Но вернемся к Крауссу. 20 сентября 1714 г. почтмейстер представил Шафирову[60] доклад о проделанной работе. Почту предлагалось из-за плохого состояния дороги устроить верховую. На рижскую линию петербургская почтовая контора выделяла три лошади с конюхами, которые гоняли от Петербурга до первой почтовой станции. Раньше она находилась в 30 верстах от города в Дудергофе (ныне — город Можайский). Краузе решил, что лошадям будет тяжело, особенно в плохую погоду, делать по тридцать верст в оба конца, и перенес первую подставу ближе к столице в Горелый Кабачок (теперь Горелово). Здесь он поставил 18 лошадей[61]. Таким образом, между Горелым Кабачком и следующей станцией в Новой Бури (ныне Новая) получился очень большой перегон — 44 версты. Почтмейстер разделил его пополам и на мызе Кипень устроил станцию с 20 лошадьми. Следующие за Новой Бурей станы находились друг от друга на расстоянии свыше 20 верст. Их Краусс оставил на своих местах. Схема почтовых подстав между Петербургом и Нарвой теперь выглядела следующим образом: Петербург (24 версты) — Горелый Кабачок (21 верста) — Мыза Кипень (23 версты) — Новая Буря (25 верст) — Копорье (25 верст) — Мыза Пилава (22 версты) — Ямбург (25 верст) — Нарва.

Далее за Нарвой почтовый тракт проходил через Дерпт и Валк. Здесь станции были организованы еще в 1707 г. На них находились по два крестьянина для гоньбы и по одному унтер-комиссару, надзиравшему за лошадьми. От Риги до Доблена (сейчас — Добеле) ходила государственная почта, а дальше к прусскому рубежу корреспонденцию доставляло частное лицо. В бумагах приказа Ямских дел сохранилось «Известие о состоянии почт в Рижской губернии», в котором есть следующее сообщение: «немецкая почта утверждена по прежнему шведскому порядку и с некоторым иноземцем в Курляндии именем Урбаном контракт учинен, по которому он обязан подставы и почталионы между Добленом и Мемелем содержать и почтовые сумы верно отправлять». За работу Урбану «генерал почт правитель несколько денег определил». Эти «несколько денег» составили 520 талеров (менее 250 рублей) в год [187].

Сложнее дело обстояло с лошадьми. На Пилавской мызе Краусс нашел 15 не ахти каких хороших лошадей. В Ямбурге стояло 16. А в Нарве получилось совсем плохо. Восемь лошадей на почтовой станции совсем не могли возить ни почту, ни проезжающих, до того они были заезжены.

Мы уже говорили, что с 24 сентября 1714 г. начала работать почта в Лифляндии. Это не совсем верно: почтальон уехал только на другой день. А двадцать четвертого был объявлен Регламент о скорой гоньбе между Петербургом, Ригой, Ревелем и Перновым. Почта устанавливалась двух видов — верховая (ординарная) и для перевозки проезжающих. Вновь учрежденной почте и ее служащим давались большие привилегии. Запрещалось всем и каждому задерживать почту в пути или причинять почтовым работникам какой-либо вред или чинить насилие.

Для соблюдения государственных интересов на каждые два перегона назначался особый унтер-комиссар. Его распоряжения должны были неукоснительно исполнять не только подчиненные ему солдаты, но и все проезжающие. Унтер-комиссары строго следили за тем, чтобы верховая почта отправлялась без замедления, часы ее прихода и ухода записывались с точностью в проездные документы. Курьерам он давал самых лучших лошадей, напоминал о необходимости следовать без задержки и взыскивать прогоны за взятые подводы. В то время часто жаловались на курьеров за то, что они, задержавшись где-то в пути, безжалостно гнали лошадей так, что последние, не выдержав бешеной скачки, нередко падали в дороге. Если же проводник, пытаясь удержать курьера, указывал ему на недопустимость такой езды, то оказывался битым сам. Регламент запретил курьерам впредь творить подобное беззаконие и предписывал им ездить сзади проводников со скоростью 8 верст в час[62]. Если посыльный нарушал это постановление, комиссар доносил о случившемся в Петербургский почтамт и с виновного взыскивалась стоимость загубленной лошади. Все прочие проезжающие могли получить подводы только по подорожной с взиманием установленных прогонов. Любой проезжающий, будь то почтарь, курьер или путешествующий по своей нужде, не мог проезжать на казенных лошадях больше одного перегона. Для защиты почты и путешественников от нападения «безбожных людей» на каждой станции находился солдатский караул. С его помощью и при поддержке местных крестьян унтер-комиссар должен был задерживать и заключать под стражу злоумышленников, донося о них петербургскому почтамту. «Наше… высокое намерение», — говорится в заключительной части Регламента, — «состоит в том, чтобы оказать публике услугу устройством верной и безопасной перевозки почты, то еще раз строго напоминается каждому о том, чтобы им исполнялись все предписанные выше постановления или чтобы, в противном случае, он ожидал себе наказания за нарушение их, как телесно, так и отнятием жизни, чести и имущества, по важности его проступка; для того-же, чтобы никто не мог отговариваться незнанием Регламента, предписывается опубликовать его во всеобщее сведение на каждой почтовой станции». Оттиски Регламента были вывешены на самых видных местах [188].

Почта в Ригу начала работать с 25 сентября 1714 г. Это верно только наполовину, так как с этого дня стали возить лишь частную корреспонденцию. А правительственные распоряжения в Ригу доставлялись еще раньше со вторника 24 февраля. Первое время дни отъезда почтаря из Петербурга были вторник и суббота. 25 сентября регламент работы почты сменился: она стала уходить из столицы по понедельникам и пятницам. Верховая почта находилась в дороге четыре дня и прибывала в Ригу в пятницу и вторник, что не было согласовано с графиком заграничной почты, отправляемой в Мемель в воскресенье и четверг, вследствие чего корреспонденция, идущая за рубеж, бесполезно лежала в Риге два дня. Поэтому в декабре 1723 г. вернулись к старому времени выезда почтальонов из Петербурга: вторник и суббота [189].

В 1722 г. между Россией и Пруссией начались переговоры об устройстве, помимо легкой верховой, еще тяжелой почты для перевозки посылок и денежных отправлений. Почти год обменивались мнениями по этому вопросу генерал-почт-директор А. И. Дашков и прусский посланник в Петербурге фон Мардефельд. Переговоры кончились ничем, так как стороны не могли разрешить вопроса об ответственности за сохранность денежных отправлений.

На петербургско-рижской линии впервые в России вводится новый принцип оплаты частных почтовых отправлений: в качестве весовой единицы был принят не золотник, а лот[63]. Такса почтовой оплаты была следующей: от Петербурга до Нарвы — 5, до Дерпта — 8, до Ревеля —10, до Риги —15, до Митавы (Елгава) — 18 копеек за лот. Эта такса оставалась неизменной в течение 20 лет. Почтмейстер Краусс определил стоимость пересылки зарубежных писем. Он определил ее из стоимости провоза письма до Риги — 15 копеек за лот, 12 копеек — за пересылку его от Риги до Мемеля и заграничного почтового сбора (так называемого «порто») за дальнейший транзит до места назначения. При этом Краусс проделал одну нехитрую операцию. Он получал плату за пересылку заграничного письма в копейках, а расплачивался за него с немецкими почтмейстерами в прусских грошах, курс которых был ниже. Таким образом, в доход петербургского почтового двора шла разница в курсе, что составляло, по мнению авторитетного исследователя русских финансовых связей с заграницей М. И. Чулкова, для каждого письма в Голландию 5 копеек с лота [190].

Первоначально почта перевозилась из Петербурга в Ригу на крестьянских лошадях без платежа прогонов. В 1718 г. лифляндские ландраты[64] обратились к П. П. Шафирову с требованием оплачивать их расходы за доставку корреспонденции. В противном случае они грозили остановить почтовую гоньбу. Поэтому Шафиров вынужден был повысить таксу за иностранные отправления, потому что «из почтовой казны за малым сбором платить было невозможно». Она стала почти в два с половиной раза выше. Теперь почтовый сбор за письмо от Петербурга до Мемеля составлял 69 копеек вместо прежних 27 [191].