говорила избитыми фразами и лозунгами, произнося их голосом маленькой девочки, и ни для кого не являлось секретом, что многие не посвященные недоумевали, почему Луиза продолжала терпеть ее после смерти Бенедикта.

Но те, кто участвовал в деле, — они-то знали. За глаза над Марлен могли потешаться и даже презирать ее за подобострастное раболепство перед Луизой, но никто не ставил под сомнение ее ценность. И дело было не только в ее семинарах «Возьмись за эту работу и полюби ее» для косметологов и массажистов с натруженными пальцами или студийные занятия «Добейся успеха в самоусовершенствовании» для визажистов со стертыми ногами, дававших консультации в магазинах; самым важным ее качеством была способность источать заразительную энергию и энтузиазм, едва сойдя с трапа самолета, только что облетевшего полмира.

В отличие от большинства людей, очутившись в лифте, Марлен никогда не смотрела вверх, на табло, на котором высвечивались номера этажей по мере того, как кабина поднималась; она смотрела вниз, на ноги пассажиров, проверяя, придерживается ли кто-либо из служащих на сороковом этаже и выше правил в одежде, изложенных в официальных циркулярах «М.А.Т.», где помимо всего прочего подчеркивалось, что сотрудникам фирмы не подобает носить кроссовки.

Едва Марлен вышла из лифта на сорок втором этаже, на нее потоком хлынул необычный запах. Ее ноздри затрепетали. Тубероза — да, она легко узнала этот опьяняющий, знойный, чувственный аромат — хорошо, великолепно. Словно ищейка, Марлен застыла на месте, принюхиваясь, пытаясь уловить другие оттенки букета. Неужели это окончательный вариант композиции, созданной специально, вместе со множеством других вещей, в честь двадцать пятой годовщины основания первой «Цитадели здоровья и красоты», прочно вошедшей в анналы как самый главный, поворотный момент в судьбе компании? Неужели это № 25 — такое кодовое название носили духи, которые будут преподнесены нескольким избранным вроде Первой леди, Барбары Уолтерс, звездам Голливуда и даже королеве Испании, которая прилетала вместе со своим августейшим супругом на торжественный обед?

Что-то происходило без ее ведома и одобрения. С ней снова не захотели считаться, принимая окончательные решения. И это в той области, где она была самая компетентная, за исключением Луизы, конечно. Неужели в этой проклятой компании никто не помнит, что Бенедикт открыто расхваливал ее нос, говорил, что у нее нюх профессионала, когда в один миг сбыт «Бравадо» достиг миллиона долларов, когда покупателей приходилось вносить в списки ожидающих своей очереди, — и все это было достигнуто без образцов запахов и современных видов многомиллионных массовых рекламных кампаний? Неужели никто не помнит, как много ей пришлось работать, чтобы отобрать из всех возможных необходимые компоненты и составить неповторимый букет «Бравадо»? Причем впервые тогда к ее мнению отнеслись серьезно.

Она с возмущением ринулась к малому залу заседаний членов правления, где, как сказала Бобби, ее секретарша, должно состояться закрытое совещание. Бобби выведывала для нее информацию с того самого дня, как Марлен поступила на работу в компанию, сразу после кончины Леонарда, ее мужа, младшего брата Бенедикта, председателя правления.

— Какой сюрприз, тетя Map. Я думал, ты все еще в Денвере, присуждаешь ежегодные Серебряные кубки.

Тон Кика Тауэрса красноречиво свидетельствовал, что появление Марлен явилось отнюдь не приятным сюрпризом. Он потер рукой загорелое лицо, словно стараясь подавить зевоту.

С облегчением Марлен убедилась, что ее дочери Зои нет на совещании. Было и так достаточно скверно, что приходилось мириться с двуличием внучатого племянника Кика, но недавно она начала подозревать, что Зоя оказалась ядовитой гадюкой, пригретой на груди. Младшее поколение полагало, что знает ответы на все вопросы, но им не хватало стержня.

— О, нет, нет, нет, Кик, я предупреждала их еще в марте, что не смогу остаться на празднество Серебряных кубков, хотя там готовится нечто потрясающее. Четыре девушки произвели сенсацию, так что…

— Тысяча новых покупателей, — спокойно перебил Кик. — Что ж, будем надеяться, они покажут себя за прилавком. Денверские показатели последнее время были неважными. Однако прошу нас извинить, тетя Map, мы тут пытаемся разрешить кое-какие финансовые проблемы.

Марлен обежала взглядом стол. Ее внучатая племянница, сестра Кика Фиона, сидела с каменным лицом между двумя старшими финансистами, Крэкстером и Фроммом. Бедняжка Фиона, когда она не улыбалась, самые неприятные фамильные черты Тауэрсов проявлялись на ее лице.

— Боже, Кик, я думала это… здесь… совещание созвано, чтобы подвести черту под программой юбилея. Я рассудила, что всякое лыко в строку… — Голос Марлен сошел на нет, когда она рассмотрела на столе подле Кика нечто, весьма напоминавшее длинное письмо со словом, которое она моментально прочла, даже вверх ногами. Наташа — глубоко запечатлевшиеся в памяти зигзагообразные каракули — это слово она узнала бы где угодно! Ее сердце колотилось. Все безмолвно смотрели на Марлен, ожидая, когда она уйдет. Что происходит?

Ей хотелось проклясть их всех, в полный голос бросить оскорбления, выкрикнуть свои подозрения по поводу благоухания, разливавшегося в воздухе на сорок втором этаже, но вместо этого она позволила Кику проводить себя в вестибюль в сторону лифта.

— Тебе нравится, как пахнет? Луиза не уверена, что это то, что надо. У тебя такое великолепное чутье — мы дожидались понедельника, когда Риллз должен представить другой вариант, а потом уже хотели показать тебе, но тебя, как всегда, трудно удивить, не правда ли, тетя Марли?

Теплота, прозвучавшая в его голосе, и то, как он назвал ее — именем, каким звал ее в детстве, — заставили ее зардеться. Итак, по крайней мере Кик осознает, сколь ценной может оказаться ее помощь.

— Ну, немного я все же удивилась, Кик. Тут собрано несколько необычных цветочных ароматизаторов… непривычный нерезкий оттенок, насчет которого я не уверена, но, конечно, откуда мне знать, не попробовав запах на запястье? Речь ведь идет не о сухих духах, нет?

Ей хотелось выступить с глубокомысленным утверждением, но, к своему стыду, она поняла, что слова ее прозвучали слабенько, просто глупо. Деликатно жужжа, подошел лифт, и Кик нежно поцеловал ее.

— Решительно нет. Давай поговорим с Риллзом в понедельник. Восемь тридцать — не слишком рано для тебя? В связи с тем что до события осталось меньше двух недель, нам предстоит чертовски много потрудиться.

— Разумеется, восемь тридцать — отлично. Ты ведь знаешь, Кик, я всегда прихожу в офис к восьми.

Они все знали об этом. У нее не было никого, с кем бы она делила постель, и ничего, что удерживало бы ее дома. За исключением предстоящего обеда с Луизой, которого она ждала с огромным нетерпением, и партии в бридж, грядущий уик-энд маячил впереди как наихудшее из наказаний.

Отрадное чувство, что ее высоко ценят, ласкало самолюбие до той минуты, пока она не достигла дверей собственного офиса. Потом ее одна за другой осенили две мысли.

«Этот ребенок способен заворожить даже армию, так что она сложит оружие, — говорил о Кике ее муж Леонард. — Он самый верный сын своего отца, какого мне когда-либо доводилось встречать». Марлен была полностью заворожена «верным сыном», настолько, что даже не заметила, как ее удалили с совещания и посадили в лифт. Она вспомнила о документе с изломанными линиями имени Наташа в логотипе фирменного бланка на столе в зале заседаний правления и почувствовала дурноту. Если бы Луиза находилась в офисе, она тотчас же отправилась бы к ней, но, конечно, та, как обычно в пятницу днем, играла в клубе в бридж.

Должна ли она вечером завести об этом разговор с Луизой? Существует же какое-то разумное объяснение, возможно, какой-нибудь мелкий промышленный шпионаж, скажем, по поводу формулы помады или чего-нибудь в этом духе. Всегда найдутся вероломные люди, желающие добыть побольше денег. С этой проблемой приходилось сталкиваться всем компаниям, хотя и не в той степени, как прежде, когда «Ревлон» и «Лаудер» размещались в одном здании — Главной Обители Ароматов, как его тогда называли.