Размолвка явилась грозным предупреждением, что Бенедикт Тауэрс отличался от других мужчин, поскольку, какой бы властью над ним она ни обладала в постели, какая-то часть его сознания всегда будет способна рассматривать ее критически, бесстрастно. Она помнила, как он однажды со стыдом признался, что, пока она не появилась в его жизни, он даже не представлял, какой удивительно скучной была его жизнь с Хани.

И с тех пор Людмила поклялась, что никогда снова не разочарует Бенедикта. Все свое свободное время — когда она не сопровождала мужа в его деловых поездках — она посвятила учебе, посещая курсы за курсами по международным отношениям, американской истории, французской и английской литературе, и с неменьшим усердием занималась дизайном интерьеров, знакомилась с кухней для гурманов и осваивала правила, как организовать стол и банкет. Она ни перед чем не останавливалась, чтобы доставить удовольствие Бенедикту, который проверял ее домашние задания со строгостью учителя, вознаграждая ее за успехи дорогими подарками, спрятав их под подушку.

Ее труды не пропали даром. Он начал прислушиваться к ее мнению, иногда просил поприсутствовать на деловых встречах, если они происходили у них дома, и поделиться затем своими впечатлениями об участниках переговоров, или же спрашивал, что она думает о принятых решениях.

— Как ты считаешь, почему на самом деле Бенедикт разрешает тебе начать свое дело?

Людмилу удивил вопрос Александры, но она ответила честно:

— Чтобы побаловать меня. Он знает, что мне нравится заниматься косметикой. Когда я впервые упомянула о магазине, он сказал, что я выгляжу так, словно опять влюбилась. — Людмила застенчиво улыбнулась, припомнив, что произошло потом. — Он поинтересовался, какие у меня есть деловые предложения, и, когда на следующий день я представила ему их, он подарил мне договор об аренде на день рождения.

— Сколько, ты говоришь, у тебя будет работать косметологов?

— Для начала двое, хотя, если дела пойдут хорошо, я в течение года смогу снять еще один этаж наверху и расширить магазин.

— И ты собираешься представить растительный крем, изобретенный твоей семьей, забыла название, тот самый, что действительно помогает избавиться от морщин?

Людмила с трудом подавила желание рассмеяться. Елена Рубинштейн, отказавшаяся от приглашения на свадьбу, сделала ей намного более ценный подарок, чем ужасная эмалевая ваза, которую она прислала в контору Бенедикта с официальными поздравлениями.

Людмила по крупицам собирала бесценные перлы мудрости Мадам, и она никогда не забудет ее уроков. Сейчас она словно слышала голос Мадам: «Только запусти себя — и ты состаришься. Машся этим кремом постоянно — и эти ушасные морщины пропадут. Верю ли я в это средство? Конешно, я верю в него. Это старый фамильный секрет. Никто в мире не мошет сделать ничего, што сравнится с этим. Вот, дай я немношко помашу тебе руку. Ты чьювствуеш, какой он чьюдесный на ощупь, словно бархат? И такой отныне будет твоя коша, если ты будеш пользоваться кремом регулярно».

Что еще, по словам Яна, говорила старая ведьма, когда он спросил у нее, в чем секрет ее успеха? «Сначьяла тебе долшно повезти. Потом воспользуйся случьяем в своих интересах, и в дальнейшем тоше не упускай шансов, и работай больше всех».

Итак, все в порядке, она воспользовалась случаем. Один из самых влиятельных и богатых людей в мире увлекся ею. Она сыграла на этом. Она отказалась, несмотря на бедность и ужасное положение, уступить его требованиям — переехать в снятую для нее квартиру и стать его содержанкой; после аборта она настояла, чтобы он подыскал ей место где-нибудь, как можно дальше от него, и никогда не пытался снова с ней увидеться. Поскольку он не привык, чтобы его желаниям перечили, он последовал за ней на другой конец света, и она снова ему отказала. И вот она уже два года была его женой и собиралась воспользоваться новым шансом, начав строить свою карьеру, во имя чего была готова работать, как никто другой, хотя Бенедикт пока об этом не подозревал.

Людмила медленно открыла и принялась тщательно исследовать содержимое своей сумки точно так же, как это дюжину раз делала у нее на глазах мадам Рубинштейн.

— О, вот крошечный образец. — Она достала маленький тюбик и выдавила немножко крема на тыльную сторону протянутой руки Александры. — На ощупь он словно бархатный, правда? Смотри, как он мгновенно впитывается в кожу…

Александра потрогала свою руку кончиком указательного пальца.

— Да, — задумчиво согласилась она. — Действительно, напоминает бархат. Как он называется? Я хочу заказать тонну!

Людмила улыбнулась — к тому времени она уже сознавала, какое впечатление производит ее живая улыбка.

— В моей семье его называли «Hanacke Dozinky», что значит «праздник урожая»; это большие торжества в деревнях области Гана в Моравии, откуда родом мой отец. Иногда крем называли просто «кремом невест», так как он совершенно особенный, и мы берегли его для исключительных случаев. — Ни слова из того, что она говорила, не соответствовало истине, но ее речь нельзя было назвать экспромтом. Она репетировала свое будущее интервью прессе. Она тщательно подбирала каждое слово. И опять, ее благодетельница, мадам Рубинштейн, не ведая того — как бы она ни была разъярена, — научила ее кое-каким секретам, как лучше представлять косметическую продукцию широкой публике.

— Звучит совершенно очаровательно, — восхитилась Александра. — «Крем невест» — чудеснее не бывает, хотя, дай-ка мне подумать… — Она откинула голову на спинку кресла. — Тебе не кажется, что такое название может отпугнуть старых дев, которые нуждаются в подобном средстве больше всех? Почему бы тебе просто не дать магазину и крему свое имя? Людмила! Это необычное имя. В конце концов, если Бенедикт имеет к этому хоть какое-то отношение, ты станешь второй Еленой Рубинштейн или Элизабет Арден! — Она замолчала, а потом добавила с иронией: — Держу пари, он захочет, дорогая, чтобы ты использовала свое полное имя — Людмила Тауэрс, причем «Тауэрс» будет выведено огромными, четкими буквами.

Поздно вечером — а вечер выдался на редкость тихим и спокойным, и на небе сияла полная луна, — когда Бенедикт вернулся с работы, Людмила попросила Торпа накрыть столик на двоих на террасе, куда выходила их спальня. Внизу, до самого горизонта, простирался город, сверкающий тысячами огней.

— Оставьте все как есть, Торп. Я позвоню, когда мы закончим.

Ужин состоял из любимых блюд Бенедикта: простой, правда, приправленный специями, холодный суп, отменная холодная лососина и салат, сыр бри лучшего качества и бутылка «Поммери», стоявшая в ведерке со льдом.

Пока Бенедикт принимал душ, Людмила сменила костюм, в котором ходила на ленч, на одно из его любимых неглиже из светло-серого шифона, сквозь который ее кожа сияла, словно алебастровая.

Он выглядел усталым, и Людмила стала нежно массировать его шею и плечи, как только он сел за стол. Спустя несколько минут он сказал:

— Иди сюда.

Он притянул ее к себе на колени и, распахнув шифоновый пеньюар, скользнул руками по ее телу и накрыл ладонями обнаженные груди.

— Кажется, они налились… Да, налились. — Он поднес ко рту сначала один сосок, потом другой. — Романтический ужин затеян для того, чтобы сообщить мне новость, которую я до смерти хочу услышать? Ты, наконец, беременна, моя дорогая?

Она застыла. Хотя он постоянно задавал ей этот вопрос в первый год их брака, в последнее время он не заговаривал о беременности.

— Нет-нет, не думаю.

Он стиснул ее в объятиях.

— Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка. Давай забудем про ужин и немедленно отправимся в постель. Я чувствую, что сегодня та самая ночь.

На миг она вышла из роли жены, молчаливо соглашавшейся со всем, что бы ни сказал или ни сделал ее муж. По-прежнему крепко прижатая к его пиджаку, она сказала:

— Нельзя ли попозже? Мне не терпится рассказать тебе о моей сегодняшней встрече с Александрой.

Бенедикт оттолкнул ее на расстояние вытянутой руки и разглядывал ее с выражением, к которому она уже успела привыкнуть, слегка озадаченным и немного возмущенным, словно он хотел сказать: «Ну, и чем ты на сей раз меня удивишь?»