Отложив перо, Транкавель-средний перечел написанное и вновь остался недоволен. Послание по-прежнему выглядело недостаточно убедительным. Может, присовокупить к нему загадочные слова, произнесенные Рамоном, и выказать свои тревоги относительно внезапной привязанности Рамона к младшей сестре?
«Не удалить ли, кстати, Бланку из Ренна на месяц-другой? В обитель Алье-ле-Бена или в женский монастырь святой Клариссы, что неподалеку от Каркассона? Она, конечно, будет возмущена до глубины души, но это для ее же пользы».
Мысль сделала причудливый виток, извлекая из памяти разговор между владыкой Ренна и его наследником, имевшим место нынешней весной. Сам Транкавель-средний на беседе не присутствовал, что не имело никакого значения. Имеющий уши, как говорится, да услышит. Тогда, помнится, не раз был упомянут некий договор и невинная девица, причем Рамон неоднократно повторял: зачем ждать совершеннолетия оной особы? Якобы она вполне созрела и расцвела для выполнения своего долга. Промедление может привести к тому, что обладающая столь бойким нравом юница оступится, порушив связанные с ней планы. Собеседник Рамона возражал, говоря: в столь щекотливом деле торопиться не следует. Слишком уж многое поставлено на кон. Да, сей прекрасный цветок распустил лепестки, но разумом она продолжает оставаться ребенком. Она не поймет всей важности творимого.
«Не это ли „обещание“ имел в виду Рамон? Надо будет вытряхнуть из отца подробности…»
Подняв голову, Тьерри на миг оторопел – в кресле, незадолго до того занимаемого мессиром Олибой, расположился предмет его давешних раздумий. За Бланкой с ранних лет водилось такое умение: беззвучно появляться и исчезать. Вот и теперь она сидела напротив, взявшись неизвестно откуда. Настороженная маленькая женщина, в излюбленном облегающем платье темно-фиолетового бархата с вышивкой серебром. За два прошедших суматошных дня девочка внезапно повзрослела, миновав тот незримый рубеж, что отделяет ребенка от взрослого. Бланка выглядела притихшей и опечаленной. Тьерри с трудом верилось, что сестренка могла всерьез затосковать по покинувшему замок мальчишке-итальянцу. На кой он сдался Бланке? К отцу уже сейчас предусмотрительно заявляются посланцы от знатных семей провинции, доставляя письма с весьма лестными предложениями относительно руки его младшей дочери. Никто и не заикается, что Бланка – незаконнорожденное дитя своего грозного отца. Обещанное богатое приданое и родство с хозяевами Ренн-ле-Шато куда дороже.
Неужто Бланка встала на ту же извилистую и скользкую дорожку, что и Хайме? Пренебрегла доводами рассудка, пойдя на поводу у непостоянных и коварных чувств?
– Ты почему не спишь? – Тьерри отложил в сторону пергамент, присыпав его мелким песком.
– Попробуй, усни, – дернула узким плечом девица. – Все носятся, вопят, топочут, размахивают факелами…
Транкавель-младшая ни за что бы не призналась, что просто-напросто боится уснуть. Стоило хоть на миг прикрыть глаза, и перед ней немедля возникал двор в лужах разбрызганной крови, тянущееся к ней чудовище с лицом старшего брата, а в ушах навязчиво звенело: «Спаси, спаси… ты должна меня спасти…»
– Я прочитаю? – Бланка привычно потянула руку за письмом. – Ты писал отцу, да? О том, что стряслось сегодня?
– Думаю, это излишне, – Тьерри отодвинул пергамент. Сестра взглянула на него с обиженным недоумением – всего несколько часов назад он делился с ней всеми планами и замыслами. – И еще… Бланка, на днях ты покинешь Ренн.
– С какой стати? – оторопела младшая из Семейства.
– Потому что… – слова неожиданно стали выговариваться с огромным трудом. – Потому что я так велю.
– Никуда я не поеду, – агатово-черные глаза нехорошо сузились, предвещая ссору. – Тьерри, да что с тобой такое случилось? Мы же всегда были заодно! Если тебе нужно, чтобы я куда-то отправилась и что-то сделала, так и скажи об этом! Я ведь не безмолвная овца на веревке, которую тащат с пастбища на бойню!
– Именно поэтому я прошу тебя уехать, – Тьерри бесцельно передвинул бумаги с места на место, со стуком закрыл и вновь открыл крышку серебряной чернильницы. – Не спорь, пожалуйста. Сегодня все только тем и занимаются, что спорят со мной.
Личико Бланки несколько раз судорожно дернулось. Она выскочила из кресла, так что жалобно взвизгнули каменные плиты под каблуком, и вылетела наружу. Тьерри показалось, что тяжеленная створка черного дуба сама поторопилась распахнуться перед клокочущим сгустком чистейшей ярости, принявшим образ девушки-подростка.
Гонца, коему ранним утром предстояло отправиться в Безье, Тьерри назначил сам. Сначала Транкавель-средний хотел дать посланцу в сопровождение отряд числом в пять-шесть голов, но потом раздумал. Единственный человек привлечет куда меньше внимания. К тому же он доверил письмо местному уроженцу, наказав ехать не дорогами, но тропами в холмах. Тьерри не мог толком объяснить, чего опасается. Нападения старшего братца? Тот наверняка сейчас уносит ноги подальше от Ренна. Любопытно было бы узнать, не прикончил ли Рамон своих спутников? А может, они сумели его образумить? Душка Гиллем имеет определенное влияние на наследника Семейства, и, если тот прислушается… Гиллем, если оставить в стороне его противоестественные склонности, не лишен определенной сметливости. Он попытается уговорить Рамона укрыться где-нибудь. Скажем, за стенами Фортэна или Керибюса, находящихся под рукой семейства Бланшфоров. Вопрос в том, что Рамон предпримет дальше? Попытается добраться до отца? Заявит, что его оклеветали? Попробует найти сторонников?
Утро выдалось туманным и сырым, во дворах Ренна плавала серая морось, скрадывающая очертания предметов. Поднявшийся в несусветную рань и шагавший к нижним воротам с лошадью в поводу гонец с подвыванием зевал, рассеянно гадая: поднялся ли уже туман над долинами или придется тащиться сквозь мокрую хмарь?
Невысокая тень заступила ему дорогу неподалеку от входа в караулку, там, где сходившиеся стены замка образовывали малый закуток, укрытый от чужих глаз. В предрассветном сумраке гонец принял незнакомца за одного из хозяйских пажей и остановился: может, его милость хотят добавить к своему посланию еще что-то?
– Дай мне письмо, – раздраженный звонкий голосок определенно принадлежал не мальчишке. Тень подошла ближе, обернувшись младшей из Семьи. Девчонка вырядилась в охотничий костюм, отчего и самом деле смахивала на пажа. – Отдай немедленно, кому говорю!
– Э-э… – гонец, нареченный Туаном Маларом, а последние лет десять откликавшийся на прозвище Конский Клещ, растерялся. Как-никак, перед ним стояла одна из Транкавелей – в очень скверном настроении, судя по выражению лица. Однако ему было велено передать послание лично в руки его светлости Бертрана, и мессир Тьерри ни словом не упоминал свою сестрицу. Да и незачем ей читать чужие письма!
Бланка расценила промедление по-своему. Вскинула правую руку и провела растопыренными пальцами перед лицом Конского Клеща – не прикасаясь, словно набрасывая незримую сеть. Напряженные пальцы дрожали, по острой скуле девушки скатилась капля пота – но цель была достигнута. Взгляд стоявшего перед ней человека сделался сонным, блуждающим. Дергаясь, как подвешенная на веревочках кукла бродячего фигляра, он полез в болтавшуюся на боку кожаную суму, вытащил запечатанный пакет и протянул девице. Та без колебаний сломала печать, развернула лист и принялась читать, бегая взглядом по ровным, убористым строчкам. Почерк у Тьерри был, как у монастырского каллиграфа – ей никак не удавалось добиться такого же.
Прочитав, Бланка небрежно скрутила пергамент в трубочку и обратилась к Клещу, слегка покачивавшемуся, словно после бессонной ночи или славной попойки:
– Сумку. Тьерри давал тебе какой-нибудь знак для беспрепятственного въезда в город? Отдай, – Малар сунул руку в болтавшийся у пояса мешок, извлек оттуда эмалевый герб в виде двух переплетенных треугольников. – Лошадь я тоже забираю, – девица выдернула из нетвердой руки гонца поводья. – Куда ты должен был доставить письмо? В прецепторию Храма? А ты… – она закусила губу. – Ты сейчас вернешься в замок и пойдешь на кухню. Будешь пить и есть, пока не заснешь. Кто бы тебя не будил – проснешься сегодня вечером. Запомни: меня ты в глаза не видел. Иди!