Теперь, чтобы продолжить обсуждение, посмотрите на картинки напротив. На первой — вырезанная из дерева японская маска кабуки, изображающая воина-самурая. На второй — краб вида Heikea japonica, обитающий в японских водах. Название рода, Heikea, происходит от японского клана Хэйкэ, который был повержен во время морской битвы Данно-Ура (1185) соперничающим кланом Гэнжи. По легенде, духи утонувших воинов Хэйкэ сейчас живут на дне моря, в телах крабов Heikea japonica. Миф вдохновляется тем, что узор на спине этого краба похож на искажённое неистовством лицо воина-самурая. Знаменитый зоолог сэр Джулиан Хаксли был достаточно впечатлён сходством, чтобы написать, «Сходство Dorippe и злого японского воина слишком точно и детально, чтобы быть случайным… Это происходит потому, что крабы, более похожие на лицо воина, реже употреблялись в пищу, чем остальные.» (Dorippe — название этого вида краба в 1952 году, когда писал Хаксли. Оно было изменено обратно на Heikea, когда кто-то открыл, что они назывались так ещё в 1824 году — таковы правила строгого приоритета зоологической номенклатуры.)

Эта теория, что поколения суеверных рыбаков выбрасывали обратно в море крабов, похожих на человеческие лица, получила новую жизнь в 1980 году, когда Карл Саган обсуждал его в своём восхитительном «Космосе». Его словами: «Предположим, что случайно среди отдаленных предков этого краба возник один, который напоминал, хотя бы немного, человеческое лицо. Даже перед битвой при Данноура рыбаки, возможно, отказывались съесть такого краба. Выбрасывая его назад, они приводят в действие эволюционный процесс… По прошествии поколений крабов (и рыбаков тоже), преимущественно выживали крабы с рисунками, которые наиболее напоминали лицо самурая, до тех пор, пока, в конечном счете, было произведено не просто человеческое лицо, не просто японское лицо, а и облик жестокого и нахмуренного самурая.»

Это прекрасная теория, слишком хорошая, чтобы легко умереть, и её мем по настоящему хорошо воспроизводится.

Я даже нешёл веб-сайт, где вы можете проголосовать за то, что теория верна (31 % из 1331 проголосовавших), что фотографии — подделка (15 %), что японские ремесленники вырезают на панцирях такой узор (6 %), что сходство — просто совпадение (38 %), или даже за то, что крабы на самом деле являются воплощением утонувших самураев (невероятные 10 %). Научные истины, разумеется, не решаются референдумом, и я проголосовал только потому, что это было единственным способом посмотреть результаты. Боюсь, я поддержал зануд. Взвесив все, я считаю, что это сходство, пожалуй — совпадение. Не потому, что, как заметил один авторитетный скептик, гребни и углубления на спине краба фактически показывают лежащие под ним крепления мышц. Даже по теории Хаксли/Сагана суеверные рыбаки, должно быть, начали замечать некоторое изначальное подобие, однако небольшое, и симметричный узор крепления мышц — именно то, что обеспечило начальное подобие. Я более впечатлен наблюдением того же скептика, что эти крабы в любом случае являются слишком маленькими, чтобы стоило их есть в любом случае. По его мнению, все крабы такого размера были бы выброшены назад независимо от того, напоминали ли их спины человеческие лица, хотя я должен сказать, что этот более показательный источник скепсиса существенно потерял в весе, когда меня вытащили на обед в Токио и пригласивший заказал для всей компании блюдо крабов. Они были намного большими, чем Heikea, и они были плотно покрыты твердыми, известковыми панцирями, но это не остановило этого супермена, поднимавшего целых крабов, один за другим, и кусающего их как яблоко, с хрустящим звуком, который, казалось, напоминал отвратительно кровавую резину. Краб столь же маленький как Heikea был бы пустяком для такого гастрономического чемпиона. Он, конечно, проглотил бы его целиком, не моргнув.

Моя главная причина для скептицизма относительно теории Хаксли/Сагана — что человеческий мозг старательно стремится видеть лица в случайных узорах, как мы знаем из научных фактов, на первых местах среди которых многочисленные легенды о лицах Иисуса, или Девы Марии, или Матери Терезы, увиденных на ломтиках тоста, или пиццах, или пятнах сырости на стене. Это стремление усиливается, если узор отклоняется от случайного в определенном направлении — быть симметричным. Все крабы (кроме раков-отшельников) симметричны в любом случае. Я неохотно подозреваю, что сходство Heikea с воином самураем — не больше, чем случайность, как бы я не хотел считать, что оно было усилено естественным отбором.

Ничего. Есть много других примеров, не вовлекающих людей, когда животные-«рыбаки» «выбрасывают» (или вообще не видят) потенциальную еду из-за её сходства с чем-то опасным, и когда сходство точно не случайно. Если бы вы были птицей, охотящейся на гусениц в лесу, то что бы вы сделали, столкнувшись со змеёй? Отскочили бы назад в испуге, позволю себе предположить, и потом обошли бы её стороной. Так вот, есть гусеница — точнее задняя часть гусеницы — имеющая недвусмысленное сходство со змеёй. Оно действительно пугает, если вы боитесь змей, в чем я стыдливо признаюсь. Мне даже кажется, что мне будет трудно взять это существо в руки, несмотря на то, что я прекрасно знаю, что на самом деле это безобидная гусеница. (Изображение этого удивительного существа есть на цветной странице 7). У меня такая же проблема с журчалками, мимикрирующими под пчелу или осу, хотя по тому, что у них одна пара крыльев, я понимаю, что это мухи, и у них нет жала. Они входят в длинный список животных, защищающихся тем, что выглядят как что-то другое: несъедобное, как камень, веточка или лист водоросли, или что-то однозначно неприятное, как змея, оса или блестящие глаза возможного хищника.

Получается, что глаза птиц выводили насекомых на их схожесть с невкусными или ядовитыми объектами? В определённом смысле мы можем наверняка ответить «да». Каково, в конце концов, различие между ними и павами, отбирающими павлинов на предмет красоты, или людьми, разводящими собак или розы? Главным образом, павы отбирают положительно, на нечто привлекательное, приближаясь к нему, в то время как охотящиеся на гусениц птицы отбирают отрицательно, на что-то отпугивающее, избегая этого. Тут же сразу другой пример, и в этом случае «отбор» положительный, даже при том, что отбирающий не извлекает выгоду из своего выбора. Совсем наоборот.

Глубоководная рыба-удильщик обитает на морском дне, терпеливо ожидая добычу. Как и многие глубоководные рыбы, удильщики удивительно некрасивы по нашим меркам. Возможно, и по меркам рыб тоже, но это, вероятно, не играет роли, потому что там, где они живут, всё равно слишком темно чтобы что-нибудь разглядеть. Как и другие обитатели морских глубин, самки рыб удильщиков часто производят свой собственный свет — или, скорее, они имеют специальные сосуды, в которых они предоставляют жилище бактериям, которые делают свет для них. Такая «биолюминесценция» не достаточно ярка, чтобы высветить детали, но она достаточно яркая, чтобы привлечь другую рыбу. Шип, который у нормальной рыбы был бы только одним из лучей в плавнике, становится вытянутым и жестким, образуя удилище. У некоторых видов «шип» такой длинный и гибкий, что его можно назвать леской, а не шипом. И на конце удилища или лески — что же еще? — наживка или приманка. Приманки меняются от вида к виду, но они всегда напоминают маленькие кусочки пищи: возможно, червя или мелкую рыбу, или просто невзрачный, но соблазнительно покачивающийся кусочек. Часто приманка, на самом деле, светится: еще одна природная неоновая вывеска, и в этом случае сообщение мигающих сигналов гласит «приходи и съешь меня». Мелкие рыбы действительно соблазняются. Они подплывают близко к приманке. И это последнее, что они делают, поскольку в этот момент, удильщик открывает свою огромную пасть и добыча затягивается потоком воды.