Число охотников на сибирских станах росло год от года. В точности неизвестно, сколько их было в самом начале XVII в. — сохранившиеся сведения отрывочны и противоречивы. Только с 1615 г. Ямской приказ начинает более или менее верно учитывать жителей почтовых станов. В Тобольске, например, в 1620 г. на четырех дорогах (Ишимской, Тюменской, Сургутской и Тарской) стояли ямские слободы, в которых проживало 250 охотников с семьями [68]. В бумагах 1620 г. записано всего 39 верхотурских ямщиков, а через год их стало 50. И. Я. Гурлянд определяет численность гонщиков первой четверти XVII в. две тысячи человек [69].

Условия почтовой гоньбы в Сибири были невероятно тяжелые. Среди местных жителей мало находилось охотников выполнять ее. Поэтому в гонщики набирались люди всех чинов и сословий, в том числе и стрельцы, и казаки, и торговые люди, «которые своею охотою пожелают служить ту ямскую службу» [70]. В других местностях России этого не допускалось. Упрощалась и формальная сторона выборов ямщиков. По существующей системе за нового охотника ручались все или, по крайней мере, большая часть его односельчан. Для сибирской же гоньбы добропорядочность кандидата гарантировалась священником того прихода, в котором он жил. Священник подписывал «излюбленный список» в том, что будущий ямщик — «человек добр, семьянист и непьяница и животом прожиточен и государеву ямскую гоньбу ему гонять мочно» [71]. Формула добропорядочности ямщика была едина для всей России.

Кроме «подмоги» и бесплатного проезда в Сибирь, новым охотникам предоставили еще ряд льгот. Их на три года освободили от платежа всех старых долгов, взносов в царскую казну и местных налогов. Послаблениями пользовались также и работники ямщиков. Около 1605 г. верхотурский воевода Л. Никитин пытался привлечь наемных рабочих к выполнению некоторых повинностей, в частности, велел собирать с них деньги на содержание бань. Ямщики пожаловались в Москву. Они писали, что наймитов держат для выполнения сельскохозяйственных работ. Прислуга занимается хлебопашеством, сенокошением и, если ее оторвать для отбывания городских повинностей, этими делами придется заняться самим ямщикам, «отчего будет скорой гоньбе задержание». Москва согласилась с доводами охотников, и воеводе приказали «наймитов ни в какие изделия не собирать» [72]. В 1615 г. верхотурские ямщики добились еще одной льготы: их освободили от платежа «сенных денег»[21] в тех случаях, если, оправляясь из Верхотурья со служилыми людьми или с почтой, на обратном пути они шли но вольному найму с товарами торговых людей. «Сенные деньги» тогда только взимались, когда и из Верхотурья ямщики ездили «своей волею нарочно», т. е. по найму [73]. В 1648 г. верхотурские и тобольские ямщики добились освобождения от сбора «выдельного хлеба»[22] со своих пашен. В следующем году правительство спохватилось и предписало местным воеводам выяснить, у кого из ямщиков пашни выше установленной нормы, и брать «выдельный хлеб» со сверхокладной земли [74]. И все же, несмотря на такое ограничение, ямщики не остались в накладе: как тогда говорили, земелька в Сибири сама родит, а добрая земля — полная мошна.

В Сибири начала XVII в. не существовало никакой промышленности. Поэтому многие изделия, особенно металлические, приходилось доставлять из западных областей России. И стоили они очень дорого. Из Соликамска ямщики привозили всевозможные хозяйственные товары и выменивали их на меха у туземного населения. Хотя по существующему положению десятая самая лучшая шкурка бесплатно сдавалась в царскую казну, торговля мехами приносила гонщикам большие деньги. За эту статью дохода они постоянно боролись с приезжими купцами. В 1604 г. бил челом верхотурский ямской охотник Глазунов: торгует-де на Верхотурье торговый пришлый человек Аучанин всякими товарами с вогуличами; у кого сведает про какой хороший мех, перекупает, а младшим людям, в том числе и ямщикам, никакого меха купить не дает, только самые плохие шкурки достаются местным торговцам. Борис Годунов написал воеводе: не велеть Лучанину перекупать меха, чтобы «верхотурским всяким людям в том нужды и тесноты не было» [75]. В течение всего XVII в. известны указы, дававшие ямщикам преимущественное право торговли с коренным населением Сибири.

Все больше и больше русских поселений строилось в Зауралье, но их жители не принимали никакого участия в устройстве скорой гоньбы. Даже расчищать дороги и ремонтировать на них мосты продолжали сами охотники. В 1615 г. последовал указ, который исходя из жалобы ямских охотников предписывал впредь «частить и бродить» дорогу пашенным и торговым людям «наровне с ямщиками» [76]. Однако еще до 30-х годов XVII в. встречаются жалобы ямщиков на неурядицы при распределении работ по благоустройству трактов.

При создании Верхотурского яма гонщики получали по 20 рублей на пай[23] и по 12 четвертей[24] ржи и овса. Туринским и тюменским охотникам, у которых разгоны были меньше, меньше и платили — 15 рублей на пай при том же количестве зерна. Сибирские ямщики получали денежное жалование ненамного меньше своих собратьев, ездивших из Москвы в Новгород и Псков, причем гонять им приходилось раз в 10 реже[25]. Простым ямщикам на всех станах нарезали по 15–20 четвертей[26] пахотной земли, старосты получали вдвое больше. Размеры покосов и других угодий вообще определялись «на глаз». Устроители сибирских ямов раздавали пашни щедрою рукой. Когда в 1649 г. правительство издало указ о взимании «выдельного хлеба» со сверхокладной пашни, все угодья перемерили и оказалось (хотя ревизию производили тоже весьма приблизительно), что почти у всех ямщиков пашни втрое больше нормы, а на Самаровском стане даже в пять раз. Правда, здесь земля родила хлеб хуже, чем в районе Верхотурья или Туринска.

В 20-х годах XVII в. правительство сделало попытку вдвое уменьшить денежное жалование и совсем не давать хлеба, ссылаясь на то, что охотники и так получают много зерна со своих пашен. Результат немедленно сказался — ямщики начали разбегаться. Пришлось не только вернуться к прежним нормам, но и систематически увеличивать их из года в год до тех пор, пока в конце XVII в. верхотурские охотники не стали получать по 28 рублей на пай при прежнем хлебном содержании.

8 марта 1627 г. по рекомендации знаменитого русского военачальника Д. М. Пожарского, который тогда стоял во главе Ямского приказа, утверждена «Роспись, кому сколько подвод давати». Первоначально положения «Росписи о подводах» распространялись и на Сибирь. Но уже 12 мая того же года в нее вводятся некоторые ограничения. Указали детям боярским давать летним путем из Москвы в Сибирь 2 подводы, а зимой 2 саней с проводником, вместо 4 по распоряжению от 8 марта. От этого получилась огромная экономия, потому что почту тогда в основном перевозили дети боярские. С 21 января следующего года стали давать всем воеводам, приказным людям и письменным головам, едущим в Сибирь, под их запасы 6 подвод, если по росписи от 8 марта им полагалось 10, 7 вместо 12, и 8, а не 15 [77]. В годы царствования Михаила Федоровича (1613–1645)[27] обнародывается еще один указ о проезде в Сибирь. По этому документу боярам, направленным в Тобольск, полагалось 20 подвод, их товарищам — 15, в другие же города они добирались на 12–14 телегах. Письменным головам давали 10 подвод. Остальные чины получали средства передвижения по росписи от 8 марта 1627 г. Сверх того было указано духовенству не давать транспорт вовсе, кроме лиц, ехавших для «государевых дел». Облегчая условия скорой гоньбы в Сибири, правительство одновременно стремилось ее упорядочить. Категорически запрещалось посылать лишних гонцов. За нарушение этого распоряжения строго взыскивалось с лица, отправившего человека с «неважными вестьми» [78]. Но, пользуясь полнейшей бесконтрольностью, некоторые выезжавшие из Сибири запасались еще 2–3 подорожными на чужое имя.