Я немного сдвинулся в сторону, смещаясь от центра поисковой цепи, и осторожным мягким движением сбросил с плеча «кобру», давно изготовленную к стрельбе. Легкий шелест. Первый молча осел на землю. Прижав оружие телом к земле, я аккуратно передернул затвор и приподнял голову. Вот второй оказался ближе, чем хотелось бы… А самое главное, в агонии он крутанулся винтом и шумно повалился на сухие ветки. Сразу же громко залязгали автоматные затворы, на меня посыпалась обдираемая пулями кора с деревьев. Для меня отчетливо запахло жареным.

Я бросил на звук гранату и залег. Те же наушники, которые усиливали наружные звуки, погасили удар взрывной волны, но очень четко и красочно донесли крики и стоны раненых. Я выбросил еще одну осколочную гранату и следом за ней две световых. Подождал, пока преследователи снимут ставшие бесполезными ночники, и швырнул еще две.

Я отбросил неудачную мысль взять «языка», и просто расстрелял выживших в упор. Самое удивительное, что охотники за моей шкурой, скорее всего, были сотрудниками государственной спецкоманды. Жетоны общевойскового образца и специальные идентификационные татуировки говорили об этом ясно и недвусмысленно. Только вот что они здесь забыли?

Больше меня в эту ночь никто не беспокоил. Я достаточно свободно описал дугу вокруг поселка и выполз на задворки. Вокруг было тихо. Почему-то в поселке напрочь отсутствовали собаки. Во всяком случае, обычного брехливого лая было не слыхать. Поскольку недоброжелатели, судя по всему, были далеко, я достал радиостанцию и, подключив камеру, сбросил на спутник снятое мною кино. Интересно, что они там подумают, поглядев это. Наверно, православная церковь многое отдала бы за эти кадры. Впрочем, и католическая тоже. Но мне «Оскар» за операторскую работу никак не светит. И «Пулитцер» за сенсационный репортаж, кстати, тоже. Это точно.

Рассовав по карманам радио и камеру, я тихонечко полез на высокую сосну у самого края поселка, ибо шарить по всему селу в поисках пленников мне было как-то не с руки.

То, что я увидел с высоты птичьего полета, меня скорее озадачило, чем расстроило. Во-первых, озер было два. Одно небольшое, с обвалившимися неровными краями, явно природного происхождения, а второе – идеально круглое, словно его кто-то нарисовал на земле циркулем. Соприкасались они неширокой горловиной в районе дальней от меня окраины села. И еще одна странность. На берегу того, нормального озера, стояли несколько бараков явно лагерного типа. Даже вышки с наблюдателями присутствовали на стандартных местах и, судя по всему, не пустовали. По идее, лучшего места для пленников не найти.

Огородами я аккуратно добрался до ржавой колючей проволоки, плотными рядами опутывавшей весь периметр лагеря. Уж не знаю, с какого тридцать кошмарного года она тут висит, но, судя по всему, проволока была еще вполне крепкой. Впрочем, не крепче донецкой стали, из которой был сделан мой резак.

Под мерный перестук небольшого дизель-генератора я прополз под колючими лохмотьями и оказался у изъеденной временем дощатой стены барака. Несмотря на слизь и плесень, держались нижние доски вполне прилично. Так что бесшумно не пролезть. Ну, не очень-то и хотелось. Барак все-таки не сейф. Дорог, дорожек и тропинок достаточно. Хотя такому таракану-террористу даже тропинки не надо. Через десять минут я уже осматривал внутренности обширного помещения сквозь дыру в потолке. В резком свете двух мощных ламп были видны примерно полста человек, которые лежали и сидели в разных позах по всей площади. Остатки сгнивших нар были свалены кучей в дальнем от меня углу. Я уже собирался спланировать на пол, когда заметил легчайший серебристый отсвет, покрывающий тонкой пленкой пространство внутри барака. Вися вниз головой, словно летучая мышь, я исхитрился достать бинокль и еще секунд десять выкручивал колесико, пытаясь разглядеть, что за хреновина меня поджидает, а, разглядев, совсем не обрадовался. Те самые нити, которые чуть не оттяпали мне руку. Можно было, конечно, повторить номер с электрошокером, но непонятно, как отреагируют на это люди. Не без основания я полагал, что двести тысяч вольт сожгут не только эту серебряную гадость. С высокой вероятностью мозги людей тоже сгорят. Осталось вместо кавалерийской атаки провести планомерную осаду.

Словно птичка на насесте, я, умостившись, как мог, на полуразвалившейся крыше, смешивал имеющиеся у меня химикаты, стараясь при этом не особенно напутать с дозировками.

То, что у меня получилось, думаю, вызвало бы судороги не только у профессора химии, но и у законченного наркомана. Впрочем, нитеобразная пакость тоже съеживалась и обвисала.

Я спустился на тонком тросике вниз и осторожно потрогал кончиком сапога плотно утрамбованный и перевитый серебряной паутиной пол. Вроде ничего…

Насколько хватит действия моего «чертова зелья», я, естественно, не знал, и поэтому двигался быстро.

Большинство людей в бараке, судя по одежде, были как раз теми, кого я разыскивал. Ученый люд, егеря, спасатели и три пилота. Но, кроме того, были и люди мне вполне знакомые. В/ч 4410. Подразделение «Изумруд» в половинном составе. Если их не упомянули при инструктаже, то, скорее всего, просто списали в расход. Или затеяли еще какие игры. Да плевать. Своих ребят я, если надо, на горбе через минное поле перетаскаю. Впрочем, чужих здесь и нет.

Судя по остекляневшим глазам, мой старинный друг и сослуживец Эркен Джаналов пребывал в коме или около того. Но это тьфу для препаратов безвестных кудесников из НИИ тонких химических технологий. Уже через три минуты он расслабленно хлопал ресницами, пытаясь собрать мысли в кучку.

– Я, что, преставился?

Я рассмеялся.

– Нет, дорогой. Это пока еще не тот свет. И я не архангел с трубой.

Он подвигал шеей, и я почти явственно расслышал скрип шейных позвонков.

– Все. – Я положил руку на его плечо. – Собирай мозги, и попрыгали.

– А они? – проскрипел Эркен, имея в виду братков, развалившихся вокруг в живописных позах.

Я с сомнением осмотрел свою обедневшую аптечку.

– Ну, может, еще на двоих хватит…

– Тогда Волка и Сника!

«Разумно», – похвалил я выбор Эркена. Эти двое были, пожалуй, лучшими штурмовиками в нашей неспокойной компании. Остальные пока пусть подождут лучших времен. А уж эти запалят хвост оборзевшим аборигенам…

Еще через десять минут слегка обалдевшие от химикатов и всего, что произошло, ребята, получив GPS и всяческие инструкции и рекомендации по поводу извлечения аварийных контейнеров и непопаданию в подобную ситуацию, уползли в ночь.

Так. Уже легче. Я действительно испытал облегчение, выпустив эту злобную троицу наружу. Даже если я спалюсь на хрен, эти дожгут здесь все и без моей помощи.

Но среди лежащего вповалку служивого люда я заприметил еще одного человечка, которого здесь, в принципе, быть не должно. Дородный батюшка в грязной, местами разодранной рясе и спутанными волосами был тем человеком, на которого я извел свой последний шприц-тюбик.

Он тоже долго хлопал глазами, а когда открыл рот, собираясь что-то сказать, я не очень вежливо прикрыл его затянутой в перчатку рукой и приложил указательный палец к губам.

Он сразу все понял, даром что служитель культа, и мелко закивал головой. Ну и славненько.

– Ты кто? – прошептал хрипловатым голосом оклемавшийся поп.

Я подумал секунду, подбирая точный аналог, и так же тихо ответил:

– Государев палач.

Он снова кивнул, но уже печально.

– Они же не ведают, что творят…

Я прервал его.

– Для начала я и сам пока не ведаю, что тут происходит. Может, просветите?

Батюшка горестно вздохнул, оправил рясу, провел рукой по седым волосам, огладил бороду и попытался было схватиться за крест, которого не было. А не найдя его на привычном месте, поп вздохнул еще более тяжко.

– Примерно с год назад, на Марью-великомученицу, разбудил нас гром великий. Все, кто ходить мог, из домов повыбежали. Думали сначала – ероплан рухнул, но потом на лугу узрили ямину огромную. Ямина та водою из озера вначале напиталась, а потом все стихло. Через какое-то время стали замечать, что в яме и озере вода стала прибывать. Причем быстро. Тогда еще пьяный Киря полез в яму за каким-то лешим и утоп. На моих глазах это было. Враз человека не стало. Как дернули его на глубину. И сразу в воде будто кто молоко разлил. Так мутно-бело все стало. Я тогда еще предлагал пару мин бросить от греха. Не послушали, ироды. Потом вся эта бесовщина и началась. Явления всякие, словно бы чудеса. – Он неожиданно зло сплюнул на пол. – Прости мя, Господи! – и двуперстно перекрестился. – Только от водяного этого чертовщиной за версту несет. Дьяк у меня ночью поперся на берег, прости, Господи, дурака, с иконой. Изгнать беса, стало быть, хотел. И пропал. А через два дня этот водяной ликом стал ну чисто Христос с иконы нашей, и заговорил словами дьяконовыми. Тот тоже, кроме «Жития», не знал ничего. Я и так нашим остолопам, и этак! Да куда мне против расчудес ентих. Тут и народишко, смотрю, вроде как умом тронулся. Кто на озеро новое молиться ходил, те вовсе пить перестали. Ходят, словно истуканы, а в глазах муть стоит. И по всем берегам словно шелков моток размотали. Тоненько так, серебряно. Только кто на ту нить наступил, прежним уже не воротился.