Венок-Сюд пользовался некоторого рода известностью благодаря своему прекрасному воздуху и здоровому климату. Однако через несколько дней после приезда Дженни и Люси, в городе было уже несколько случаев заболеваний изнурительной лихорадкой.
Эпидемия усиливалась, несколько больных умерли.
В городе спешили принять всевозможные санитарные меры и доктора были завалены работой.
В эту минуту Дженни Шесней очень сожалела о присутствии Люси в Венок-Сюде. Она не боялась за нее; она была одной из тех, которые надеются на Бога и остаются спокойными во время опасности, но она говорила, что это время, оставит слишком грустный отпечаток на пребывание Люси у нее.
Хотя средства. Дженни увеличились благодаря наследству, полученному от тетки, она продолжала жить по-прежнему скромно. Она не стремилась к экономии – домашний комфорт, значительные пожертвования с благотворительной целью поглощали все ее доходы. Но, молодежи нужны удовольствия, праздники, и Дженни опасалась, что Люси будет скучно в Венок-Сюде.
Однажды вечером, сидя по обыкновению с Люси вдвоем, Дженни говорила об этом с Люси. Они собирались провести вечер у знакомых, но в ту минуту, когда они собирались уже уходить, Дженни подали записку, что в доме заболел слуга и Дженни, вероятно предпочтет, отложить свой визит по этому поводу.
– Что касается меня лично, то мне было бы все равно, – заметила Дженни, – но тебе, Люси, я не советую подвергаться опасности. Ах, милая, я очень боюсь, чтобы Венок-Сюд, не оставил у тебя слишком скучного воспоминания.
Люси расхохоталась. На ее лице не было и отпечатка скуки: одетая в прекрасное светлое шелковое платье, она села за вышивание, с улыбкой посмотрела на свою сестру.
– Но я, напротив, охотно останусь дома, Дженни; я воспользуюсь этим вечером для работы; ты знаешь, что я спешу окончить ее. Но позволь спросить тебя, Дженни: с тех пор, как мы приехали из Лондона, лицо твое часто имеет необыкновенно грустное выражение. – Я не грустна, моя дорогая Люси, но признаюсь, очень занята.
– Чем же?
– Позволь мне не говорить об этом, Люси. Это только мысли, некоторое сомнение, которое мне бы хотелось развеять. Я не могу перестать думать об этом и вот это-то и делает меня молчаливой.
И в самом деле, с тех пор, как леди Дженни узнала о замужестве своей сестры Клариссы, ее ни на минуту не оставляла мысль, что ребенок из Таппер-коттеджа в самом деле, может быть ее сыном. Конечно, убеждение основывалось только на сходстве глаз и общего выражения лица ребенка, но эти глаза и этот взгляд были так необыкновенно сходны!
– Разве твои размышления относятся к Лоре? – Спросила Люси.
– О, нет, никоим образом.
– Дженни, думаешь ли ты, что Лора счастлива? Я этого не могу сказать; она мне временами кажется такой взволнованной, такой огорченной.
– Надеюсь, Люси, что она счастлива; я наблюдаю то же, но не хочу делать, из этого никакого заключения.
– Мистер Карлтон, кажется, очень расположен к ней.
Люси в самом деле поразило нежное внимание Карлтона к своей жене. Дженни, из отвращения или из гордости, осталась верна своему решению – никогда не ступать ногой в дом сестры, но она не сочла нужным требовать того же от Люси, и та, бывая часто у сестры, имела возможность приглядеться к отношениям Карлтона и своей сестры.
– Я думаю, что он всегда был очень расположен к Лоре; но… Не гости ли пришли? – Сказала Дженни.
Через несколько минут слуга доложил:
– Мистер Фредерик Грей, миледи.
Люси быстро отбросила свою работу, а Дженни улыбнулась; она начала понимать, почему Люси не хотела оставить Венок-Сюд и не находила его скучным.
Фредерик, сияя от радости, смеялся тому удивлению, с которым его встретили, полагая, что он занят своими экзаменами. Он сказал, что его пригласил дядя.
– Не вы ли просили его скорее пригласить вас? – Сказала Дженни. – А кто знает, не приехали ли вы даже не уведомив его?
Фредерик улыбнулся, последнее предположение в самом деле было верно.
Однако в следующие дни зараза стала усиливаться в Венок-Сюде и измученные доктора не могли справиться с громадным количеством больных. Приезд Фредерика облегчил положение его дяди. Фредерику открылось широкое поле деятельности, так что пребывание его в Венок-Сюде, которое должно было быть кратковременным и посвященным только Люси, превратилось в исключительно трудовую жизнь. Он редко показывался в Седер-Лодже и то только на несколько минут. Каждый раз он при этом из предосторожности менял одежду.
Лору мало заботила эпидемия, хотя муж ее сильно утомился работой. Все мысли ее были заняты тайной Таннер-коттеджа и той связью, которая могла существовать между ее мужем и тем ребенком, так удивительно похожим на него.
Не проходило дня, чтобы она не бывала па Блисмерской улице. Она сначала направлялась к Монтикюлю, возвращалась назад, проходила улицу, доходила до коттеджа, проходила мимо него, потом еще немного прогуливалась по улице. Если она встречала в саду ребенка, то заговаривала с ним, пожирая его глазами.
Ею руководила не одна ревность; она твердо решилась добраться до истины и осветить прошлое. Она не стеснялась в средствах, которые ей придется употребить для этой цели. Она хотела правды, во что бы то ни стало. Карлтон упрекал ее в шпионстве; ну, что же! Она, в случае надобности, решилась даже шпионить, и, быть может, на этом еще не остановится.
Эта мысль превратилась у нее в болезнь. Каких результатов ждала она от своей ежедневной прогулки по Блисмерской улице? – В этом она не отдавала себе отчета. Она знала только, что не могла от нее отказаться, ей важно было знать, часто ли бывает там Карлтон.
Случай еще ни разу не благоприятствовал ей; ни разу она его не застигла там. В случае, если бы она его встретила, у нее был предлог, она узнала что здесь живет хорошая швея, которой она заказала некоторые вещи – это и составляет цель ее прогулки.
В один туманный ноябрьский день, Лора совершала свою обычную прогулку. Хотя дождя и не было, небо было покрыто тучами, в такую погоду странно было видеть на улице леди Лору.
Проходя мимо Таппер-коттеджа, она увидела мистрис Смит, которая стояла у ворот и глядела в сторону Венок-Сюда, как-будто ожидай кого-то. Она взглянула на Лору; она не знала, что это жена Карлтона. Лора повернула в сторону и пошла по грязной улице, не желая проходить по тротуару мимо коттеджа.
Уверенная, что вдова ожидала прихода Карлтона, она ни разу не оборачивалась до тех пор, пока не подошла к дому швеи.
Дав ей некоторые указания, одно другого несообразнее, из которых швея не поняла ровно ничего, она опять вышла на улицу и, проходя мимо Таппер-коттеджа, к удивлению своему на середине дороги увидела нечто в роде колясочки, в которой сидел ребенок, очень бледный, казавшийся больным. Чудные глаза его заблистали, когда он узнал Лору.
– Почему вы здесь? – спросила она.
– Она сняла свои калоши и забыла их одеть, а сапоги ее в дырах, – ответил ребенок.
– Кто, она?
– Бонна, которую послал мистер Карлтон. Он сказал, что я могу находиться на открытом воздухе, сколько хочу, и она потащила меня сюда. Мой барабан сломан, – сказал он с грустью. – Мистер Карлтон разбил его. Он поцеловал Меня, потому что я не плакал и обещал принести мне другой.
– А разве мистер Карлтон там? – Спросила Лора, указывая на дом.
– Да, только барабан один сломал, а солдата нет. Солдат ударял слишком сильно.
Лора услыхала шум в саду; это шла бонна в рваных сапогах.
– У ребенка такой больной вид, – сказала Лора в смущении.
– Да, сударыня, говорят ему сегодня хуже.
– Это сказал мистер Карлтон?
– Нет, его мать. Мистер Карлтон его еще не видал, он еще не был.
Лора сейчас же ушла, внутренне уверенная, что ее обманывают, что Карлтон был в коттедже.
Она пошла прямо к себе и прошла через лабораторию, как она это делала часто, когда у нее не хватало терпения ждать, чтобы ей открыли двери.
Джеферсон, помощник Карлтона, находился в это время там.
– Когда должен вернуться мистер Карлтон? – Спросила она проходя быстро мимо него.
– Мистер Карлтон не выходил еще.
– А я вам говорю, что он выходил, – ответила она с досадой.
Джеферсон был удивлен.
– Уверяю вас, что нет, леди Лора; он вернулся полчаса тому назад; он сейчас внизу, в аптеке.
Лора не поверила ни слову. Так они, значит, все сговорились?
Решив увидеть все своими собственными глазами и уличить ложь, она сошла вниз.
Аптека помещалась в небольшой комнате, в которую можно было входить только проходя через кладовую. Карлтон запирал в ней свои медикаменты и химические составы, он дал строжайший приказ всей прислуге: никто из них не смел входить туда, чтобы не задеть какое-нибудь горючее или взрывчатое вещество, могущее взорвать дом. Этого приказа было достаточно и туда никто не входил.
Лора прошла кладовую и посмотрела в аптеку.
Карлтон стоял у железного шкафа, дверцы которого были открыты настежь.
Она заметила связки бумаг и писем, наполнявшие шкаф, но так была поражена, найдя там своего мужа, что невольно вскрикнула.
Читатель, вероятно, помнит этот шкаф; в нем Карлтон в тот вечер, когда узнал о болезни мистрис Крав, спрятал письмо, которое получил от своего отца.
Лора знала о существовании этого шкафа, но никогда не думала о том, что в нем находится; в комнату же она входила всего раз, через несколько дней после своего замужества, когда Карлтон показывал ей весь дом и с тех пор никогда туда не входила.
Карлтон вздрогнул от этого крика, он быстро запер шкаф и обернулся.
– Лора! Как, это ты? С какой стати ты пришла сюда?
Лора в замешательстве не нашлась, что ответить на вопрос, она могла только сказать несколько слов, близких к истине: мистер Джеферсон сказал ей, что ее муж здесь, а так как она думала, что он ушел из дому, то пришла сюда, чтобы убедиться.
Дав это объяснение, она ушла.