Начали брать на учет хлеб и другие продукты. Были открыты советские лавки в Мигулинской, Казанской и Мешковской, намечали открыть в Вёшенской. С торговлей дело, однако, не ладилось. Донские и иные деньги были запрещены. На станицы проходящие части налагали контрибуции. С одной Мигулинской потребовали 3 млн рублей. Советских же денег, за исключением тех, которыми проходящие красноармейцы расплачивались за пищу, ночлег и фураж, не было. Политотдел 8-й армии доносил: «В Донской области в районе станиц Вёшенская, Казанская… благодаря объявлению красновских денег недействительными и отсутствию советских, на рынке громадный наплыв продовольственных продуктов, хлеба, скота. За отсутствием средств у местных ревкомов и отсутствием закупочных комиссий из центра, население сбывает продукты кулакам».
Окружной ревком «постановил конфисковать землю и земледельческие орудия у богатых слоев населения. Обработку земли передать земельным отделам». Жилищно-хозяйственный отдел стал брать на учет жилища бежавших. «Буржуям» оставляли одну комнату на семью, а кое-кому и одну смену белья на человека. Наложили на них трудовую повинность. «Буржуйки» мыли полы в тифозном лазарете и в общественной бане, а «буржуи» кололи дрова для лазаретов, бани и электростанции, чистили лазаретные дворы и клозеты.
1 марта из Москвы в РВС фронта вернулся Ходоровский, выезжавший за инструкциями. Замещавший его Сырцов 2 марта приступил к своим непосредственным обязанностям председателя Донбюро. 3-го было создано (как мы помним) Гражданское управление, а 5-го в ближайшей к железной дороге станице округа — Казанской — узнали, что назначен ряд расстрелов местных жителей, обвиняемых в контрреволюции. По хуторам, говорили, послана бумага со списками и предупреждением, чтоб никого не выгораживали и не защищали.
Казанцы издревле привыкли к «суду неправедному», еще до революции писали они жалобы, что их станичный «суд без могарычей судить не может ввиду своих судейских предков». Но то, что началось в станице в первых числах марта 1919 г., их перепугало. За казака хутора Бессонова Якова Андреевича Коршунова просило все «хуторское общество». Все 35 седобородых «просителей» получили по две недели принудработ, вырубали изо льда баржи и выволакивали на берег. В хуторе Гармиловском взяли под стражу 24 человека за то, что они собрались в потребиловку для учета.
Пребывавший в Вёшенской трибунал Инзенской дивизии, который к тому времени успел приговорить лишь одного «контрика» — известного своим двурушничеством полковника Калиника Дунаева, — немало встревожился. Явных контрреволюционеров в округе трибунал не видел, считал, что все они сбежали. Но общее настроение населения доверия не внушало. Вдобавок и крупных сил под рукой не было. Последовали тревожные запросы и предупреждения. Смысл их сводился к одному — сейчас трогать казаков нельзя. Но линия Донбюро и «Граждупра» на проведение террора была непоколебима.
6 марта приказом № 333 РВС Южного фронта упразднил «казачье-полицейское» деление области. Отныне она делилась на районы. Верхне-Донской округ после значительной урезки был переименован в Вёшенский район в составе Казанской, Мигулинской, Вёшенской, Еланской, Усть-Хоперской и Краснокутской станиц. Параграф 3-й приказа обязал районные ревкомы принять меры к созданию волостных и станичных ревкомов, при недостаче работников возможно было временное назначение в станицы и волости комиссаров. Параграф 4-й переименовывал Краснокутскую станицу в Подтелковскую волость, а хутор Ушаков Боковской станицы в хутор Кривошлыков. Вёшенскому ревтрибуналу приказано было провести расследование обстоятельств гибели подтелковской экспедиции и всех причастных к злодеянию предать беспощадному революционному суду.
Грозным окриком прозвучал вышедший на следующий день приказ РВС фронта № 343, подписанный Гиттисом и Сырцовым. Воинским учреждениям: военным советам армий, дивизий, политотделам — запрещалось вмешиваться в деятельность и распоряжения революционных комитетов на местах.
Вдобавок ко всему вездесущий Иван Георгиевич Мельников раскрыл в Вёшенской заговор, за что был впоследствии предан повстанцами вечному проклятию и в их донесениях проходил как единственный и самый главный враг казачества из всех жителей станицы.
Проведение террора началось. В Вёшенскую приехал новый «чрезвычком». Трибунал Инзенской дивизии оттеснили, часть членов его предали «товарищескому суду» — изругали за послабления — и начали чистку станицы. С. И. Сырцов докладывал: «В районе проводились массовые расстрелы. Точных цифр не имеется (свыше 300). Настроение у казачьего населения с самого начала было подавленное, но оппозиционное. Намечавшийся заговор был раскрыт, участники расстреляны. Проведению террора мешало противодействие 8-й армии».[104]
Количество расстрелянных (300) впоследствии подтвердили повстанцы в письме к белогвардейцам. Правда, они написали «около 300». Однако есть основания думать, что и Сырцов, и мятежники цифры слегка завысили. П. Григорьев, беженец из Мигулинской станицы, привел в белоэмигрантской печати такие данные: в Казанской — 87 человек, Мигулинской — 64, Вёшенской — 46, Еланской — 12. Бывший окружной атаман З. А. Алферов подтвердил, что в Вёшенской, «конечно, не обошлось и тогда без расстрелов, но расстреляны были на этот раз только единицы». Генерал считал, что из жителей самой станицы расстреляли всего 10 человек. Посылая белогвардейцам списки расстрелянных, мятежники вывели под графой «Вёшенская» 12 фамилий. Среди них был полковник Дунаев, сын прежнего каргинского атамана гимназист Картин, отличившийся во время расстрела подтелковской экспедиции. Остальными, видимо, были участники заговора, выданного И. Г. Мельниковым. Тринадцатым пострадавшим в список попал святой отец Федор Протопопов, которого по «наложению конституции» (как писали повстанцы слово «контрибуция») выслали в Тамбовскую губернию на принудительные работы.
В своих воззваниях повстанцы писали, что в Казанской было расстреляно 260 человек, в Слащевской арестовано — 400, в Вёшенской предполагалось арестовать 800 человек, и тов. Решетков затребовал у председателя Казанского ревкома Костенко 35 человек с пулеметом для этой цели. Как видим, количество расстрелянных опять-таки не превышает 300.
В станице Слащевской на самом деле было арестовано около 100 человек,[105] а сидевший в Слащевской «тигулевке» член Войскового круга Топольсков вообще говорил о 30 арестантах. Что касается станицы Вёшенской, то заявление мятежников о предполагаемом аресте 800 казаков похоже на правду.
Если в станице Казанской населения было в два раза меньше, чем в Вёшенской, если из Мигулинской ушли многие активные контрреволюционеры и Мигулинский полк сохранился у белых как войсковая единица, то из многолюдной Вёшенской казаки почти не отступали, рассеялись по хуторам, а между тем в одном лишь октябре 1918 г. более 200 казаков Вёшенского полка были награждены Красновым «Георгиями» и медалями. Теперь все они, несомненно, проходили в ревкомовских бумагах как «активные контрреволюционеры» и подлежали репрессиям. Пока же Вёшенскую своими силами ревком трогать боялся.
Возможно, и даже наверное, количество репрессированных достигло бы значительной цифры, но на самом деле к моменту восстания их было около 300, а если учесть, что округ населяло 170 000 жителей, из каждой тысячи расстреляли двоих.
Роль сыграла сама установка власти на террор, жертвой которого мог стать практически каждый, кто до этого служил у белых.
Тишина нависла над Доном. Нехорошая тишина. Лишь ночью в песчаных бурунах за Вёшенской да в Казанской за мельницей, где жгли кирпичи, сухо трещали выстрелы. Разболтавшиеся за 17-й и 18-й годы местные горлопаны испуганно примолкли, когда нескольких из них взяли «за агитацию».
Потащили было и учителя Чикинова, женатого на дочери местно богатея Сербича, но вскоре выпустили, и он впоследствии, в 1920-е годы, гордо записал в анкете, что сидел «по доносу за контрреволюцию (по личным мотивам)», но освобожден по распоряжению трибунала Инзенской дивизии, мол, уж если в такое время и такой орган признал меня чистым перед новой властью, то лучшей рекомендации и быть не может. Перепуганная станичная интеллигенция терялась в догадках, «рассказы о терроре заставляли думать прямо противоположное о задачах партии, вплоть до мысли, что толстосумая буржуазия подкупает людей с тем, чтобы через террор и беспорядки так или иначе сорвать революцию и посадить царя».[106]