Глава III

– Скажите мне, который час? – Спросила, проснувшись, мистрис Крав.

– Восемь часов, сударыня.

– Восемь часов? Но, ведь, вы мне сказали, что поезд из Лондона приходит в половине восьмого.

– Точно так, сударыня, в Большой Венок он приходит даже без четверти семь, а омнибус приезжает сюда в половине восьмого.

– В таком случае, где же она может быть, – промолвила мистрис Крав с беспокойством.

– Кто, сударыня?

– Та особа, которой я вчера писала; она должна была получить мое письмо сегодня утром и сейчас же выехать. Уверены ли вы, что не опоздали вчера на почту.

– Вполне уверена, сударыня. Но, ведь, ночью будет еще поезд.

Мистрис Крав помолчала с минуту и порывисто обратилась к девушке: «Ах, Юдио, будет ли жив мой ребенок?»

– Почему же нет, сударыня? Хотя он и слабого сложения, но кажется здоровеньким мальчиком. Знаете, не лучше ли было бы для него, если бы вы сами его кормили?

– Нет, сама я не могу, – сказала мистрис Крав тоном, не допускающим возражения, мистрис Шмит обо всем рассудит, когда будет здесь; вот беда, что она так запоздала, я боюсь за малютку. Слава Богу, что хоть мальчик.

– Сударыня, напрасно вы так много говорите. Это может вас утомить.

Почему же? Я чувствую себя как нельзя лучше. Мистер Стефен Грей сказал сегодня утром, что дай Бог всем его больным чувствовать себя настолько хорошо. Ах, Юдио, как я рада, что обратилась к мистеру Стефену Грею. Что за прекрасная личность; все время он поддерживает и утешает меня!

– За это так и любят его все пациенты, – заметила Юдио.

– Боже, как я ему благодарна! Карлтон наверно не сделал бы более для меня.

Только на следующий день утром приехала мистрис Шмит или, по крайней мере, та особа, которую приняли за Шмит и с которой мистрис Крав тотчас затворилась одна в своей комнате.

Тетушка Пеперфли и Юдио остались в гостиной, по до их слуха доносился крупный разговор; Казалось, там ссорились. Слышно было как мистрис Крав говорила громко и горячо.

Вдруг дверь спальни отворилась и в гостиную вошла мистрис Шмит в дорожном платье. Она взяла ребенка из рук Пеперфли и начала его рассматривать.

– Он нисколько не похож на мать, – сказала она Юдио.

– Разве можно об этом судить теперь? – Ответила Юдио, – ребенок еще так мал.

– Бедное дитя!.. Непонятно даже, как может жить такой крошечный человечек.

– Что же делать, не великаном же ему быть, когда он родился прежде времени, – заметила Пеперфли, уходя в спальню.

– Прежде времени! – Сказала сердито незнакомка. – Ведь говорили ей, что нельзя предпринимать такого длинного путешествия, да еще по изрытому шоссе в этом омнибусе. Нельзя себя представить, что это за дорога: и колеи, и канавы, и рытвины. Даже я совсем измучилась, хотя и не больна.

– Все жалуются на дурную дорогу, – заметила Юдио, – говорят, мистер Карлтон написал жалобу властям и что же: навалили камней и, стало еще хуже.

– Кто это мистер Карлтон?

– Один из здешних докторов.

– Чем кормили вы ребенка? – Спросила мистрис Шмит, оставляя разговор о дороге.

– Ячменной водой с молоком, как советовала нам Пеперфли, – отвечала Юдио.

– Не нравится мне ее взгляд, – сказала незнакомка, намекая на Пеперфли.

– Если бы нас всех ценили по взгляду, то немногие из нас нашли бы себе дело, – отвечала Юдио. – Пеперфли была бы отличной сиделкой, если бы не выпивала, но зная ее слабую струнку, можно принять предосторожности.

– Вы тоже сиделка у больной? – Спросила мистрис Шмит.

– Нет, я ее соседка; эта молодая барыня меня очень обласкала и я обещала походить за ней, сколько могу. Она должна быть настоящая леди, не правда ли? – Спросила Юдио.

– Да, действительно, леди, но к несчастью, она влюбилась и вышла замуж за того, за кого бы не следовало; впрочем, она его очень любит и никому не позволит сказать что-нибудь дурное про него.

– А что, – придет он сюда?

– Меня это не касается. Где детское белье? Надо его собрать и приготовить.

– Не увезете же вы ребенка с собою?

– Конечно, увезу. Я думаю выехать семичасовым поездом.

– Так прямо и повезете бедного малютку в Лондон?

– В Лондон ли или куда бы то ни было – это мое дело; в вагоне ему будет также хорошо, как и здесь.

Юдио, решив, что дела мистрис Крав ее не касаются, замолчала. Во время их разговора мистер Стефен Грей вошел в спальню через сенную дверь. Мистрис Крав волновалась и лихорадка снова начала ее беспокоить. Доктору это не понравилось.

– Что это с вами? – спросил он.

– У меня снова маленький жар, – ответила смущенно больная. – Да это пройдет. Знаете, та… та особа приехала и в разговоре мы погорячились.

– Всегда так, – сказал доктор, – только начнет больной поправляться, а его беспокоят. Я сейчас пришлю вам микстуру, а теперь потрудитесь меня выслушать. По меньшей мере два дня вы не должны вступать ни в какие разговоры, которые могли бы вас волновать.

– Хорошо, – ответила мистрис Крав, – только об одном позвольте у вас спросить: можно ли окрестить ребенка?

– Сейчас? Зачем же? Он ведь не болен.

– Его не здесь будут кормить.

– А у вас уже есть на примете кормилица? Признаюсь, мне бы хотелось, чтобы вы сами кормили его; это было бы полезнее и для вас и для него.

– Я уже вам сказала, что имею причины, не позволяющие мне кормить его самой, к тому же это будет против желания моего мужа. Я хочу, чтобы окрестили ребенка до его отъезда, – добавила она. – Нет ли священника поблизости?

– Будьте покойны, я все устрою. Как желаете вы назвать вашего великана.

– А вот я сейчас подумаю.

Но когда спустя несколько времени священник Вилльям Лиссед, викарий св. Марка, явился крестить ребенка, его встретила Юдио, и от имени мистрис Крав извинилась за напрасное беспокойство. Удивленный Лиссед простился с нею и направился домой. Это маленькое происшествие возбудило много толков в Венок-Сюде.

Мистрис Шмит в тот же вечер отправилась с ребенком, захватив и сверток его белья. В омнибусе ей пришлось ехать одной; всю дорогу ее бросало из стороны в сторону. Напрасно она стучала в окно, чтобы предупредить кондуктора; напрасно кричала, что ей дурно, что она может лишиться жизни, – на все это флегматичный кучер не обращал никакого внимания. Омнибус прибыл на станцию в этот вечер раньше обыкновенного. Мистрис Шмит, рассердившись на кондуктора, объявила ему, что немедленно подаст на него жалобу начальнику станции железной дороги. Но начальник станции, выслушав ее, рассмеялся и сказал, что железнодорожной администрации нет никакого дела до кондукторов омнибуса. Рассерженной мистрис Шмит ничего более не оставалось, как терпеливо дожидаться прихода лондонского поезда, который подошел через несколько минут. Он привез немного пассажиров, из которых только один вошел в залу первого класса.

Это был мистер Карлтон, тот самый доктор, которого приглашала больная в Венок-Сюде.

Среднего роста, очень стройный, с каштановыми волосами, с голубыми глазами, с правильными чертами, нежным цветом, и несколько холодным выражением лица Карлтон казался моложе своих 28 лет. Проницательному взору мог не понравиться склад его тонких и сжатых губ. Но на всей его фигуре лежал отпечаток изящества и порядочности – он был совершенный джентльмен. Заметив кого-то в полумраке, царствующем на английских станциях по воскресеньям, он слегка приподнял шляпу и, дойдя до выходной двери, взглянул на улицу.

– Тейлор, – обратился он к служителю, приехал ли мой грум с каретой?

– Нет, сударь, не видать.

Карлтон вернулся обратно, прошелся по залу и, отворив выходную дверь, снова посмотрел вдаль.

– Добсон, – сказал он кондуктору омнибуса, – не встречали ли вы дорогой мою карету?

– Нет, сударь. Но позвольте вам предложить место в омнибусе, я, ведь, возвращаюсь без пассажиров.

– Нет, благодарю вас. Вы меня раз чуть вдребезги не разбили.

– О, это случилось с вами прежде, чем я узнал, кто вы такой. Я не имею обыкновения плохо возить своих горожан.

– Пусть они вам и доверяются, а я пойду лучше пешком, если мой экипаж запоздает.

Добсон, видя, что он не уговорит мистера Карлтона, сел на козлы и, ударив кнутом по лошадям, поехал крупной рысью.

Было уже без десяти минут семь, когда мистрис Шмит пошла брать билеты, оставив на диване сверток с маленьким существом. Как раз в эту минуту Карлтон возвращался в залу и услыхал слабый крик с дивана; он подошел и, ощупав сверток, лежащий на диване, почувствовал что-то мягкое и теплое. Темнота мешала ему рассмотреть, что это было такое, он зажег спичку и увидал маленькое личико тщедушного ребенка. Бедный малютка заплакал, когда подходила к дивану мистрис Шмит.

– А, вы его разбудили, – сказала она недовольным тоном.

– Я ушам не поверил, – сказал Карлтон, – когда услыхал крик, исходящий из свертка, и не мог понять, ребенок ли это или котенок.

– Действительно, крик его может ввести в заблуждение. Несчастный ребенок. Просто невероятно, чтобы мог жить такой слабый.

– Он родился раньше времени, – заметил Карлтон.

– Раньше времени? – Повторила мистрис Шмит, пораженная его замечанием. – Почему вы так думаете, молодой человек?

– Да потому, что часто приходилось принимать рождающихся.

– Так, стало быть, вы доктор?

– Да, я доктор, и как доктор вам предсказываю, что этот маленький образчик человечества не в состоянии путешествовать.

– Я не утверждаю противного, но мало ли что нужда заставляет делать.

– Когда он родился?

– Вчера утром. Милостивый государь, имеете ли вы какое-нибудь влияние в этой стране?

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– А если оно у вас есть, надеюсь, вы им воспользуетесь и уничтожите этот ужасный омнибус. Эти ухабы и рытвины всю дорогу могут совершенно изуродовать пассажиров. Мне пришлось ехать в нем сегодня от станции и на станцию; один только Бог знает, сколько мук я перенесла. Все путешественники могут это подтвердить.

– Просто срам! – Воскликнул мистер Карлтон и что меня более всего удивляет, так это то, что жители Венок-Сюд мирятся с такой дорогой. Они непременно дождутся несчастного случая и тогда только возьмутся за ум.