Когда очнулся, его затопили боль и стыд от осознания, что его пометили, как скотину. Шли дни, цвет клейма превращался из ярко-красного в белый, пока оно не стало похожим на лист тростника, метку, предназначенную для рабов, работающих в карьере.

Он не знал, как много времени провел в карьере среди других осуждённых и охранников с ятаганами и кнутами. Он даже не знал, где находился, вокруг не было ничего: ни городов, ни рек, одна пустошь. Затем случилось одно событие. Однажды он вывозил на телеге отработанный камень. В это время в карьер приехал богатый покупатель, чтобы выбрать материал для строительства своего дома. Грэй увидел мужчину на расстоянии, безучастно отметив голубой шелк халата.

Он тащил свою телегу вдоль утёса, когда посетитель со свитой прошли мимо. Сверху, где отделяли кусок известняка от утёса, он услышал крик, и заметил, как этот кусок начал крениться. Часть его отделилась и начала падать. Человек в голубой одежде как раз подходил к тому месту, куда вот-вот должен был обрушиться камень. Грэй закричал, но он кричал на английском. Выпрыгнув из телеги, он прыгнул на человека.

Он врезался в мужчину, и они отлетели в сторону за мгновение до того, как валун приземлился.

Грэй оказался верхом на посетителе. Он все еще задыхался от удара при приземлении, когда подскочили охранники, пиная и оттаскивая его от покупателя. Он согнулся под градом побоев, затем, потеряв терпение, ответил ударом на удар. Нога впечаталась ему в спину, а кулак врезался в челюсть. Он упал на живот и услышал свист кнута.

Плеть прошлась по его спине, но он не закричал. Следующий удар полоснул до крови. Кнут замахнулся снова, и Грэй приготовился к следующему удару. Но его не последовало. Грэй услышал голос, полный властных интонаций, но он ещё не так долго пробыл здесь, чтобы понимать больше нескольких слов.

Тень закрыла палящее солнце. Грэй поднял голову. Сквозь пот, застилающий глаза, он взглянул на лицо человека в голубой одежде. Это был Саладин, названный в честь великого воина, завоевателя и правителя.

Саладин заговорил с ним. Грэй не понял ни слова, но этого от него и не требовали. Саладин махнул рукой. Грэя приподняли и поволокли за знатным человеком. Между надзирателем карьера и человеком, жизнь которого он только что спас, велась оживлённая беседа.

Ослабевший от мучений и избиений, непривычный к дикой жаре, Грэй потерял сознание. Последнее, что он успел увидеть, — это голубую одежду и россыпь золотых монет, которые Саладин бросил под ноги надзирателю. Его продали, как лошадь, Саладину, принцу благородного дома, воину, командующему армией в борьбе против христианских захватчиков Египта и Святой Земли.

Грэй выругался и сел в постели, чувствуя, что воспоминания о годах, проведенных в руках Саладина, не дадут ему уснуть. Он снова лег и закрыл глаза. Лучше сдаться на милость похотливым мечтам о Джулиане, чем лежать с открытыми глазами, вспоминая Саладина. Вспоминая, как его исподволь соблазняли, заставляя смириться со своей судьбой, искусно развращали дворцами из полированного камня и золота, фонтанами с прохладной водой и кроватями, покрытыми шелками и бархатом, безжалостно управляя при этом его поступками и волей.

Грэй закусил губу и прогнал эти воспоминания. Он попытался найти спасение, представляя себе дамасские глаза и дразнящую картину бедер Джулианы. Он вспомнил, как они покачивались в грациозной походке, словно по волнам — вверх-вниз, вверх-вниз, а тот кожаный поясок обрисовывал их очертания. Как бы она выглядела, одетая только в этот плетеную кожу? Образ обнаженных, плавных линий, опоясанных кожаной тесёмкой, дразнил Грэя, и он погрузился в сон, пытаясь представить, как выглядят соблазнительные изгибы её тела под этим пояском.

Выглянув из северного окна своей комнаты, Джулиана поискала на утреннем небе облака и не нашла ни одного. Был один из тех дней, когда пронизывающий холодный ветер заставляет мир казаться более чистым и ярким, придавая живость походке и цвет щекам. Или красота дня была подстать её хорошему настроению? Она задрожала, когда порывы ветра пробрались ей под сорочку и отбросили чёрные локоны на лицо. Даже себе Джулиана отказывалась признаться, что эта дрожь скорее была предвкушением предстоящих сегодня событий, чем реакцией на холод.

Только вчера вечером, вернувшись в свои покои, она поняла, что же Грэй де Валенс подразумевал под обещанием вознаградить её за помощь, оказанную его слуге. Тогда-то она и вспомнила, что сегодня первый день турнира. Он сказал, что отблагодарит её на турнире. Де Валенс примет участие в торжественной церемонии открытия и затем будет занят состязаниями. Как он сможет вознаградить её? Очевидный ответ прямиком отразился на её лице — он собирается просить у неё шарф в знак благосклонности, когда пойдет на ристалище.

Сначала она отмела подобное предположение, но логичность версии требовала рассмотрения. Вымаливание шарфа у леди было изысканной традицией, а у неё уже был случай убедиться, как сведущ в изысканной любви Грэй де Валенс. На несколько мгновений её фантазия разгулялась до такой степени, что она стала воображать себе, как он победит в рыцарском поединке и выберет Королевой Любви и Красоты именно её. Она изгнала из своих мыслей этот маловероятный вариант развития событий, собираясь помечтать о нём чуть позднее.

Джулиана рассердилась на себя за свои фантазии. Пристально глядя на реку Клэр, она почувствовала, как от нахлынувших воспоминаний загорелись щеки. Никогда она не думала, что у нее будут такие мечты. Порочные мечты о кипящей страсти, которая вызывала отклик во всём теле при одной только мысли о де Валенсе. Наверное, она ужасная грешница, раз мечтает об этом человеке? Конечно, сам сатана заставил её представлять его обнаженным и предаваться фантазиям, каково это — ощущать его всем телом. Джулиана прижала пальцы к горящим щекам. О, но что насчет Иоланды? Угрызения совести боролись с желанием — Джулиану раздирали непривычные сомнения. В конце концов, желание победило. Не могла же Иоланда влюбиться в мужчину, с которым едва обмолвилась парой слов.

Элис вошла в спальню, прервав её размышления, в руках служанки был ворох одежды для госпожи. Этим утром Джулиана уже удостоилась долгого испуганного взгляда от Элис, когда сообщила ей, что изменила мнение насчет своего наряда. Вместо обычной шерстяной, которую она хотела надеть сначала, Джулиана потребовала новую, еще не ношеную тунику. Это была верхняя туника без рукавов из тяжелого шелка темно-зеленого, как лес, цвета с вплетёнными серебряными нитями. Шнуровка туники была серебряного цвета, тогда как нижняя туника была сшита из нежного бледно-зеленого персидского шелка. При движении одежда так сильно облегала тело, что Джулиана ни разу не решалась её надеть — до сегодняшнего дня.

Джулиана заметила, что Элис зевала, когда помогала ей при купании и одевании тонкой нижней туники. — Ты утомилась от ухода за тем мальчиком, Элис. После того, как поможешь мне, ты должна отдохнуть.

— Но я не хочу пропустить турнир, госпожа!

— И ты в состоянии бодрствовать ради него?

Элис следила за Джулианой, пока та просовывала руки в рукава верхней туники. — Я смогу бодрствовать, чтобы увидеть, почему же вы вдруг решили приодеться, когда сами клялись, что больше никогда…

— Придержи язык! — Джулиана понимала, каким странным должно казаться её поведение для Элис. В конце концов, после Эдмунда Стрэйнджа она поклялась никогда не уделять внимания двум вещам: красивой одежде и ухаживаниям. — Я собираюсь надеть серебристую вуаль и кружево.

Элис разинула рот, заставив Джулиану вспыхнуть и топнуть ногой.

— Принеси вуаль, Элис, и… — Она закусила нижнюю губу перед тем, как продолжить. — И принеси мою шкатулку из слоновой кости.

— Госпожа, вы не заболели?

Элис спасло от нагоняя только то, что в этот момент в спальню ворвались Лодин и Иоланда. Облаченная в тёмно-красную парчу, своими округлыми и соблазнительными линиями тела Лодин была похожа на экзотическую розу из сада удовольствий какого-нибудь калифа. Её самой отличительной чертой были сияющие синие глаза — цвета неба после весеннего дождя. Обычное выражение лица умудрённой опытом девицы сейчас сменилось абсолютным возбуждением. В противоположность ей, Иоланда казалась миниатюрной танцовщицей, которая от переполняющего её веселья переминалась с ноги на ногу.