Я и себя спрашиваю, что он мог здесь выиграть и отвечаю себе: «Ничего». Хотя, собственно говоря, он пользуется теперешним предубеждением больных против отца, и без этого обстоятельства наши клиенты не переходили бы к нему.

– О Фредерик, какой стыд!

– Милая мама, мне больно, что огорчил тебя, говоря таким образом. Уверяю тебя, я провел не одну бессонную ночь, обсуждая это дело со всех сторон. Я хорошо вижу, что желание занять место отца, не могло быть главной причиной поступка мистера Карлтона, потому что он мог предполагать, что лекарство будет приготовлено мною или мистером Витакером и отец в этом случае был бы не причастен к делу. Ты расстроена мама, хорошо я буду стараться не питать более этих подозрений относительно Карлтона. В конце концов, виновником может быть тот человек, которого он видел спрятанным на лестнице.

– Какой человек? Какая лестница? – Сказала удивленная мистрис Грей.

– Когда Карлтон уходил из комнаты больной дамы в эту ночь, он видел… А! Вот отец, – вскричал юноша, прервав вдруг разговор, – не говори ему ни одного слова из того, что я тебе сказал, хорошо, милая мама?

Мистер Стефен Грей вошел; его лицо, обычно такое приветливое, было сегодня грустно и задумчиво. Он бросился в кресло, что было у него признаком сильного утомления.

– Ты кажется утомлен, Стефен?

– Утомлен до смерти, – ответил он, – утомлен всем. Мы должны оставить Венок-Сюд.

– Оставить Венок-Сюд, – повторила жена, между тем как Фредерик, стоявший у окна, быстро повернулся и посмотрел на отца.

Надо уехать, Мэри, мы должны уехать туда, где не скажут, что Стефен Грей по ошибке подмешал яд в лекарство. Это с каждым днем становится невыносимее и Джон донельзя устал от всего этого. Не удивляйся, так он работает, как лошадь. Минуту тому назад он возвратился домой измученный, усталый, его ожидали три человека, из которых каждый непременно хотел увезти его с собою первый.

«Я буквально не в состоянии выходить, – сказал он. – В течение вот уже семи часов я не оставлял постели больного, и мои силы истощены. Меня может заменить мистер Стефен Грей». Но нет, ни один из них не хотел мистера Стефена. Мистер Джон и никто другой! Таково было их желание. Джон покорился, как ни устал. Это не может долго продолжаться.

– Ты прав, это невозможно, – сказала мистрис Стефен Грей. – Это поразительно! Откуда это предубеждение?

– Об этом я вчера беседовал с Джоном и открыл ему проект, о котором давно думаю. Нам надо расстаться. Джон возьмет себе товарища, который будет лучше принят в Венок-Сюде, чем я теперь, а я попытаю счастья в другом месте. Если для меня пребывание здесь более невыносимо, то нет причины вовлекать Джона в мое несчастье, а я уверен, что останься я здесь, практика уйдет от него.

Мистрис Грей была близка к обмороку от одной мысли оставить этот дом, где она прожила столько лет! «Куда мы уедем?» – Вскричала она в волнении.

– Я не знаю: самое лучшее было бы, может быть, в Лондон. Там никто не знает своего соседа и никому не будет известно, что я несчастный доктор, явился из Венок-Сюда.

– Ах, это большое несчастье, обрушившееся на нас, – пробормотала она.

– И к тому же незаслуженное, – возразил Стефен Грей, – но это и есть мое главное утешение. Богу одному известно, насколько я невинен в этом несчастном деле; я надеюсь, что он даст мне средства к жизни там, где я поселюсь. Наконец, возможно, что все переменится в нашу пользу.

– Кто же тот человек, которого Карлтон видел на лестнице? – Спросила после минутного молчания мистрис Грей, мысли которой вопреки ее желанию возвращались к тому, что говорил ей Фредерик.

Тот, услыхав вопрос, посмотрел на свою мать, – как будто боясь, чтобы она не обманула его доверия.

– Никто не может этого сказать; с тех пор Карлтон стал думать, что он ошибся, что лунный свет причиной этому. Но нет ни малейшего сомнения, что кто-нибудь спрятался там, и я, и Джон не перестанем требовать от полиции принятия всех мер для розысков; это он совершил преступление. – Ты думаешь – воскликнула мистрис Грей, охваченная ужасом.

– Я в этом уверен; ни один разумный человек не может сомневаться в этом, потому что немыслимо принять это глупое предположение о том, что я ошибся в приготовлении лекарства. Единственно, чего я не понимаю – это, что Карлтон чувствовал яд при доставке лекарства. Нет сомнения, что он ошибается, потому что немыслимо, чтобы он слышал запах там, где его не было.

– Все это проникнуто тайной во всех своих подробностях.

– Да, все темно от начала до конца, но невольно приходишь к заключению (судья первый вывел его), что этот человек был мужем несчастной дамы, что он спрятался на лестнице, чтобы убить ее. Если в этом заключается истина, мы можем надеяться, что она когда-нибудь откроется, потому что рано или поздно преступления выходят наружу.

При этих словах мистер Стефен Грей вышел из комнаты, мистрис Грей встала и подошла к сыну.

– Милое дитя, ты слышал, что сказал твой отец? Возможно ли, чтобы ты мог заподозрить кого-нибудь другого кроме этой таинственной личности?

Юноша взял за руку свою мать и, глядя ей прямо в лицо своим твердым взглядом, сказал: «Дорогая мама, все это, давит меня до смерти; я не сомневаюсь, что какой-нибудь негодяй участвует в этом деле. Нет, я в этом уверен и вероятно не с хорошей целью, тем не менее я не могу прогнать впечатления лживости от рассказа Карлтона: здесь есть подкуп, знаете ли!

– Подкуп! – Повторила мистрис Грей, не понимая значения слова.

– Если Карлтон не совершил преступления сам, – он сделал этого человека своим сообщником. Дорогая мама, не отымай у меня своих рук в досаде; я не могу прогнать этой мысли из головы. Карлтон, быть может, не главный преступник, но я уверен, как в самом себе, что он к этому делу стоит ближе, чем говорит.

Мистрис Грей задрожала при этих словах своего сына, ужаснувшись возможных последствий, если бы их услыхал кто-нибудь кроме нее.

– Фредерик, вот еще одна из твоих страшных идей. Будь спокоен, будь спокоен!